Всего лишь капелька яда

Аннотация

Частный детектив Татьяна Иванова расследует убийство богатого предпринимателя и ученого. В лесу рядом с его дачей сыщица обнаруживает... три трупа. Одновременное этим в городе умирают от инфаркта несколько совершенно здоровых молодых людей.

Связаны ли все эти смерти с гибелью ученого?

И почему к помощи Татьяны обращается ФСБ?

Глава 1 Рыжая, с оранжевыми губами Я познакомилась с Эммой и ее мужем в поезде, когда возвращалась из Москвы, которую навестила по своим делам. Мы ехали в одном купе, и я имела возможность наблюдать эту странную пару. Ей — двадцать пять лет, красивая, стройная и умная, ему — шестьдесят. Яков Липкин тоже красив, умен и еще раз умен. Высокий, худой, с ежиком седых жестких волос на идеальной формы голове, с большими, чуть навыкате, похожими на чернослив глазами, прямым носом — с ноздрями, очерченными так, словно Яков презирал всех и вся, раздутыми и застывшими — и полными, о многом напоминающими губами. Женщинам нравятся такие, молчаливые и спокойные в своей перезрелости мужчины. Но только не Эмме. Она всю дорогу отпускала в его адрес шпильки, иногда попросту хамила ему, в присутствии мужа жаловалась мне на свою долю, ища сочувствия и поддержки, и откровенно скучала, когда я делала вид, что сплю. Рыжая, с оранжевыми губами и бледной, молочного оттенка кожей, хрупкая при полной груди и какая-то гуттаперчевая, расхристанная и подвижная, Эмма производила неизгладимое впечатление на всех мужчин в вагоне-ресторане, где мы все вместе обедали, и я подумала тогда, что еще большее впечатление она, очевидно, произвела в свое время (год назад) и на своего Якова, раз он женился на такой неудобной во всех отношениях особе. Она, при взгляде на него, щурила свои темно-зеленые, с пухлыми нижними веками глаза, морщила нос и фыркала, словно кошка. Мы ели, играли в карты, снова ели, говорили о пустяках, спали. Самым ужасным в этой поездке было то, что они везли из Москвы, где гостили у какого-то родственника Якова, бараньи котлеты с большим количеством чеснока. Котлеты эти лежали в блестящем судке прямо на столике и сильно пахли. — Яша любит, — нарочито нежно, с каплей яда заметила Эмма, как-то растягивая слова. — Чем больше чеснока, тем лучше. Судя по ее междометиям, которыми она колола его похлеще прямых оскорблений, ее раздражало в муже абсолютно все, начиная с крема для бритья, который «пахнет прокисшим лимоном», и кончая желтыми полосками на его носках. А ведь одет был Липкин достаточно хорошо, можно даже сказать, изысканно: черные мягкие брюки, черный же кашемировый джемпер с орнаментом, дорогие немецкие тапочки. На вешалке висело элегантное длинное пальто бежевого цвета и роскошное желто-красное кашне. Сама Эмма была во всем белом: свитер и эластичные брюки, из-под которых выглядывали пушистые колготки. Пара была настолько необычная, интересная и контрастная — взять хотя бы это сочетание: он во всем черном, она во всем белом, — что мне даже доставляло удовольствие наблюдать за ними. И все же однажды, когда мы уже подъезжали к Тарасову, воспользовавшись временным отсутствием Эммы (она вышла, чтобы посмотреть, не украла ли проводница специально оставленный ею в туалете несессер: ей нравились такого рода эксперименты, а туалетом в эту четверть часа могла пользоваться только проводница), я не выдержала и спросила Якова: — Как вы все это терпите? Он закрыл глаза, вздохнул, закинул ногу на ногу и ответил: — Не знаю. Наверное, люблю. Человеческая душа — всем известные потемки. Вот я и подумала тогда, что несправедливо упрекать этого представителя сильного пола в отсутствии какой-либо гордости. Ну и что, если на какое-то время она уступила место более сильному чувству! Это, в конце-то концов, его личное дело. Перед тем как расстаться, мы обменялись телефонами и адресами, и я была почему-то уверена, что рано или поздно вновь встречу их. Но встретить Якова мне так и не удалось. В тот момент, когда я увидела его жену… Впрочем, все по порядку… Она приехала ко мне без предупреждения. Те же огненные рыжие волосы, зеленые глаза, только сиреневые круги под ними, и руки трясутся. — Ты узнала меня? — спросила она с порога хрипловатым голосом. — Я Эмма. Весной мы ехали вместе на поезде из Москвы! — Я помню, конечно, помню, проходи. Что-нибудь случилось? Она пришла не вовремя. Я была, во-первых, не одна, во-вторых, не одета, в-третьих — нам было хорошо вдвоем. С Виком. Эмма оказалась самым хрестоматийным третьим лишним. Но у нее, судя по всему, случилось что-то из ряда вон выходящее. Такого человека, как Эмма, вывести из себя серьезно — а не так, как ломалась она в поезде, — довольно сложно. И мне стало любопытно. Я провела ее на кухню, а сама вернулась в спальню, кинула одежду своему бой-френду и, сказав ему на прощание что-то очень нежное и успокаивающее, типа «Я позвоню», привела себя в порядок и пошла к своей незваной гостье. Она курила, стряхивая пепел на блюдце, на котором лежал еще не до конца засохший кусок бисквитного торта. «Вот свинка», — подумала я тогда и грохнула на стол массивную хрустальную пепельницу. — Хочешь выпить? — Я состроила страдальческую мину. — Нет, спасибо. От водки я плачу, а от шампанского бегаю в туалет. Оно же как мочегонное. Я ждала, когда она заговорит. — Ты ведь частный детектив? — Да. У твоего мужа появилась любовница? — попыталась пошутить я, но шутка вышла идиотской. Мы обе поняли это. — Ты представить не можешь, в какую историю я вляпалась. Я увязла по горло! — И она провела своей холеной ручкой по нежному горлу. Я отметила ее свежий маникюр и подумала, что если она и вляпалась в историю, то уже после того, как маникюрша кончила покрывать ее точеные коготки розовым лаком. Стоял июль. На Эмме было прозрачное зеленое платье и греческие сабо из тисненой кожи. Где только было можно, сверкало золото. Несколько цепей, свисающих вперехлест на грудь, кольца, длинные серьги, браслет в форме сплетенных человеческих рук… Эта женщина обходилась Липкину в тысячи и тысячи долларов. И как бы в подтверждение этому Эмма на моих глазах достала из невзрачной сумочки пачку баксов и вывалила их на усыпанный крошками торта кухонный стол. — Почему я начинаю с денег, — начала она объяснять мне свой широкий жест, — потому что знаю по опыту, какое впечатление производят баксы… Можно сколько угодно толочь воду в ступе, но, если ты перед этим покажешь деньги, тебя будут слушать в сто раз внимательнее. Кроме того — это гарантия заработка и подтверждение тому, что я вполне платежеспособна. Разве я не права? — Я налью тебе чаю? — спросила я, отворачиваясь к плите. Меня уже стала раздражать эта рыжая холеная кошка. — Ты сядь и послушай. Я еще стараюсь сдержаться, но если бы ты знала, чего мне это стоит. Просто ты себе не представляешь, что произошло. Ты же помнишь Яшу? Мы не очень-то с ним ладили. Он зануда страшный, ну и все такое. В постели, правда, ничего, но это как-то приелось… Деньги выдавал только сам, собственноручно, и всегда говорил при этом, что давать мне деньги — для него огромное удовольствие. Но я должна была непременно объяснить ему, на что мне нужна та или иная сумма. Я ему вручала каждый день списки того, что собиралась купить… Это был самый настоящий кошмар. То есть перед тем, как мне пойти в магазин или поехать в центр, я долго и нудно убеждала его в необходимости приобретения той или иной вещи… Я говорю путано, потому что волнуюсь… — Но ведь он тебе ни в чем не отказывал? — спросила я как бы между прочим, наливая чай и подвигая к Эмме блюдце с только что отрезанным куском от клубничного торта собственного приготовления. В это время раздался чуть слышный звук запираемой двери: так деликатно покидал мою квартиру Вик. Эмма замолкла на полуслове. Я успокоила ее, объяснив, в чем тут дело. — И ты молчала? Я же пришла к тебе с секретной информацией! — Успокойся, он уже ушел. Если ты думаешь, что в квартире, кроме нас с тобой, есть еще кто-нибудь, то поди сама проверь. И она пошла. И проверила. Села. Съела маленький кусочек торта и сделала пару глотков чаю. А потом просто так, я бы даже сказала обыденно, произнесла: — Короче. Я решила его убить. Она сделала многозначительную паузу, надеясь на произведенный ею эффект. Но я не проронила ни слова. Тоже держала паузу. Мое терпение подходило к концу. Если она сейчас, в течение пяти минут, не расскажет мне в двух словах, чего ей от меня нужно, я спущу ее с лестницы — так думала я, поглощая торт. — Я долго прикидывала, как это сделать, даже делилась с подругами, вроде бы в шутку… Это ужасно, я понимаю. Средств для убийства достаточно, но ведь все надо было обмозговать, рассчитать. Да и страшновато как-то одной. Я уж чего только не придумывала. И автомобильную катастрофу организовать. И с помощью миксера, опущенного в ванну, где он сидит — как в кино, — убить электричеством. Я даже пистолет купила с патронами. И снотворное. Я смотрела на нее и не могла понять, зачем она мне все это рассказывает. Может, у нее крыша поехала? — И на чем же ты остановилась? — Выстрел в голову. Это наверняка. — А ко мне ты пришла затем, чтобы посоветоваться, как лучше замести следы и сбить с толку правоохранительные органы? Она надолго замолчала. — Я собиралась осуществить задуманное сегодня, — произнесла она наконец. — Тебе нужен помощник? Ты плохо стреляешь? Она бросила на меня испуганный взгляд. — Да я вообще ни разу в жизни в руках не держала оружия. — Тогда в чем же дело? — Яша поехал на дачу, а я в салон «Элеонора». Мне