На Севере России борьба белогвардейских спецслужб с большевистским подпольем не носила столь ожесточенного характера, как на юге и в Сибири, поскольку не на этом второстепенном участке решался исход Гражданской войны. В то же время следует отметить, что целенаправленная деятельность большевистского подполья в этом регионе являлась серьезной угрозой для безопасности белогвардейского режима и войск интервентов.

К моменту вторжения интервентов из Архангельска уехали почти все видные партийные работники. Оставшиеся в городе коммунисты в первое время старались, прежде всего, обезопасить себя от преследований и найти средства к существованию, а затем уже начали налаживать между собой связи. Ориентировочно в конце августа 1918 года была создана подпольная большевистская группа во главе с председателем профсоюза транспортных рабочих К. Теснановым, которого затем вместе с другими активистами организации арестовала контрразведка. Другая подпольная группа образовалась вокруг председателя профсоюза архитектурно-строительных рабочих Д. Прокашева. Они выпустили три печатных прокламации, проводили агитационную работу в тылу противника, подталкивали солдат на сопротивление против ведения военных действий [384] .

Командующий союзными войсками на Севере России британский генерал-майор Ф. Пуль 7 августа 1918 года издал приказ, запрещавший собрания, митинги на улицах, в общественных местах и на частных квартирах, а затем запретил распространять среди населения слухи «…об одержанных большевиками победах и возможности их приближения». Неисполнение приказа каралось смертной казнью. Интервенты открыли концентрационные лагеря на острове Мудьюг и на берегу бухты Йоканьга.

От интервентов не отставали и белогвардейцы. В октябре 1918 года генерал-губернатор и командующий войсками Северной области запретил проводить собрания без предварительного получения разрешения в установленном порядке, ходить по Архангельску в ночное время без специальных пропусков, ввел военную цензуру почтовых отправлений. По мнению историка А.А. Иванова, предпринятые интервентами и белогвардейцами меры дали некоторые весьма незначительные результаты: в апреле в с. Колежма разоблачено 8 агитаторов, летом предотвращен переход двух рот 2-го Северного стрелкового полка на сторону Красной армии, выявлено несколько разведчиков противника [385] .

Лица, виновные в публичном распространении враждебного отношения к союзным или русским войскам, наказывались тюремным заключением до трех месяцев или крупным денежным штрафом. За те же проступки, совершенные на театре военных действий, либо приведшие к волнениям и нарушениям общественного порядка, виновные наказывались тюремным заключением на срок от 8 месяцев до 1 года 4 месяцев [386] .

На борьбу с большевиками интервенты и белогвардейцы бросили контрразведывательные органы, которые проводили облавы, обыски и аресты, вели следствие по делам в «сочувствии большевикам» и «агитации в пользу большевиков».

Дела в отношении задержанных лиц, чья виновность в ходе дознания была доказана, направлялись на рассмотрение Особого военного суда.

Из Советской России на территорию Северной области постоянно проникали партийные эмиссары и агитаторы. Однако на начальном этапе войны большевистская агитация «…не носила систематического характера, поскольку на контролируемой «белыми» территории ее вели в основном одиночки, обнаружение которых не представляло затруднений…». Например, в октябре 1918 года были разоблачены два агитатора: кочегар тральщика Т-15 А. Морозов и машинист тральщика Т-28 Е. Курбатов [387] .

Ситуация начала меняться к концу 1918—началу 1919 года. В общей сложности к концу 1918 года на территории Северной области действовало около 100 штатных агитаторов, основной задачей которых была переброска агитлитературы в тыл белогвардейских войск [388] .

«Большевистские агенты приезжали в Архангельск под видом крестьян, извозчиков, перевозчиков тяжестей и установили прочную связь с рабочими центрами и демократическими кругами крайнего направления, — свидетельствует в своих мемуарах командующий войсками Северной области генерал-лейтенант В.В. Марушевский. — Я начал бороться с этой пропагандой прежде всего тяжелыми репрессивными мерами и введением полевых судов, со всеми последствиями производства дел в этих судах» (расстрелы, тюремное заключение и каторжные работы. — Авт). [389] .

Результатом агитационной деятельности красных уже в январе — феврале 1919 года стало усиление антивоенных настроений, падение дисциплины в войсках белогвардейцев и их союзников, также участились случаи дезертирства и перехода солдат на сторону красных, иногда целыми подразделениями. Помимо этого участились забастовки работников лесопильных заводов и портовых служащих. «Местное население относится к нам не особенно сочувственно, — констатировал один из белогвардейских агентов. — Людей для караула и лошадей дают неохотно и страшно затягивают смену…» [390] .

Белогвардейская контрразведка совместно с англичанами сумела провести несколько серьезных операций. В феврале — марте 1919 года были разгромлены подпольные явки в Архангельском бюро профсоюзов, раскрыты ячейки в запасных частях и тыловых гарнизонах Архангельска и Мурманска. В целях поимки большевистских агентов из местного населения сотрудники военно-регистрационной службы стали арестовывать их родственников. Имели место случаи освобождения большевистски настроенных крестьян для выявления их сообщников или неблагонадежных лиц [391] . Здесь, как и в Крыму, ограниченность территории, длительность пребывания белых облегчали работу контрразведывательным структурам, действовавшим в тесном контакте с военно-судебными органами.

Благодаря помощнику начальника архангельской контрразведки поручику И. Штепанеку был предотвращен переход к красным чехословацкого полка, развернутого на позициях в районе города Шенкурск — важного стратегического пункта в обороне белогвардейцев. Агентам Штепанска тогда удалось добыть важные сведения о намечающемся восстании в полку, пишет исследователь А. Бирюк, и потому своевременно проведенные аресты и расстрелы помешали красным прорвать линию фронта в этом районе [392] .