— Меня будет терзать раскаяние, если он ее избежит, — прозвучал суровый ответ. — Я не из тех, у кого семь пятниц на неделе, Роберт, я себя знаю.

— Тогда обсудим еще одну деталь, — сказал капитан, и ему пришлось описать почти неизбежную перспективу народного восстания. Но этот довод подействовал на сэра Эндрю не больше предыдущего.

— Тем лучше, — отвечал он, — небольшое кровопускание пойдет этой колонии на пользу.

— Но будет ли это кровь тех, кто его заслуживает? — продолжал настаивать Мендвилл.

— Что вы, сударь, неужели губернатор так беспомощен? В Форт-Джонсоне стоит гарнизон.

— Меньше сотни людей. Стоит нам двинуть их сюда, как это послужит сигналом для Провинциальной милиции, и она выступит на стороне противника. Что тогда начнется?

— То, что рано или поздно должно начаться. По мне, так чем скорее, тем лучше. Пусть воздух очистится от заразы. Королевское правительство излишне боязливо. Пусть постоит за себя, наконец. В Чарлстоне достаточно честных джентльменов, чтобы справиться с мятежной чернью.

Капитан покачал головой.

— Хотелось бы разделять ваш оптимизм, сэр Эндрю. Но до прибытия войск мы не осмелимся пойти на открытый конфликт.

Сэр Эндрю в раздражении повысил голос:

— Что вы от меня-то хотите?

— Уговорите мистера Лэтимера воспользоваться милостью губернатора.

— Мне? — Баронет ткнул себя пальцем в грудь, и брови его взметнулись. — Мне уговаривать его? Бог мой, да вы не ведаете, о чем просите, или плохо меня знаете. Я скорей уговорю его повеситься.

— О, папа, папа! — Миртль обвила руками его шею. — Вспомни, кем был для тебя Гарри. Подумай, кем он еще может стать, если ты постараешься мягкостью…

— Мягкостью! Ради низкого бунтовщика? Убийцы?

— Не называй его так, отец. Это неправда. И ты сам в глубине души знаешь, что неправда.

— А кто ночью натравил толпу на Габриэля?

— Непохоже это на Гарри. Он, должно быть, думал, что Роберт предупредил Фезерстона и тот уже уехал. Иначе он никогда бы этого не сделал.

— Он никогда бы этого не сделал в противном случае, ты хочешь сказать. Зачем устраивать облаву на пустое логово?

— Не знаю. Но, я уверена, Гарри смог бы тебе объяснить.

— Возможно, он просто повиновался приказу своего комитета, — предположил Мендвилл.

— Но для чего, раз он считал, что Фезерстон бежал?

— Он мог не осмелиться им об этом сказать. Он не осмелился признаться, что обманул их доверие. Поэтому он ломал комедию, не предполагаая, что она обернется трагедией.

— Да, да! Так и было! — горячо поддержала кузена Миртль, благодарно взглянув на него. — Разве могут быть другие объяснения его поступку? Ты же знаешь, какой он великодушный и добрый. Такой поступок говорит о безнравственности, а Гарри не безнравственен, ты ведь знаешь, папа.

Отец лишь презрительно рассмеялся в ответ, высвободился из ее объятий и заметался по комнате, давая выход своим чувствам.

— Смешно слушать, ей-Богу, как вы оба заступаетесь за Гарри Лэтимера. И, честное слово, вы понапрасну тратите порох. Я и пальцем не шевельну, чтобы спасти его от веревки, которую он заслужил! Напротив, я готов обеими руками помочь его повесить. Если понадобятся мои показания — о том, что вышло между нами в Фэргроуве — я весь к услугам губернатора.

— Сэр Эндрю! — воззвал к нему Мендвилл.

— Ни слова больше, Роберт. Если у тебя больше ничего ко мне нет, прошу извинить. Управляющий ждет моих распоряжений. — Он удалился, и даже в стуке его каблуков слышалось возмущение.

Мендвилл обратил на мисс Кэри полный сожаления взгляд.

— Значит, рухнула моя последняя надежда, — проговорил он, и это было истинной правдой.

Миртль подошла и положила свои ладони на его сжатые кулаки.

— Все это так благородно с вашей стороны. Особенно то, что вы упросили лорда Уильяма дать Гарри два дня. Я никогда не забуду этого, Роберт.

— Вы хотите сказать, что запомните мой провал, — с невеселой иронией уточнил он.

— Нет, Роберт, я буду помнить ваше великодушие. Но неужели нельзя ничего сделать?

— Боюсь, ничего — из-за непробиваемого упрямства мистера Лэтимера. Я сделал все, что мог. Возможно, мне лучше было не ходить к нему. Мистер Лэтимер мне не доверяет.

— Не доверяет вам? Вам?

Мендвилл пожал плечами: дескать, он терпим и великодушен; он все понимает и поэтому все прощает.

— Почему он должен мне доверять? На его месте я бы тоже не доверял.