надо было сделать татуаж бровей, маникюр, да и освежить кончики волос… А пока я была в салоне, — губы ее задрожали, — его кто-то убил. Она сделалась белая как мел. — И когда это произошло? — Точно не знаю. Наш водитель, Андрей, повез на дачу ковер и продукты. Зашел в дом и увидел Яшу… Он был убит точно так же, как его хотела убить я. Выстрелом в голову. Андрей знал, где меня искать, он позвонил в салон, позвал Свету — мою визажистку, и попросил меня к телефону. И рассказал. На дачу уже приехала милиция. А я испугалась — и сразу к тебе. Ведь это же не я, понимаешь? Не я. Хотя я этого и хотела. А у него было много врагов. Не прямых, конечно. Просто из зависти. У Яши было только акций на несколько десятков миллиардов, антиквариата на тысячи долларов, он держал большую сеть риэлтерских фирм и собирался открыть третий ювелирный магазин. — Теперь все это принадлежит тебе? — поинтересовалась я, радуясь за Эмму хотя бы из подобных соображений. Она кивнула головой. — Они же сразу подумают на меня? — Ну почему же? — Начнут расспрашивать знакомых, соседей, а мы с Яшей постоянно скандалили, ругались… — Но, по-моему, твой муж был спокойным и уравновешенным человеком? — Ну и что? Кричала-то я. Я-то неуравновешенная. Что же мне делать? — Абсолютно ничего. У тебя полное алиби. Или я ошиблась? Думаю, в таком большом салоне, как «Элеонора», найдется не один человек, который подтвердит, что ты в тот момент, когда было совершено убийство, находилась там и только там. — Не то слово! — с жаром воскликнула Эмма. — Но только мне почему-то все равно страшно. — Теперь-то ты можешь сказать, зачем ты пришла ко мне? Ведь не для того же, чтобы поделиться миллионами твоего, ныне покойного, супруга? — Я хочу, чтобы ты спрятала меня, пока будет вестись следствие. Я не хочу, чтобы меня допрашивали, чтобы копались в наших семейных отношениях. Я хочу, чтобы все это поскорее закончилось и меня оставили в покое. — Эмма, но ведь убили твоего мужа! Неужели тебе безразлично, кто это сделал? Ведь в твоем положении было бы куда естественнее обратиться ко мне, частному детективу, с тем, чтобы я отыскала убийцу твоего мужа. А ты приходишь с какой-то, извини меня, идиотской просьбой. Мне трудно тебя понять. — Тогда, если ты такая правильная, сделаем так. Ты будешь искать убийцу моего мужа, это во-первых, а во-вторых, спрячешь меня… — Тем самым ты словно распишешься в причастности к этому убийству, тем более, судя по твоим словам, многие из вашего окружения знали о том, что ты ненавидела мужа. Может быть, ты наняла киллера? — А деньги! — почти закричала она. — Где бы я, интересно, взяла деньги на это? Все, кто знал нас, знали и о том, с каким трудом я выколачиваю из него каждую копейку. — Но ведь ты могла бы расплатиться с киллером и после его «работы», — осторожно заметила я. — Значит, тем более меня надо спрятать. Ну что тебе стоит… — А откуда, если не секрет, эти деньги? — И я указала на рассыпанные по столу пачки. — Из дома. Открыла секретер и взяла. Они всегда там лежали. Яша никогда ничего от меня не прятал, просто я не могла их взять без его разрешения. Такие у нас в доме были порядки. — А кто занимался хозяйством? — Домработница. Валя. Честнейшая женщина, мы при ней оставляли и деньги, и драгоценности, словом, все… Она с Яшей уже много лет. Преданный ему человек. — Ей известно о смерти Яши? — Откуда мне знать. — Она откинулась на спинку стула и взяла сигарету. — Я же прямо из салона заехала домой, взяла деньги и сюда. Я не видела Валю. И вообще никого не видела и видеть не хочу. — А как ты намерена жить дальше? — Никак. Дождусь, пока все успокоится. Превращу акции и недвижимость в деньги и уеду куда-нибудь подальше. Может, даже за границу. — Она подняла на меня свои холодные, но все-таки испуганные глаза и сощурила их, как делала это, глядя на своего мужа. — А почему ты задаешь мне эти вопросы? В голосе ее прозвучал металл. Алюминий. Не жестче. — Да просто так, — сказала я, встала и, склонившись над столом, начала считать деньги. — Здесь только за то, чтобы я спрятала тебя, — сказала я, тоже доставая сигарету. У Эммы было теперь столько денег, которые ей почти свалились на голову, что потрясти ее в такой тяжелый для нее момент я посчитала просто своим долгом. — Еще два раза по столько же, если ты хочешь, чтобы я нашла убийцу твоего мужа. — Я сделала паузу. — Я повторяю: если ты хочешь. — А если ты его не найдешь? — Она склонила по-птичьи голову набок и вновь сощурила глаза. — Найду. Можешь быть уверена. Эмма открыла сумку и достала оттуда еще несколько толстых пачек. — Теперь хватит? — устало произнесла она, где-то в глубине души презирая меня за то, что я забираю у нее нечто, принадлежащее теперь ей, и за что она собиралась бороться всеми известными ей способами, пускай даже это досталось ей почти задаром. Я понимала ее, но это не принципиально. Понимать — не то же самое, что быть на ее стороне. Понять ее было совсем не сложно: зачем платить деньги детективу, если ей глубоко наплевать на то, кто именно убил ее мужа? Только ради того, чтобы не вызвать подозрения у меня или чтобы узнать, кто был смертельным врагом Липкина. — Теперь ты согласна спрятать меня? Я унесла деньги, вернулась на кухню и выглянула в окно. Моя машина плавилась от жара июльского солнца. — Я сделаю все, что смогу, но при условии, что ты будешь подчиняться мне беспрекословно. Я не потерплю никаких капризов. Я отвезу тебя сейчас в одно безопасное место и обещаю, что там ты не будешь ни в чем нуждаться. Разумеется, плата за пансион будет выставлена отдельно. Я почувствовала, как вся она напряглась, едва сдерживаясь, чтобы не послать меня куда подальше. Я усмехнулась. Я почему-то подумала, что ее дело не стоит и выеденного яйца. И у меня не было никаких нехороших предчувствий… Глава 2 Первые вопросы На деньги, которые я авансом взяла у Эммы, можно было содержать ее целый год. Мне была непонятна ее сговорчивость и готовность выложить такие бабки только лишь за то, чтобы я ее спрятала. Что за всем этим крылось? Я, чтобы не особенно мучиться, остановилась на версии, что Эмма будет прятаться не от милиции, а от кого-то другого. И очевидно, должно пройти какое-то время, прежде чем она сможет никого не опасаться. Все только начиналось, и у меня была масса времени для того, чтобы во всем разобраться. Рассуждая подобным образом, я гнала машину за город, в небольшой дачный массив Лопухино, где в моем распоряжении была двухэтажная роскошная дача, подаренная мне одним из моих клиентов за удачно проведенное расследование по поводу похищения его ребенка. Ни одна душа, кроме самого клиента, разумеется, не знала об этом райском уголке. Дача была окружена очень высоким забором, а если точнее, то бетонными штукатуренными стенами, и оснащена массивными воротами с кодовыми замками. Сам дом напоминал миниатюрный замок из красного кирпича. За два месяца до описываемых событий я завезла туда кое-какую мебель, посуду и полностью кухню. Здесь была и микроволновая печь, и гриль, и все то, без чего я просто не представляла себе жизни на кухне. Если бы я знала тогда, что стараюсь не для себя… По дороге я закупила провизии почти на месяц. Мальчик из супермаркета, который катил за мной тележку с продуктами, с интересом смотрел, как я загружаю багажник консервами, овощами и фруктами. «Приходите к нам почаще», — улыбнулся он мне на прощание. Я спрятала чек с большим количеством нулей в сумку: пригодится. Думаю, что Эмма, затаившаяся на заднем сиденье, заметила это. — Вот пульт от телевизора и видика, здесь ты будешь спать, здесь — есть… — Я показывала ей дачу. — Если зазвонит телефон, не вздумай подымать трубку. Сиди тихо, как мышка, и жди меня. Если возникнут сложности — я, правда, не представляю пока, какие, — позвонишь мне домой вот по этому телефону. Домработницы здесь, как понимаешь, нет, поэтому старайся содержать все в порядке. У меня не было времени на подробный инструктаж, поэтому я, выйдя за ворота и проследив, чтобы Эмма заперлась как следует, поехала в косметический салон «Элеонора». Но потом внезапно передумала и, прибавив скорость, поехала в Кукушкино, разыскивать дачу Липкиных. Если мне повезет, думала я, то успею увидеть, как трудятся наши доблестные эксперты и инспектора уголовного розыска. Хорошо бы увидеть Якова. Бедный Яша. И хотя я гнала очень быстро, в Кукушкино въехала лишь в шестом часу. Отыскать дачу Якова оказалось очень простым делом: только вокруг его владений скопились автомобили и люди. Это были и его соседи по даче, и какие-то знакомые, и, конечно, зеваки. Машины «Скорой помощи» не было, а это означало, что тело уже увезли. Но какие-то люди что-то искали в траве, мерили расстояние от забора до стен дачного дома. Некоторые из них знали меня в лицо. Я им была как бельмо на глазу. Поэтому я, стараясь держаться от них подальше, не спеша обошла вокруг большого двухэтажного дома и заглянула в открытое окно, пытаясь понять, где именно произошло убийство. Затем, улучив момент, проскользнула внутрь дома и там без труда нашла комнату, на полу которой виднелся очерченный мелом силуэт лежащего человека и лужа потемневшей и уже успевшей подсохнуть крови. А вот и кресло, на котором сидел перед смертью Яков Липкин. Все стекла в комнате целы, окна открыты. Я заметила, что отсутствует сетка от комаров. Мне это показалось странным. В комнате стоял письменный стол, на котором лежали лишь газеты, журналы, томик Синявского и «Чемодан» Давлатова. Пепельница, полная окурков, кувшин с засохшими