— Знаешь, я не верю тем, кто постоянно твердит о голодающих детях Африки, которых ни разу не видел! — заявила я. — Чушь все это! Я тоже ненавижу таких, как мой отец, которые переводят все на деньги, абсолютно все! Но и людей, которые вообще отказываются радоваться жизни только потому, что где-то на планете кто-то сегодня не позавтракал, я тоже не понимаю! Неужели ты из таких, а, Кевин?

Он вдруг спросил:

— Ты веришь в Бога?

Это было так неожиданно, что я сразу растерялась. Собственно, до сих пор у меня не было достойного ответа на этот вопрос.

— Ну да, — промямлила я, чувствуя, как жар приливает к щекам. — Конечно, я верю в Бога.

— Однако следовать простым заповедям Христа ты отказываешься?

Я возмутилась:

— Почему это? Разве в них запрещено веселиться? Что-то я не помню такого?

Кевин согласился:

— Не запрещено. Наоборот, уныние порицается Господом.

— Ну, слава Богу!

— Но все учение Христа направлено на помощь ближнему своему.

«А что, если он из тех, кто не одобряет близость до брака? — ужаснулась я. — Это значит — не видать мне его, как собственных ушей. Лет десять ждать, пока мы сможем позволить себе пожениться?! Да и захочет ли такой человек жениться на мне?»

— Я и не думала, что ты такой… серьезный, — пробормотала я в отчаянии.

А Кевин рассмеялся:

— Вовсе нет. Я и сам до вчерашнего дня думал обо всем этом не больше.

И тут же опроверг себя:

— Нет, иногда задумывался, конечно…

— Когда разговаривал с небом?

— Где ты подсмотрела это?

Он, казалось, совсем развеселился, и у меня внутри точно запрыгали пузырьки от шампанского. Такого, каким угощали в доме моего отца.

— Это было еще на первом курсе, — заговорила я весело. — Я тогда тебя и запомнила.

И вдруг поняла, что жду от него ответа: когда же он запомнил меня? А у него ведь могло и не быть подобных воспоминаний.

Но Кевин сказал:

— А я впервые увидел тебя в библиотеке. Ты читала какой-то толстенный фолиант…

— Правда? — удивилась я.

— Одной рукой ты водила по странице, а другой разворачивала леденец. Потом сунула его в рот с таким серьезным видом…

— Не может быть!

Он быстро закивал:

— Это было очень смешно!

Я была разочарована:

— Так, значит, ты смеялся, когда впервые меня увидел? Вот уж не думала…

— Что над тобой можно смеяться? Но ты ведь сама часто смеешься!

Я сразу воспрянула духом:

— А ты часто меня замечал?

— Я вообще люблю наблюдать за людьми, — ответил он так, что мне опять расхотелось веселиться.

В тот день я открывала для себя Кевина Райта. Он то пугал меня своей серьезностью, то радовал неожиданными воспоминаниями, в которых я хоть бочком, но присутствовала. И я никак не могла решить, как же вести себя с ним, что говорить, чтобы понравиться ему. Или вообще не стоит пытаться попасть в его волну, а быть самой собой, и будь что будет…

Но потом я говорила себе, что глупо пускать все на самотек, раз уж прилетела за Кевином на край света. Да еще выдумала эту идиотскую историю о пропавшей сестре… Значит, и дальше мне необходимо все держать под контролем, иначе немудрено и впросак попасть. А Кевину вряд ли понравится, если он догадается, как я провела его только ради того, что бы быть рядом.

Мы и были рядом, но не вместе, я чувствовала это постоянно. То и дело Кевин замолкал, уходя в свои мысли, куда я не имела доступа. И тогда мне становилось так одиноко в этой чужой стране… Мне не хотелось ни радоваться щедрому солнцу, ни восторгаться буйной растительностью. Мне ничего не хотелось, кроме Кевина Райта. А как раз он-то мне и не принадлежал.

И все-таки он был со мной. Он даже подал мне руку, когда мы выходили из автобуса. А я, не приученная к таким жестам, смутилась, и сунула свою как-то неловко, сжав ладонь лодочкой. У нас было принято считать, что парень не имеет права подчеркивать, что девушка чем-то слабее его. И я тоже до сих пор не позволяла, чтобы мне подавали пальто или пропускали вперед, подчеркивая, что я — женщина. Но когда это сделал Кевин, все во мне почему-то запело от радости. Разве не этого я и добиваюсь: чтобы он заметил, что я — женщина?

Мы вышли возле коттеджей, построенных, насколько я понимала, в тайском стиле и напоминающих деревушку в тропиках. От сильного, яркого запаха тропических цветов у меня сразу закружилась голова и, как перед свиданием, начало замирать сердце. Я покосилась на Кевина: чувствует ли он то же самое?

— Настоящие тайские деревни гораздо беднее, — сдержанно заметил Кевин. — Это лишь стилизация.

Это было понятно и без объяснений. Ни одна страна не выставляет напоказ туристам свои болячки. Кевину я этого не сказала. Мне не хотелось делать ему замечаний. Наоборот, мне хотелось во всем соглашаться с ним, хотя то и дело, против воли, я ввязывалась в спор.