Шрифт:
Она удалилась стремительной походкой (судя по звукам шагов в коридоре), а Михаил, закрыв дверь на защелку, облегченно выдохнул:
— Пронесло…
— Это точно, — ответил я.
В ожидании «сестры» Михаил засел за расшифровку шестичасовой радиограммы «оттуда» — текст на небольшом клочке бумаги все это время был у него в кармане брюк. Через некоторое время я держал в руках дешифровку, которую сразу после прочтения отправил в огонь. Текст ее накрепко врезался мне в память:
Агентам Кроту и Сове срочно передислоцироваться в район лесных массивов в ста двадцати километрах северо-восточнее райцентра Карманово Смоленской области. Подобрать подходящую площадку для приема десанта в количестве шести человек и груза. Координаты сообщить в Центр не позднее 23 часов 9 октября. Десант должен быть выброшен в ночь с 9 на 10 октября — точное время, пароль для встречи и расположение на земле сигнальных костров сообщим позднее — после получения от вас координат места высадки. До соединения с прибывшим десантом старшим является агент Крот. Далее поступите в распоряжение командира группы парашютистов.
Желаем вам успехов.
Вернер— Как быть со сроками? — обеспокоенно посмотрел на меня Михаил. — Уже через сутки мы должны быть на месте, а это, если не ошибаюсь, под двести километров!
— Надо достать автомобиль и сегодня же ночью двигаться дальше! Какие мысли по этому поводу? — спросил я его и с улыбкой добавил: — Думай! Ты ведь у нас птица мудрая — Сова, как-никак!
— А ты, выходит, Крот! К тому же теперь мой командир, — пробурчал он хмуро, не поддержав мой шутливый тон.
— Так как с транспортом?
— Есть кое-какие соображения: один вариантик ухода из города я продумал заранее. Но хотелось бы знать — этот десант, он для чего? Та же цель, что у твоей группы? Может, поделишься?..
— Узнаешь в свое время, — решительно охладил я чрезмерное любопытство напарника. — Давай-ка лучше обсудим наше положение!
Я достал из вещмешка планшетку с картой Смоленской области, которую аккуратно расстелил на кухонном столе. Светомаскировочная штора на окне была опущена, и мы не боялись любопытных взглядов. Сова начал объяснять свой план, который мне показался весьма дельным.
Пока мы обсуждали наши дальнейшие действия, прошло часа полтора, наконец в коридоре раздались энергичные шаги и в дверь несколько раз постучали — видимо, стук был условный, и Михаил уверенно произнес:
— Это она!
Когда он открыл, в комнату вошла хозяйка — в том же плаще, что и при «разборках» с участковым Мамедовым, — только теперь в простеньком черном платке; в руках она держала средних размеров клеенчатую сумку.
Анна Шевченко, она же завмаг Надежда Котова.
Ее настоящее имя было Анна. Отец ее, ротмистр Николай Иванович Шевченко, из донских казаков, с восемнадцатого года состоял адъютантом казачьего генерала Шкуро: вместе они участвовали в боях с турками в составе кавалерийского корпуса генерала Баратова во время Первой мировой. Потом прошли весь крестный путь Белой армии и оказались в конце концов на чужбине — в эмиграции. Генерал Шкуро поначалу осел в Париже, а Николай Шевченко выехал с единственной и горячо любимой шестилетней дочкой в Югославию: мать Анны умерла от сыпного тифа еще в девятнадцатом, и девочка осталась на попечении отца.
В 1933 году Аня окончила русско-сербскую гимназию и даже поступила на медицинский факультет Белградского университета. Получить заветный диплом врача девушке не позволило тяжелое материальное положение семьи: отец перебивался случайными заработками шофера такси, грузчика, официанта и даже циркового наездника. В конце двадцатых в Югославию перебрался из Парижа генерал Шкуро — Андрей Григорьевич стал частым гостем в их маленькой комнатушке на окраине Белграда. Здесь бывали многие русские офицеры, немало которых осело на югославской земле после бегства из России в Гражданскую. Казачьи офицеры, за редким исключением, люто ненавидели большевиков, и многие из них состояли в Русском общевоинском союзе (РОВС) — антисоветской эмигрантской белогвардейской организации с центром в Париже. В шестнадцать лет отец привел Анну в молодежную ячейку Белградского филиала РОВС, где она прошла военно-спортивную подготовку. Идеологическая обработка здесь велась на «должном уровне» — в юные головы накрепко вдалбливали ярый антикоммунизм и антисоветизм…
В сорок втором, уезжая в Россию, отец сказал на прощание: «Помни, дочь: наши главные враги — большевики. В борьбе с ними хороши все средства и любые союзники — будь то Гитлер или сам Сатана! Если даже часть России окажется под немцами — а всю ее огромную территорию небольшой Германии не удержать, — даже тогда у русского народа останется шанс выжить, а затем возродиться из пепла. При большевиках такого шанса не будет: еще несколько десятилетий их правления — и русской нации придет конец: сталинское рабство приведет к вырождению и полной деградации. Мы, казаки, народ вольный — умрем, но на колени не встанем! А бог нас рассудит»…
Когда германские войска в 1942 году заняли казачьи районы Кубани, Дона и Терека, бывшие белые генералы Шкуро и Краснов с помощью немцев сформировали для борьбы против большевиков 15-й казачий корпус (у многих казаков были давние счеты и обиды на Советскую власть, и среди них нашлось немало добровольцев, вступивших в рядовой состав корпуса). Корпус возглавлял известный немецкий генерал Гельмут фон Панвиц. В командный состав входили немцы и русские эмигранты из казаков — среди них оказался и отец Анны. Весной сорок третьего Николай Шевченко погиб от рук партизан-подпольщиков на одном из хуторов в южнорусских степях. Неудивительно, что его дочь, воспитанная отцом в крайней ненависти к большевикам и всему советскому, решила мстить: вскоре она оказалась в числе курсантов одной из разведшкол специального органа «Цеппелин». Кстати, при зачислении с ней долго беседовал подполковник СС Грейфе, после чего в разговоре со своим помощником Краусом заметил: «Запомни, Отто, из этой русской вполне может получиться королева шпионажа — новая Мата Хари. Обрати на нее особое внимание!»
Снова Яковлев-Крот.
— Надолго ко мне? — спросила Надежда (ее настоящее имя «Анна» я узнал много позже).
— Уйдем сегодня ночью, — негромко ответил Михаил.
Сейчас, без посторонних, уже не было нужды разыгрывать родственные чувства — женщина молча поставила сумку на пол, сняла плащ и развязала платок. В скромном костюме и длинной юбке она выглядела, тем не менее, очень женственно и привлекательно. Но вела себя подчеркнуто сухо и почти не разговаривала: Михаил, пожалуй, был прав, когда говорил: «К такой не очень-то подкатишься». Впрочем, какие уж тут «подкаты» — в нашем теперешнем положении! Встретиться бы с ней в другой обстановке…