желтыми розами, телефон. Кресло обращено к телевизору, который в настоящий момент был выключен. Я осмотрела все двери, замки и замочные скважины и нигде не обнаружила следов взлома. Значит, преступник спокойно вошел в дом, поздоровался с хозяином, а потом достал пистолет и выстрелил ему в голову. Хороший гость, ничего не скажешь. Гнать таких в шею… В траве я нашла горошину подсохшей жевательной резинки, использованный презерватив и апельсиновую корку, еще довольно мягкую на ощупь. Все это я рассовала по разным пакетикам, села в машину и, стараясь не обращать внимания на комментарии, которые преследовали меня все время, пока я находилась на даче, поехала в город. В половине восьмого я была в салоне «Элеонора». Он работал до десяти часов. Какое счастье! — Девушка, приведите, пожалуйста, мою голову в порядок, сделайте мне какую-нибудь успокоительную масочку с массажем на лице, маникюр, а я в это время подремлю, — сказала я, доставая деньги и прислушиваясь к разговорам девушек, работающих в салоне. Меня интересовала Света-визажистка, которая, по словам Эммы, позвала ее к телефону, когда позвонил шофер Якова Андрей, чтобы сообщить ей о смерти мужа. — Присаживайтесь. — Ко мне подошла уже другая девушка, не та, к которой я обращалась минутой раньше. — Вы будете стричься или вам просто помыть волосы и уложить их? — Второе, — ответила я, села в кресло и тотчас почувствовала, как нежные руки, закинув мне голову немного назад, на мягкую подушечку, находящуюся прямо над раковиной, направили на голову теплый душ. Затем запахло шампунем, и все мое тело покрылось приятными мурашками. Потом уже другая девушка проводила меня до кресла напротив зеркала и стала укладывать мне волосы теплым феном. Похоже, я даже забыла, зачем вообще пришла в это комфортное, теплое место, и очнулась только, когда услышала: — Света, ты позвони мне завтра, хорошо? Я открыла глаза. На моем лице лежала какая-то душистая прохладная фруктовая маска. Я увидела девушку, которую назвали Светой. Я позвала ее. А так как салон был очень дорогой и цены были проставлены в долларах, то девушки, работающие здесь, просто обязаны были, что называется, стелиться перед своими богатыми клиентками. А значит, и передо мной. Я решила воспользоваться своим правом задать Свете несколько вопросов, но меня опередили. — Я знаю, кто вы, — сказала Света, подсаживаясь ко мне на кушетку и загадочно при этом улыбаясь. — Я вас узнала. Но я никому ничего не скажу. Вы к нам по делу? Мне оставалось только кивнуть. Я надеялась, что Света действительно узнала меня, а не спутала с кем-нибудь еще. — Моя мама до сих пор вспоминает вас. Если бы не вы, моего брата уже не было бы в живых… Я всмотрелась в ее лицо и поняла, что разговариваю с сестрой Сережи Фирсова, одного из моих клиентов. Боже мой, в каком маленьком городе я живу… — Света, раз уж так сложились обстоятельства, я бы хотела спросить вас кое о чем. Сегодня убили Якова Липкина. Вы не могли бы сказать, в котором часу к вам в салон пришла его жена Эмма и когда она ушла? — У нас есть записи в журнале, она звонила накануне и просила записать ее на десять. А пришла минут в двадцать одиннадцатого. Ушла часа в три — в половине четвертого. Позвонил их шофер, Андрей, я его знаю, и сказал про Яшу. — А вы и Липкина самого знали? — Не то чтобы знала, но видела. Он иногда заходил к нам, в мужской зал. А иногда ждал Эмму в коридоре. Кто же его мог убить? В нашей стране опасно быть богатым, — добавила она эксклюзивную, с налетом философии мысль и вздохнула. Я тоже вздохнула следом, потому что мне не хотелось покидать это приятное место. — Приходите в наш солярий, поспите… Загорите. — Так ведь вроде бы и на улице солнце… — Поймите, это совсем не то. На солнце вы можете сгореть, а в солярии загар будет ровным, более здоровым. Да и вообще это очень приятно. — Эмма часто сюда приходит? — Часто. Если есть деньги, то почему не побаловать себя. Но она хорошая клиентка, щедрая… Я пресекла ее рассуждения на тему чаевых. Терпеть не могу подобные намеки. — А что она делала сегодня? — Почти по полной программе: солярий, маникюр, педикюр, татуаж, косметический кабинет, ну и все такое. — И все это находится в разных кабинетах? — Только парикмахеры работают в одном большом зале, а все остальные по кабинетам. — Света, позовите, пожалуйста, свою подружку, а то мне кажется, что моя фруктовая маска уже давно превратилась в сухую корку… …Света проводила меня до дверей. — Приходите к нам почаще. У нас, конечно, дорого, но лично я обслужу вас бесплатно. Мы подберем вам макияж, подумаем, какой формы сделать брови… Вообще-то мои брови меня и так устраивали. Но я промолчала. Я вышла на свежий воздух и почему-то подумала, что у этих парикмахерш-визажисток-косметичек сдвиг по фазе на почве всех этих нововведений, примочек да масочек. Хотя после процедур я чувствовала себя прекрасно. Щеки мои горели от массажа, а чистые уложенные волосы развевались на ветру. На ногтях еще не высох лак. Половина десятого. Уже стемнело. Я села в машину и поехала в морг. Там только таких красивых не хватало. Купив по пути бутылку коньяку и пару лимонов, я въехала в ворота университетского городка, на территории которого находился морг, и, шарахаясь от каких-то подозрительных личностей с ведрами и швабрами в руках, выныривающих из-за колонн и из темных углов, быстро спустилась в подвал, где на одном из холодных цинковых столов должен был лежать Яша Липкин. Красивый мужчина. Преуспевающий бизнесмен. Муж Эммы. Знакомый патологоанатом, которому я несла сейчас коньяк и лимоны, вышел мне навстречу. Увидев меня, чертыхнулся. — Ты? — Потом заметил поблескивающую в темноте коридора бутылку. — Ко мне сейчас нельзя, там все свои собрались, одного знакомого поминаем… — Липкина? — Нет. Его уже помянули. Теперь Козырева Витальку. — А с ним что? — спросила я просто на всякий случай, поскольку никакого Козырева не знала. — Представляешь, мужику двадцать пять лет, а у него инфаркт. А ты чего пришла-то? Из-за Липкина? — Когда наступила смерть и прочие подробности? — Выстрел в упор. Часов в двенадцать. Сегодня сюда уже приходила одна девушка по его душу. Спрашивала, когда можно будет забрать тело. — Не представилась? — Я почему-то сразу подумала про домработницу Валю, о которой упоминала Эмма. — Сколько ей лет? — Двадцать с небольшим. Красивая очень. Плакала тихо, еле сдерживалась. Дочь, наверно. Еще какие вопросы, товарищ сыщик? — Ты черепа электропилой распиливаешь или как? По адресу, который мне дала Эмма еще в поезде, я отыскала затерянный среди высоких тополей трехэтажный дом, где и жили Липкины. В темноте, спотыкаясь на ступеньках, ведущих к подъезду, я нащупала дверь, толкнула ее и оказалась в хорошо освещенном подъезде. Поднялась на первый этаж. На каждом этаже располагалась всего одна квартира. Липкины жили на втором. Еще на улице я вычислила расположение окон и заметила в них свет. Кто там? Валя? Или та девушка, которая плакала в морге? Я позвонила. Мне открыла женщина средних лет в широкой красной юбке и белой блузке. Явно не траурный антураж. — Вы Валя? — спросила я. — Да. — Она взглянула на меня маленькими грустными глазами. — А вы кто? — Меня зовут Таня. Фамилия Иванова. Я частный детектив. Меня наняли, чтобы найти убийцу вашего Якова Самуиловича. — Проходите, пожалуйста. — Она впустила меня в дом. Какой же у нас доверчивый народ! — Вы одна дома? — спросила я. — Одна, а что? — Просто спросила. Это не вы были сегодня в морге? — Нет. А что, кто-то был? — Не уверена. Может, показалось. Квартира походила на музей. Просторная, чистая, украшенная антикварной мебелью, безделушками и вся в цветах. Я не могла себе представить, чтобы в таком благостном месте мог надрываться голос Эммы. Чего ей не хватало в этой жизни? Почему она не оценила то, о чем многие женщины мечтают всю жизнь, да так и умирают с этой мечтой — пожить в относительном достатке и комфорте. Зачем ей было мучить мужа, да и себя, если он был ей так противен? Или же это все-таки игра? А вдруг, как это бывает в американских триллерах, Яков не погиб, а ему просто инсценировали смерть, чтобы все его недруги оставили его в покое? «Таня, как это пошло и глупо. Здесь не Америка. Там-то сейчас полный порядок, все питаются хот-догами, гамбургерами и культивируют семейные отношения. Это Россия. В частности, город Тарасов. И в этом городе, в университетском морге лежит тело несчастного влюбленного мужчины, который ничего, кроме скандалов, в своей семейной жизни не знал. Кстати, интересно, был ли он женат раньше? И на ком?..» — Меня интересует вопрос: где его жена? Эмма? — Вы мне только скажите, кто вас нанял, а я уж потом постараюсь ответить на ваши вопросы. — Я не могу вам ответить. Это входит в условия контракта. Но разве вам не все равно, кто это сделал? Уж, во всяком случае, нанял меня не убийца, согласитесь. — И то правда. А что касается Эммы, так я бы и сама хотела узнать, где она. Она пропала. Я уж думаю, не случилось ли с ней чего? — А когда она ушла из дому? — Ей к десяти часам надо было в парикмахерскую. Я-то позже пришла, начала прибираться, бульон поставила варить для Якова Самуиловича… — И вдруг лицо ее некрасиво исказилось, и она разрыдалась. — Простите, но я никак не могу привыкнуть к мысли, что его уже нет. — Это вы меня простите, что пришла к вам в столь поздний час, — сказала я, — но мне бы хотелось узнать побольше о Липкине. Когда вы его видели в последний раз? — Вчера вечером. — Каким он был? Может, вчера он как-то особенно себя вел, нервничал?.. — Обычный день. Ничего примечательного. Настроение у него было прекрасное. Несмотря на усталость. И даже очередная ссора с Эммой, казалось, не произвела на него впечатления. Она что-то требовала от него, словом, как обычно… — Валентина, мне бы не хотелось копаться в семейных делах ваших хозяев, но то, что у Якова с Эммой были сложные отношения, — не секрет. Из-за чего происходили все ссоры? Она опустила глаза и принялась барабанить пальцами по столу. — Я видела многое из того, что происходило в этих стенах, но понять до конца эту женщину так и не смогла. Но основная причина их ссор была из-за того, что Эмма не чувствовала себя свободной. Свобода, тюрьма, золотая клетка — вот ее любимые слова. Ей, очевидно, была нужна свобода передвижения, она хотела свою машину, причем без водителя. Яков Самуилович не разрешал. Она хотела иметь свой счет в банке и тратить деньги так, как ей заблагорассудится. И на это он не шел. Она собиралась отправиться за границу одна — он ее не пустил. На мой взгляд — если это вас, конечно, интересует, — он правильно делал, что держал ее в поле зрения. Эмма — очень импульсивная, энергичная и крайне несдержанная натура. Она так до конца и не поняла своего мужа. А ведь он любил ее, очень любил. — А вы не знаете, где и при каких обстоятельствах они познакомились? — На дне рождения одного общего знакомого. — И когда это произошло? — Больше двух лет назад. Яков Самуилович долгое время после смерти первой жены жил совершенно один. Бывали у него знакомые, я хочу сказать, что он вовсе не монашествовал, но чтобы вот так влюбиться, чтобы привести в дом женщину и сделать ее своей женой, со всеми правами… Я не думала, что он на это решится. Все-таки он был уже немолод. Но потом, когда я увидела Эмму, то поняла его. Ему в какой-то мере было необходимо присутствие в доме живого, молодого и громкоголосого, яркого и непосредственного существа. К тому же она так красива, вы видели ее? — Пока нет, — соврала я. — В ней чувствуется порода. Хотя она из простых. Я долгое время присматривалась к ней, пыталась понять, что же она за человек. То, что она дурно воспитана, бросалось в глаза сразу. Но я сначала отнесла это к ее возрасту и характеру, нежели семейным делам. С другой стороны, обстановка в семье оказывает огромное влияние… Я перебила ее. Тоже мне, психолог нашелся. Разве я за этим пришла? — Вы считаете, что она выросла в простой среде? — Теперь-то я это знаю точно. Ее воспитывала мать, без отца. Судя по рассказам Эммы, в их семье был культ ненависти к мужчине вообще. Им приходилось трудно, поскольку мать постоянно болела, мало работала, и они некоторое время жили впроголодь… Мне было странно слышать все это. Тогда тем более становилось непонятным поведение Эммы. Ей бы жить да радоваться… — Вы не знаете, Эмма была замужем до Якова? — Нет, но жила с каким-то парнем. Кто он и чем занимался — мне неизвестно. — Послушайте, может, у Эммы был какой-нибудь мужчина и при Якове? Вы ничего об этом не знаете? — Она иногда разговаривает по телефону с мужчинами, но встречается ли с кем или нет — понятия не имею. — А что это за мужчины? Валентина пожала плечами. — Может, сначала стоит Эмму найти, а уж потом убийцу. Я и не знаю, что думать… В это время она всегда дома. Подруг у нее, конечно, много, но я их всех обзвонила и предупредила, что, если вдруг она где-нибудь появится, чтобы обязательно мне позвонила. — А вы не могли бы мне составить список ее подруг? — Пожалуйста, вот он у меня как раз возле телефона… Сейчас перепишу. Мне казалось, что этот день никогда не кончится. Список оказался настолько длинным, что я вздремнула в кресле и проснулась от каких-то странных звуков. Валентина, сидящая за столом, тоже замерла и прислушалась. — Послушайте, у меня такое ощущение, что кто-то пытается открыть замок… — прошептала она. — А я, как назло, после вас даже не заперла дверь. Она закрыта всего на одну защелку. — Но ведь у нас здесь горит свет… — Это окно выходит на строительную площадку, и, чтобы увидеть его, надо обойти дом и перелезть через высокий забор. Все остальные окна темные, вот и подумали, что в квартире никого нет… Может, успеем вызвать милицию? — спросила Валентина. Но было уже поздно. Послышался звук открываемой двери, затем еще одной. Я едва успела протянуть руку, чтобы выключить свет на кухне, где мы находились, как послышались шаги, и в квартиру вошли несколько человек. Валентина полезла под стол, я спряталась за дверь и теперь оттуда могла наблюдать за прихожей. Сначала по стенам беспорядочно бегали яркие лучи фонарей, затем вспыхнул свет, и я увидела двух парней в камуфляжной форме. — Ни к чему не прикасаться, — сказал кто-то из глубины комнаты. — Несите аппарат. Сразу запахло газом, из чего я поняла, что речь идет о сварочном аппарате. — В доме есть сейф? — спросила я шепотом Валентину, которая умирала от страха под столом. — Есть несколько. Но самый большой в спальне. Его, видать. Металлический. Из спальни-то и доносилась возня и звук работающего сварочного аппарата. Кто же были эти люди и что они искали здесь? Судя по тому, как все четко и оперативно делалось, работали профессионалы. Значит, ФСБ. Я вся обратилась в слух. — Здесь какие-то ампулы, но, по-моему, это лидокаин и новокаин. Хотя надо бы взять на анализ. Паша, я же тебе сказал, ничего не трогать. Уходим. И вскоре все стихло. Двери закрыли, а первую, наружную, даже заперли. Мы не сразу решились включить свет. Некоторое время сидели, молча глядя в окно. Наконец я встала и прошла в прихожую. Оттуда в спальню. Включила свет и увидела совершенно жуткую картину. Затоптанный грязными подошвами белый ковер с подпалинами, сейф, прикрытый дверцей с огромной искореженной огнем дырой, обгоревшее кружево на подушке огромной двухспальной кровати, прикрытой тоже белыми покрывалами. Я открыла дверцу сейфа. Раз бумаги были на месте, значит, они интересовали ночных гостей меньше всего. Речь шла о каких-то ампулах. А это могли быть только наркотики. Неужели им теперь не все равно, увлекался покойный Яков Липкин наркотиками или нет? Чертовщина какая-то. Но ведь не так просто приходили сюда эти ребята. На это нужно было получить разрешение начальства, а это уже не шутки. Однако больше всего меня удивил тот факт, что они старались в точности исполнить приказ — не трогать ничего лишнего. А ведь могли бы. И еще: что скажут в милиции, если туда обратится Эмма и заявит о нападении на квартиру, ограблении, взломе сейфа? Будут говорить, что сделают все возможное, чтобы найти? Бред. Но ведь эти ребята что-то искали. И, видимо, что-то очень важное. Но были проинструктированы только относительно одного сейфа. Значит, не знали о существовании остальных. Но у них еще куча времени, целая жизнь впереди для того, чтобы успеть осмотреть каждый сантиметр квартиры. — Валя, — обратилась я к подошедшей сзади женщине, — вы не знаете, что они здесь искали? — Я слышала о каких-то ампулах. Но их было много, разных, Яков Самуилович в последнее время прибаливал, так я ему колола витамины и лидазу. Он температурил… Голос у нее изменился, и я поняла, что она снова готова расплакаться. — Сегодня сюда кто-нибудь приходил? — спросила я. — Из милиции следователь был, тоже, как вы, все расспрашивал. Эммой интересовался. Просил, чтобы я составила список всех людей, которые бывали в доме. Поблагодарил и ушел. Я смотрела на нее и думала о том, что ей небезопасно оставаться в этой квартире. После смерти Липкина квартира может стать мишенью для мародеров, воров и вообще кого угодно, кто захочет поживиться за чужой счет. Была бы Эмма, все было бы иначе. Она смогла бы распорядиться имуществом. Но в принципе я знала, что нужно делать. Я позвонила одному своему приятелю и объяснила, в чем суть. Он обещал приехать с бригадой в течение часа. — А кто должен приехать? — чуть не плача спрашивала меня Валентина и заглядывала мне в глаза. — Не переживайте. Просто надо как-то обезопасить и вас, и квартиру от воров и разных проходимцев. Вы согласны? — Но как? Со сварочным аппаратом можно пройти хоть в Государственный банк. Я позвонила еще по одному номеру и пригласила двух ребят-омоновцев, которые вот уже три месяца были без работы. Конечно, и они не преграда для ФСБ, но все-таки… — Валя, я понимаю, конечно, как вам сейчас тяжело, но не могли бы вы приготовить что-нибудь поесть? Скоро уже утро, и я просто валюсь от усталости. Думаю, что и вам надо подкрепиться. Она согласно кивнула головой и пошла на кухню. Вскоре по квартире распространился запах жареного мяса и лука. Жизнь продолжалась. Глава 3 Нижнее белье секретарши Я возвращалась на дачу, когда небо уже порозовело от первых утренних лучей солнца. Вести машину в таком состоянии было опасно. Я и щипала себя, и мотала головой, и включала на полную громкость музыку, чтобы только не уснуть. Знакомые ребята за пятьсот долларов привезли и приварили к дверям липкинской квартиры металлическую решетку. Временную, но надежную, с двумя массивными замками необычной конфигурации. Затем подъехали омоновцы и за сто долларов в сутки согласились охранять квартиру. Валентина приготовила им термосы с кофе, бутерброды. Она и сама не ожидала, что все это будет сделано за какие-нибудь три часа. Потом я заехала в фирму, занимающуюся установкой сигнализации, и попросила проверить, почему не сработала сигнализация в час ночи. Но они только пожали плечами. А что им было ответить, если им позвонили и попросту приказали отключить ее на определенное время. Затем я отправилась к одному своему бывшему клиенту и договорилась с ним о сотовом телефоне. После чего отвезла Валентину домой и вот теперь возвращалась на дачу. Как там Эмма? Не раздумала ли она прятаться? Я подъехала, открыла ворота, въехала во двор, поставила машину в гараж и поднялась в дом. Моя добровольная пленница спала как сурок на тахте. Судя по красному огоньку на панели телевизора, он отключился сам, так и не дождавшись, когда это сделает Эмма. Я обошла дом, пытаясь определить, как провела эти часы в заточении Эмма, и поняла, что она, поев немного и выкурив полпачки сигарет, до ночи провалялась на тахте перед телевизором. Хотя, зайдя в ванную, догадалась, что она пыталась включить электронагреватель, чтобы согреть воду, но, очевидно, не смогла и помылась холодной водой. Я поднялась на второй этаж, где располагались спальни, легла и очень скоро уснула. Утром, за завтраком, который мы готовили вместе, я спросила Эмму, кто мог приходить в морг за телом Липкина. Она выглядела куда более спокойно, чем вчера. Выспавшаяся, свежая, сидела за столом и, намазывая креветочное масло на тонкий ломтик хлеба, рассуждала: — Из мужчин это мог быть его заместитель, Илья Фионов, друзья-банкиры, друзья по преферансу. А из женщин — Валя и Алина. — А кто это Алина? — поинтересовалась я. — Любимая секретарша Яши. Хорошая девочка. Она была готова ради него в лепешку расшибиться… Я рассказала ей о своем походе в морг. Выставив ей в счет коньяк и лимоны. — Да ладно ты, не мелочись, записывай все расходы в блокнот, потом скажешь, сколько набежало. А в морге была скорее всего Алинка. — Черт побери! — вскипела я. — Я понимаю, что это не мое дело и мне за это не заплатят, но ответь мне: разве можно быть такой бессердечной?! — Это ты о чем? — Она зыркнула на меня своими зелеными глазами и принялась очищать банан. — О том, что на месте Алины должна была оказаться я? Ходить по моргам, похоронным бюро, заказывать гроб, венки и катафалк? Пусть этим занимается тот, кто умеет. Яша все равно не узнает, хлопотала я или нет. Как ты не поймешь, что это все не для меня… — А ведь ты боишься не милиции. И пока ты будешь молчать, я не смогу тебе помочь. Кто этот человек, от которого ты прячешься? И что такого он может с тобой сделать? Возможно, он и убил Яшу? — Я не знаю, кто убил Яшу, но рассказать тебе все не могу. Ты права, быть может, в милиции мне и было бы безопаснее, но они найдут меня и там. Мне страшно… Мне очень страшно, и поэтому я хочу, чтобы этот ад как можно скорее кончился и я уехала. Далеко-далеко, чтобы меня никто не смог найти. Если надо, поменяю фамилию, гражданство, все, что угодно. — Но послушай, твои доводы неубедительны. Если тебя кто-то хочет убить, то почему до сих пор не сделал этого? — То, за что меня могут убить, я сделала не так давно и, возможно, об этом еще не знают. А когда узнают, я буду уже далеко. — У тебя был любовник? — У меня было много мужчин, но до замужества. При Яше такие эксперименты бы не прошли. Не тот человек. — Ты боялась своего мужа? — И да, и нет. Не знаю. Но он мешал мне дышать. — Я все равно не понимаю. Через день-два похороны. Неужели ты не захочешь даже проститься с ним? — Не знаю. На кладбище будет слишком много людей. Я не хочу рисковать их жизнями. — Звучит громко, ничего не скажешь. Я рассказала ей обо всем, что произошло этой ночью на их квартире: об омоновцах, сейфе, Валентине, охране. — Если тебе нельзя сейчас появляться в городе, то мы с тобой можем съездить к нотариусу и оформить на меня доверенность на ведение всех твоих дел. Если ты доверяешь мне, то я могла бы вывезти из квартиры все ценности и спрятать в надежное место. — Отличная мысль. Ты даже можешь заняться продажей всего этого барахла и получить с этой сделки очень неплохие комиссионные. Эмма была непробиваема относительно эмоций и чувств. Просто железобетонной. Неужели ей действительно безразлично, что происходит в ее доме. Неужели там не осталось ни одной вещи, которую ей было бы жаль продавать? Я уже начала жалеть, что согласилась помогать ей. Мы с ней составили необходимые документы, и я повезла ее к знакомому нотариусу. — Ты не боишься, что я обману тебя? — Я тебе сказала, чего я боюсь. Она сидела в машине в черных очках и черном парике. Мы проезжали город. — Но ведь рано или поздно тебе все равно придется объявиться хотя бы перед адвокатом, который будет заниматься вопросами наследства, завещания и прочим. — Давай оставим эту проблему. Я лишний раз убедилась, что разговаривать с ней бесполезно, и отвезла ее назад, в Лопухино. — Только учти, что, если окажется, что ты причастна к какому-нибудь преступлению — за что тебя, собственно, и могут искать, — я не стану нести ответственность за укрывательство. Ты должна себе это хорошенько уяснить. Она махнула рукой. — Кругом одни преступники, — произнесла она очень странную фразу, после которой мне подумалось, что для меня начались горячие дни. Передо мной стояло сразу несколько задач: 1. Что такого совершила Эмма, за что ее можно было преследовать? И связано ли это с ее мужем? 2. За что убили Якова и кто это сделал? 3. Почему им заинтересовалась ФСБ? И что они искали в его сейфе? 4. Какие отношения были у Якова с его секретаршей? 5. Кто приходил в морг? 6. Правильно ли я делаю, помогая Эмме, которая намеревалась убить своего мужа? Как ни странно, но вопросы нравственности иногда волновали меня до глубины души. 7. Кому принадлежал найденный в Кукушкине, под окнами дачи Липкина, использованный презерватив? 8. Происхождение жевательной резинки под теми же окнами? 9. Кто ел там апельсин и бросил корку на траву? Если я найду ответы на эти вопросы, то после этого мне смело можно отправляться на Гавайи. Объяснив Эмме, как пользоваться электронагревателем воды, я сказала ей, что, возможно, сегодня заночую в городе. Первое, что я сделала, приехав в город, это разыскала офис Липкина. Это было здание какого-то НИИ, где риэлтерская фирма «Феникс», директором которой еще вчера был Яков Самуилович, занимала целый этаж. Я остановилась перед стильной деревянной дверью с позолоченными ручками и нажала кнопку звонка. Появился охранник. Я сказала, что ищу Алину. — А вы не могли бы отложить свой визит к ней? — вежливо поинтересовался у меня парень в серо-буро-малиновом хлопковом костюме с кобурой на поясе. Выглядел он тем не менее устрашающе. — Нет. У меня очень важное дело, — сказала я и двинулась по коридору к табличке «Приемная». Алина, высокая, худенькая, с короткой стрижкой почти седых волос. Совершенно противоестественный цвет для такой молоденькой девушки. Я так и не поняла, то ли это природная седина, то ли Алина просто хотела, чтобы про нее думали: у девушки было тяжелое прошлое. Девушка-легенда. Красный костюм, шпильки, голые колени — все как полагается. — Вы к Якову Самуиловичу? — спросила Алина. Глаза ее вмиг наполнились слезами. — Видите ли, я знаю, что произошло, и очень сожалею о случившемся, но время не стоит на месте. Я была на прошлой неделе у него и оставила в его кабинете, на столе, очень важную для меня папку с документами и записную книжку, без которой я просто не могу жить. Если вас не затруднит, взгляните, может, она еще у него? Алина вздохнула. — Минуточку. Когда она вернулась, ключи от ее квартиры и записная книжка самой Алины уже лежали в моей сумочке. Не могла же я сказать: «Алиночка-деточка, дайте, пожалуйста, ключи от вашей квартиры, чтобы я посмотрела, какого цвета кафель в вашей ванной комнате». — Извините, но никакой записной книжки там нет. Совершенно ничего такого, что могло бы иметь отношение к вам. — Какая досада. — Я даже застонала в голос, но потом, устав ломать комедию, поблагодарила ее и ушла, осторожно прикрыв за собой дверь. В сумочке Алины, которую я вывернула наизнанку в эти бешеные минуты, был и ее паспорт, из которого я узнала ее адрес. Через полчаса я уже поднималась на пятый этаж панельного дома и звонила в квартиру номер четырнадцать. Просто на всякий случай, Валентина успела мне сказать, что секретарша ее обожаемого Якова Самуиловича живет совершенно одна. Я осмотрелась, быстрым движением открыла двери — их было две — и проникла, как вор, в квартиру. Я понимала, каким неблаговидным делом мне предстояло сейчас заняться, но это являлось частью моей работы. Поэтому я, предварительно обойдя двухкомнатную, уютную и чистенькую квартиру и отметив про себя, что в спальне стоит очень большая двухспальная кровать, а всю стену слева занимает такое же большое зеркало, решила, что у Алины, слава богу, с девственностью покончено раз и навсегда. Меня интересовала ванная комната и, в частности, корзина для грязного белья, куда чистоплотная секретарша складывала свои вещи. Натянув на руки хирургические перчатки, предусмотрительно захваченные с собой, я открыла корзину и увидела то, что хотела увидеть. Несколько пар крохотных кружевных трусиков. Я была почему-то уверена, что одни из них имели счастье находиться позавчера вечером или ночью, а может быть, даже и вчера утром в Кукушкине. Я сложила белье в пакет, сняла перчатки, вымыла руки и вышла из квартиры. Вернувшись в офис, где ничего не подозревающая секретарша одиноко грустила в пустой приемной, вспоминая о своем погибшем шефе, я начала прямо с порога: — Девушка, извините меня ради бога… Но у вас есть еще заместитель директора, Илья Фионов. Быть может, моя записная книжка у него в кабинете? Алина встала и молча направилась к двери с табличкой «И.И.Фионов. Зам. генерального директора». А я за это время успела водворить ее ключи на место. Вот только записную книжку решила пока не возвращать. А вдруг она мне самой пригодится? — Может, вы что-нибудь напутали? — спросила она меня, выходя из кабинета Фионова. — Здесь тоже ничего нет. — А где сам Фионов? — Занимается организацией похорон. — Но разве такого человека, как Липкин, не могут похоронить родные? Я пришла купить большое помещение под пошивочный цех, а разговаривать по такому важному вопросу теперь следует, наверное, с Фионовым. — Родные? У Якова Самуиловича из родных только жена, но она куда-то уехала. Ее ищут, — сказала Алина, глядя куда-то в пространство. — А что милиция? — спросила я уже с видимым участием. — Да что наша милиция… Как будто вы не знаете. — А вы уверены, что она уехала? — Нет, но кто-то говорил, будто ее видели в аэропорту. А вы что, знали Липкину? — вдруг очнулась Алина. — Конечно. У нее еще такие длинные рыжие волосы… — Да. Мне жаль, конечно, что вы потеряли свою записную книжку, но, может, она еще найдется? И таким тоном это было сказано, что я невольно почувствовала симпатию к этой седой девушке. — Буду надеяться. Дело в том, что я была еще в нескольких риэлтерских фирмах, поищу там… На том мы и распрощались. Глава 4 Вечером деньги — утром убийца Координаты Андрея мне тоже дала Валентина. Я его застала просто чудом: он заехал домой перекусить. День был тяжелый, наполненный хлопотами, связанными с похоронами. Водитель Липкина ел жареную колбасу с кетчупом. Когда я ему представилась, он достал тарелку и, не спрашивая меня, положил мне тоже колбасы. — Я только не понял, кто вас нанял? — спросил он с набитым ртом. — Фионов, что ли? — Какая разница, кто? — В общем-то, вы правы. И что вы хотите у меня узнать? — Вы видели Якова Самуиловича в течение всего позавчерашнего дня и даже вчера утром, когда отвозили в Кукушкино продукты, так? Вот и скажите мне, пожалуйста, не заметили ли вы чего-нибудь особенного в его поведении? С кем он встречался накануне гибели? О чем говорил? Какие строил планы? Вы понимаете меня? — Так сразу и не вспомнишь… — Вы не могли бы составить список, а вернее, план ваших передвижений на машине за день до убийства? Это очень важно. Возможно, я и смогу вычислить, кто убил его. — Да я вам и так скажу, кто его убил. За бесплатно, — усмехнулся Андрей, собирая мягким белым ломтем хлеба густой «Анкл Бэнс» с тарелки и отправляя его в рот. — Эмма. Я прямо чувствовал, что она хочет его убить. Постоянно задавала идиотские вопросы о том, к примеру, как организовать автокатастрофу, как вывести из строя тормоза… Или — куда спрятать труп? — А вам не кажется, что глупо вести себя подобным образом, если действительно хочешь кого-нибудь убить? Да она бы молчала как рыба. Но это я так, просто за компанию с вами рассуждаю. Вообще-то свои мысли я стараюсь держать при себе. Так вы составите мне схему передвижения Якова Самуиловича, маршруты с указанием мест, лиц, фамилий, цели поездок? — Это так просто не делается. Надо еще все вспомнить. Андрей показался мне толковым парнем. — И еще вопрос: вы отвозили в Кукушкино апельсины? — А как же! Кое-кто их очень любит. — И сразу же покраснел. — И кто же так любит апельсины? Но Андрей уже взял себя в руки: — Я, конечно. Мне ведь тоже перепадало с барского стола. «Преданный пес, — подумала я. — Ни за что своего — даже мертвого — хозяина не предаст. А ведь Яков наверняка провел ночь не один…» Я решила во что бы то ни стало подружиться с Андреем, ведь, что ни говори, а личный водитель — ценнейший источник информации. После Андрея я поехала в хозяйственный магазин и купила там большое количество картонных коробок и плотных бумажных мешков. Затем позвонила своему бой-френду Виктору — Вику, как я ласково его называла — и объяснила, что нам надо до вечера вывезти из квартиры Липкиных все ценные вещи. Мы подключили к работе охранников, которые от безделья маялись, подпирая стены подъезда. Все серебряные, фарфоровые, хрустальные вещи перекладывались простынями и просто одеждой и складывались в коробки, которые затем перевязывались бечевкой. Сервизы, шкатулки, напольные вазы и даже тропические растения, нашедшие приют в этом доме, вывозились в крохотную квартирку с бронированной дверью, принадлежащую выехавшему за границу родственнику Вика. За какие-нибудь два с половиной часа перед нами предстала вся жизнь семьи Липкиных. Я перекладывала вещи Липкина и вспоминала, каким видела его последний раз в поезде. Как говорится, был человек, и нет его. В шкафу еще висели его рубашки и костюмы, в шкафу лежало его белье, от которого исходил тонкий горьковатый аромат. А его душа сейчас витала в душном пространстве морга. Что касается вещей Эммы, ее безделушек, косметики и парфюма, которых было явно в избытке, то создавалось впечатление, что она всем этим не пользовалась — настолько все было новое и какое-то магазинное. Я понимала, что за этим идеальным порядком стояла неутомимая Валентина, которая и содержала дом в образцовой чистоте. Даже на зеркале не было ни пятнышка. Да и комната выглядела словно нежилая. Наличных денег в квартире не оказалось: их, очевидно, забрала Эмма. Оружия — тоже. Я прихватила все документы, которые остались в сейфе после вторжения ребят со сварочным аппаратом, запихала их в «дипломат» Липкина — большой, красновато-коричневой кожи, с красивой светлой ручкой и замочками, и, позвонив Валентине домой, рассказала ей обо всем, что успела сделать. — Охрана остается еще на несколько дней. Было бы неплохо, если бы ты хотя бы раз в день заходила сюда, только будь поосторожнее… Я понимала, что смерть Якова, кроме чисто человеческой утраты, несет в себе для Валентины потерю надежного заработка и, возможно, смысла жизни. — Когда Эмма объявится, ты предложишь ей свои услуги? — спросила я Валю. — Конечно. Если только она захочет. И, конечно, если она вернется. Мне почему-то кажется, что она уехала к матери. Как узнала, что произошло, так испугалась и уехала. Это очень похоже на нее. — А где живет ее мать? — спросила я так, словно собиралась немедленно броситься туда на поиски Эммы. — В Никольском, в семидесяти километрах отсюда. — А фамилию ее не знаешь? — Нет. Я забыла, мне Эмма как-то говорила… Я попрощалась с Валентиной и, заперев на многочисленные замки-запоры-решетки несчастливую квартиру, поехала с Виком к себе. Но по пути мы заехали к Медвянникову Леве, судмедэксперту, прямо домой. Увидев меня на пороге своей холостяцкой квартиры, Лева просиял. — Танька! Здорово! Опять анализы принесла? — Он всегда шутил по-дурацки. Хотя на этот раз оказался прав. — Левочка, вот здесь, в этом пакете, угадай что? — Я подняла до уровня его лица целлофановый пакет с завязанным узлом презервативом. — Вижу, не слепой. Ты хочешь узнать, из какого материала он сделан? — Нет, я хочу узнать, соответствует ли сперма, содержащаяся в этом презервативе, той, что ты найдешь на этих трусиках. — Вопрос жизни и смерти? — поинтересовался он, дурачась. — В основном — смерти. А там, как карты лягут. — А чем расплачиваться будешь? Натурой? — Натурой ты возьмешь, когда я погибну смертью храбрых, а пока только это. — И я достала из сумки несколько долларовых купюр. — Обижаешь, мать, — покачал он головой. — Неужели мало? — Я с девушек не беру. — А ты бери, Лева, глядишь, на дачу и накопишь. Когда будет готово? — Если работы будет не очень много, то завтра вечером. — Спасибо, ты настоящий друг. — Я чмокнула Левку в щеку и сбежала по лестнице вниз, где меня ждал Вик. Я села за руль и вдруг поняла, что очень устала. Запаковать все ценные вещи Липкиных меньше чем за три часа — все-таки героический поступок. А ведь Вик ждет от меня улыбок и нежности. Какая, к черту, нежность, когда руки трясутся от перенапряжения, глаза закрываются от недосыпания, а ноги так вообще подкашиваются. До любви ли сейчас? — Знаешь что, Вик, по-моему, тебе скоро придется заводить другую подружку. Я не игрок на этом теннисном корте. Ты понимаешь меня? Я бросила беглый взгляд в его сторону и вдруг увидела, что он спит. Езда убаюкала его. Я разбудила его, когда мы уже приехали. Я включила сигнализацию и оставила машину прямо под окнами моей квартиры. С трудом переставляя ноги, мы поднялись в подъезд. Но на лестнице столкнулись с девушкой. — Так это вы и есть Таня Иванова? — сказала она, и глаза ее широко раскрылись. Подозреваю, что в ожидании меня она тоже вздремнула, сидя на ступеньках. — А вам нужна Таня Иванова? Зачем? — спрашивала я, почти ничего не соображая от усталости и пропуская девушку в прихожую. — А вы не догадываетесь? — Алина, солнышко, давайте до завтра, а? — взмолилась я. — Но мне некуда идти. Не сочтите за наглость, но просто ради моей безопасности я прошу вас оставить меня здесь. Я ужасно боюсь ночных улиц. Вы можете положить меня хоть на балкон, только не прогоняйте. А утром я вам все объясню, хорошо? Когда мы втроем появились на кухне и зажгли лампу, сон словно немного отступил. Я поставила на плиту чайник, достала из холодильника масло и шпроты. — А хлеба, как всегда, нет. Мы сидели за столом и молча прислушивались к закипающему чайнику. — Пожалуй, я все же не дождусь его, — сказал Вик, поднялся из-за стола и пошел в спальню. — Я вам, наверно, помешала, — спросила Алина, — вы извините меня, но мне таких трудов стоило раздобыть ваш адрес. Если не вы, то никто не найдет убийцу Яши… Голубые глаза ее наполнились слезами. Полные розовые губы задрожали. — Я знаю, что вы подумаете обо мне, когда узнаете это, но я любила Яшу. И не из-за денег, как Эмма. Я не хочу говорить о ней плохо, это не в моих правилах, тем более что Яша до конца своих дней любил только ее… Но она не любила его, и это не являлось ни для кого тайной. И пусть я покажусь вам безнравственной и жестокой, но было бы куда справедливее, если бы погибла Эмма, а не Яша. Интересно, как часто мне придется в этой жизни выслушивать подобное. Убийство — это всегда безнравственность. И зачем говорить высокопарные слова. Любовь. Ну и что? Подумаешь! — Вы ко мне пришли только для того, чтобы сказать, что хотите Эмминой смерти? Она насупилась. — У меня есть кое-какие сбережения, я заплачу вам, если вы найдете убийцу Яши. Понимаете, это кто-то из своих, я в этом уверена. Яшу убили из-за одной пластмассовой коробки. Я уверена в этом. — А что это за коробка? — Там были золотые фишки казино, или образцы металлов редкой породы, или что-нибудь еще в этом роде. Мне Яков Самуилович рассказывал об этой коробке. Эмма брать ее не стала бы, она далека от таких вещей. Ее интересуют только живые деньги. Кроме того, если бы она захотела, он сам бы отдал ей эту коробку… — У вас с вашим шефом были такие доверительные отношения? Она отвернулась от меня. — Он не мог не доверять мне, ведь я была его секретаршей. Через меня проходили сотни важных документов. Я много чего знала такого, чего не надобно знать другим. Бизнес — это такой сложный механизм… — Давай на «ты», хорошо? Алина, скажи мне, тебе нужна эта коробка? — А почему бы и нет? Ведь тот, кто убил Якова Самуиловича, тот и коробку взял. «Кто шляпку спер, тот и тетку пришил». Элиза Дулитл. — Значит, ты должна точно знать, что находится в этой коробке. — Я могу только предполагать. — А не окажется ли так, что ты заплатишь мне деньги, которых содержимое этой коробки и не стоит? Почему ты не хочешь сказать мне правду? — Да потому, что я не знаю этой правды. Мне просто хочется увидеть своими глазами эту скотину, это животное, вот так нагло, в упор расстрелявшее человека, который оказал ему гостеприимство… — Откуда у тебя такие подробности? — Я была на месте преступления. Судя по тому, как был сделан выстрел, да и не только по этому, убийца пришел к Яше через дверь. Окна на даче были открыты — комары почему-то не кусали Яшу, — а это означало, что прежде, чем этот человек вошел в дом, Яша увидел его. Человек вошел, быть может, сказал пару слов, а потом достал пистолет и хладнокровно его застрелил. Мне необходимо знать, кто это. По многим причинам. Если я ошибаюсь и Яшу убили не из-за коробки, то тем более нам необходимо узнать имя убийцы… — Нам, это кому? — Фирме «Феникс» и остальным предприятиям, которыми руководил Яков Самуилович. Мы же должны знать, откуда ветер дует. — Но почему тогда ко мне не пришел представитель вашей фирмы? — А я? Разве я не представитель? — Ты пришла ко мне как частное лицо со своими скромными сбережениями. Разве тот, кто дал тебе мой адрес, не сказал, сколько я беру за свою работу? — Сказал. С этими словами она достала из сумочки пачку долларов. Быть может, утром, увидев такое количество денег, я бы даже порадовалась такой возможности заработать, но не сейчас. — Я сказала Фионову, нашему заместителю, что иду к вам. Но он заявил, что в этом деле кустарными методами ничего не добиться. — Понятно. Тогда сделаем так. Я сейчас покажу тебе, где ты будешь спать, а утром мы еще раз вернемся к этому разговору, хорошо? Я постелила ей в гостиной, а сама, приняв душ, пришла в спальню к Вику. Он крепко спал, раскинувшись на постели. Лунный свет делал его русые волосы седыми. Как у Алины. Глава 5 Кровавая драма в Кукушкинском лесу Я проснулась поздно, все уже встали. Алина с Виком на кухне готовили завтрак. И тут до меня дошло. Просто надо знать эту породу женщин, чтобы понять, что должна была испытывать Эмма, зная, что муж изменяет ей с секретаршей. Эмма привлекательнее ее, красивее и сексуальнее. Но она скорее умрет, чем признается в своей дикой ревности. Мне показалось, что в этих рассуждениях я на правильном пути. И вовсе не денежные дела были причиной упрочившегося в их семейной жизни дурного расположения духа Эммы. Она постоянно была в напряжении, она мучилась, страдала. И конечно же, не оттого, что так любила мужа. Просто было задето ее самолюбие. А это, пожалуй, похлеще остальных женских чувств. Быть может, чувство вполне понятной брезгливости и презрения к мужу, который спит с другой женщиной, наложило отпечаток и на интимную сферу их жизни. Причина охлаждения и отчуждения рождала новую причину, и этот снежный ком в конечном счете подвел под их отношениями криминальную черту: Эмма решила убить мужа. И тем самым избавиться от унизительного чувства ревности. Но почему Яков, который любил Эмму — это всеми признается как аксиома, — изменял жене? На это существует очень простой ответ. Ему, как любому другому мужчине, необходимо, чтобы его любили. Алина была очень удобным в этом плане объектом. Она всегда находилась рядом. Им даже не надо было скрываться. Кто знает, будь Эмма поумнее и поласковее, может, ее муж и не спал бы со своей секретаршей. — Алина, почему ты такая седая? — спросила я, усаживаясь за стол и принимаясь за тост. — Это у тебя от рождения или как? — Это краска, — коротко ответила она. Очевидно, я допустила промашку, заговорив о таких вещах в присутствии мужчины. Вик меланхолично помешивал кофе. — Я согласна помочь тебе, — сказала я, обращаясь к Алине. — Но мне потребуется и твоя помощь. И прямо сейчас. Скажи, где был Фионов с десяти утра до двух дня. — В офисе его не было, это точно. — Мне надо с ним встретиться. Его алиби меня беспокоит даже больше, чем алиби Эммы, — сказала я, давая тем самым понять, что не исключаю из списка подозреваемых Эмму. У Алины даже заблестели глаза. — Она вообще неизвестно где находилась в эти часы. И хотя Андрей утверждает, что отвозил ее в «Элеонору», это еще ни о чем не говорит. Он мог уехать, а она, к примеру, взяла машину и помчалась в Кукушкино. — Скажи, ты испытываешь к Эмме отвращение или все-таки иногда даешь себе отчет в том, что она привлекательнее тебя? — вдруг произнесла я. — Да, это правда. Я не такая красивая, как она… — Давай договоримся: эмоции в сторону. Меня интересуют только факты. Постарайся вспомнить, где в день убийства были Фионов, Андрей и все люди, которые окружали Липкина постоянно, изо дня в день. И распиши мне все это по времени. Хорошо? — Вы скажете Фионову о моем визите к вам? — Еще не знаю. Если он не доверяет мне, зачем лишний раз нарываться на неприятности? Алина ушла почти одновременно с Виком, а я, перемыв посуду, достала из липкинского «дипломата» документы, вывалила их на диван и начала изучать. Странно, что ребята из ФСБ не прихватили их с собой. Это были договоры, акции, бухгалтерские документы, отчеты, списки работников на премию… Я позвонила Эмме. Она взяла трубку не сразу. Очевидно, еще спала. — Как дела? — спросила я, почему-то волнуясь. — Нормально. Что-нибудь новенькое? — Мне надо, чтобы ты приехала в свою квартиру и показала мне, где находятся те сейфы, о которых тебе известно. Ты знаешь, как их открыть? — Знаю. А что с квартирой? Она разговаривала таким вялым голосом, что я чуть не наорала на нее: ну нельзя же быть до такой степени равнодушной. — Я думала, что ты спросишь об этом в первую очередь. — Ну так что?.. — Я перевезла практически все ценные вещи и спрятала. Очень жаль, что там осталась мебель. Надо будет постепенно решить и этот вопрос. Если ты намерена все это продать, то часть мебели можно было бы выставить на аукционе. Но только не в Тарасове. А для этого надо привезти или пригласить оценщика из Москвы… Я чувствовала, что увлеклась. Черт подери эту Эмму, я куда больше пекусь о ее имуществе, чем она сама. — Я приеду за тобой часа в три. И еще. Скажи, почему Яков Самуилович, такой богатый человек, не построил себе приличной дачи? Ведь то, что я видела в Кукушкине, на сегодняшний день можно назвать сараем. Это было как-то связано с его принципами или что?.. — Да нет. — Я услышала, как Эмма зевнула. — У нас есть еще одна дача. Как говорится, «навороченная». В Масловке. Если тебя что-то интересует в этом плане, ты можешь хоть сейчас съездить туда. С теми документами, что у тебя есть — или, если хочешь, я позвоню туда, — тебя пропустят. — А кто там? — Охрана. Но там собаки, будь осторожна. — Кстати, а ты не собираешься продавать эти дачи? Если нет, то не забудь расплатиться с этой самой охраной, — посоветовала я ей напоследок. — Дачи я тоже буду продавать, так что, если ты найдешь покупателей, — десять процентов тебе. Действуй-злодействуй. Я повесила трубку. Мне надо срочно встретиться с Фионовым и узнать, когда состоятся похороны Липкина. Я позвонила в «Феникс» и попросила Алину соединить меня с ним. — Илья Ильич, звонит одна из ваших клиенток, это ужасно, то, что произошло… Мне бы хотелось приехать на похороны. Когда и где? Он назвал место и время. Завтра, в одиннадцать часов, в «Фениксе». Я собралась в Кукушкино. Апельсиновая корка не давала мне покоя. Если разрезать апельсин на такие же дольки, как та, которая соответствовала размеру корки, то их должно быть по крайней мере восемь штук. Где остальные? Рано утром шел дождь, поэтому в воздухе чувствовались свежесть и приятная прохлада. Все вокруг: и деревья, и витрины магазинов, мимо которых я проезжала, казалось чистым и промытым. Мне бы жить и радоваться, а я как дура вожусь с трупами. Нет бы заняться чем-нибудь стоящим с Виком… Я не могла отказать себе в удовольствии припарковать машину возле моего любимого летнего кафе, чтобы съесть две теплые булочки и выпить чашку кофе с молоком. Несмотря на то, что я совсем недавно завтракала. Дачный массив краснел от спелой вишни. Дачники стояли на табуретах и рвали красную ягоду, половину, конечно, отправляя сразу же в рот. Дети бегали по дорожкам, все перемазанные вишневым соком. Но меня в этот день интересовали исключительно апельсины. Я остановила машину у ворот липкинской дачи. Толкнула калитку, она сразу же распахнулась. Все цветы вокруг дома были вытоптаны доблестной милицией. Дача была настолько уязвима для воров, что мне даже показалось странным, как ее вообще не разобрали по рамам, дверям и стульям. Но я ошибалась. Дом был под присмотром. Женщина лет пятидесяти увидела меня в окне и вышла мне навстречу. — Вы кто? — спросила она строго. — Я частный детектив, ищу убийцу Липкина. В день убийства здесь было много народу, поэтому я не смогла хорошенько осмотреть место. Вы позволите это сделать в вашем присутствии? Хотя я не имею представления, с кем разговариваю… — Полина, соседка. Я всегда присматривала за этой дачей, когда Яков Самуилович отсутствовал. — С вами уже, наверно, разговаривали? Следователь задавал вам вопросы? — Но я ему ничего не ответила, как ничего не скажу и вам. Единственно, что вас должно интересовать, — не слышала ли я выстрелов. Так вот, отвечаю: слышала. Несколько. Но я подумала, что это охотятся на бездомных собак. Их здесь несколько стай, и мы вызвали коммунальщиков, чтобы они приехали и перестреляли их к чертовой бабушке. Собаки кусают детишек, и вообще очень опасно. — Значит, выстрелов было несколько? Ну а собак-то стреляли? — Конечно. Мы слышали их противный скулеж, и хоть это покажется вам диким, но даже радовались такому избавлению. Я не жестокий человек… — А что, все, кто живет поблизости, знали о том, что позавчера должны приехать отстрельщики? — Соседи знали. Но это, видимо, знал и убийца, — верно подметила суровая Полина, — он и воспользовался этой шумихой. — Надеюсь, вы рассказали об этом милиции? — Конечно… — Скажите, вы, наверно, и прибирались здесь? Вам же платили за это. — Конечно. Я и вчера там убирала, всю кровь замыла… — она тяжело вздохнула. — Можно я войду в дом? — Пожалуйста. Только сначала предъявите документы. В доме действительно было чисто. Меня интересовала кухня. Я открыла холодильник. Полина смотрела на меня с нескрываемым удивлением. В самом низу холодильника, в пластмассовом поддоне лежали фрукты: бананы, яблоки, виноград и апельсины. Апельсинов было шесть штук. — У вас есть весы? — спросила я. — Конечно, есть. — Она достала из шкафчика новенькие белые весы. — Взвесьте, пожалуйста, апельсины. Их было ровно один килограмм. — А можно взглянуть на мусорное ведро? Она открыла крышку. Ведро было полное. Но там лежали банановая кожура, скелетообразные остатки виноградных кистей, скорлупа грецких орехов, луковая шелуха и обрезки мяса, похожего на свинину. — Яков Самуилович делал шашлык? — Да. В кастрюле оставался маринад, когда я пришла. — А когда вы пришли? Сразу после выстрелов? — Нет, что вы! Я лепила вареники у себя, затем кормила внуков, а уж потом сходила за молоком для Якова Самуиловича и пришла сюда. — И вы никого и ничего не видели в доме или рядом с ним? — Абсолютно. У меня память хорошая, я бы запомнила. А зачем было взвешивать апельсины? — А когда вы убирались, апельсиновых корок не видели? — Нет. — Спасибо. Скажите, где мне вас найти, если случится еще раз приехать сюда? — Вон голубая крыша, видите? Это моя дача. Я все жду, когда объявится Эмма. Мне же оплатили до августа, а кто будет здесь работать осенью? Я понимаю, она сейчас занята. Не знаете, когда похороны? Я ответила. — Скажите, Полина, Яков Самуилович ночевал здесь с третьего на четвертое июля один? — Я не лгунья, но ответить честно на этот вопрос просто не имею права. Поэтому я лучше промолчу. — А ведь это имеет большое значение. Женщина, которая провела с ним ночь, могла видеть убийцу. Разве вы не понимаете? — Кто вам сказал о женщине? — покраснела она. — Я же вам ничего такого не говорила. Я не стала с ней дискутировать на эту тему. Просто порадовалась за Липкина, которого так любил простой народ. Должно быть, он платил ей не меньше пятисот тысяч в месяц. Поневоле полюбишь такого работодателя. Я подошла к машине и вспомнила о собаках. Решила пройтись по лесочку, расположенному в трех десятках метров от ворот. С земли поднимался дурманящий аромат трав и цветов. Воздух дрожал от испарений. Первую убитую собаку я обнаружила в густой траве под березой. Это была брошенная хозяевами рыжая колли. Отстрельщики ее почему-то не увезли. Быть может, спешили? Я углубилась в лес, стараясь представить себе весь тот кошмар, который разыгрался здесь два дня назад. Это противоречило моей натуре. И тут я увидела человека. Он лежал лицом вниз. На спине, присыпанной веточками и травой, проступило кровавое пятно. Некогда белая футболка стала бурой. По ней ползали мухи. Первое, что пришло мне в голову, — отстрельщики вместо собаки убили человека. Какого-нибудь дачника, который случайно забрел в этот лесок? Тогда стало понятным, почему они не забрали колли: просто испугались. Погрузили трупы остальных собак в машину — и от греха подальше. И, конечно же, я не могла не подумать о том, существует ли связь между отстрелом собак и убийством Липкина. Слишком много загадок было в этом деле… Я собиралась уже возвратиться на дачу, как что-то неожиданно привлекло мое внимание. Я осмотрелась, пытаясь понять, что же именно, несколько раз обвела взглядом стоящие рядом со мной лирического вида березы. Да, вот оно! За одной из берез я заметила какое-то светлое пятно. Я, осторожно ступая и глядя себе под ноги, приблизилась и увидела еще одно тело. Еще один мужчина лежал с простреленной грудью, его открытые глаза, утратив живой блеск, были просто присыпаны какими-то травинками и лесным сором. Что-то хрустнуло, я резко повернула голову и вдруг увидела прямо в метре от себя, в небольшой ложбинке, заросшей травой, мертвую женщину. Она лежала на боку, джинсовый костюм напитался кровью. По щеке полз жук, изумрудно-желтый, перламутровый, роскошный… Я опустилась на колени перед женщиной, чтобы просмотреть ее карманы, быть может, там отыщется какой-нибудь документ, по которому можно будет определить ее личность, но в это время где-то совсем рядом со мной прогремел выстрел. Затем еще один. Мне на голову упала перебитая пулей ветка. Я бросилась в лес, чувствуя, что на меня началась охота. Палили из пистолета. Хотели убить меня, потому что я наткнулась на трупы, которые убийца в силу каких-то обстоятельств не успел убрать. А теперь, возможно, он пришел с лопатой и увидел меня… Конечно, я сглупила, когда бросилась в глубь леса, там меня ждет верная смерть. Поэтому я свернула на какую-то дорогу, по которой, судя по всему, ездили машины, и припустила во весь опор в сторону села. Но уже через минуту поняла, что безопаснее бежать по лесу, параллельно дороге, иначе я представляю собой хорошую мишень. Я чуть не лишилась глаза, налетев на острую ветку, с которой тотчас же вспорхнула птица. Прозвучало еще два выстрела, после чего все стихло. Я, обливаясь потом, выбежала из леса на солнечную поляну и, вытаптывая цветы, понеслась к даче. Открыла спасительную дверцу машины, села за руль и рванула с места. Эта прогулка могла закончиться для меня трагически. Но я не собиралась сразу же покидать Кукушкино. Я объехала село и поставила машину таким образом, чтобы увидеть ту часть леса, из которой только что убежала. То есть — с другой стороны. Я хотела увидеть транспорт, на котором мог приехать убийца. И я его увидела. Это был оранжевый «Запорожец». Я записала номера. Тот факт, что этот «модерновый» автомобиль стоял возле въезда в лес, говорил о том, что он не мог принадлежать кому-то из дачников. Теперь можно было возвращаться в город, тем более что меня там ждали неотложные дела. Глава 6 Будни спецатх Чтобы прийти в себя, я, проехав километров двадцать, свернула с трассы и, спрятавшись в смородиновых посадках, вышла из машины и закурила. У меня перед глазами стояла эта страшная картина: женщина и двое мужчин в лесу. А рядом мертвая колли. Я снова села за руль. То, что отстрельщики из спецАТХ (специализированное автотранспортное предприятие, занимающееся уборкой города) ни при чем, не оставляло никаких сомнений. Они оказались в этом лесу не случайно, их пригласили обитатели дачного поселка и жители села Кукушкино. Но кто-то, кто об этом хорошо знал, подгадал время, пригласил свои жертвы в лес и убил. Но как же сложно найти причину, заставившую людей, довольно приличных на вид и хорошо одетых, прийти в лес! Что они там могли делать? Грибов нет, год выдался не грибной. А если они выбрались на тривиальный пикник, то где тогда их сумки, корзины, пакеты? Или хотя бы какие-нибудь следы еды или выпивки? Не могли же их затащить в лес силком? Все состояние Липкина не стоило моих волнений и риска! СпецАТХ — организация, скрытая от посторонних глаз высоким забором, за которым располагался достаточно большой автомобильный парк с уборочными и поливочными машинами, катки, мусоросборники и прочая необходимая техника. Я, без труда проникнув на территорию предприятия через проходную, которую охраняли только жирные звонкие мухи, вошла в небольшое двухэтажное здание и достаточно быстро отыскала кабинет с табличкой «Директор». Не постучав, открыла дверь и увидела теплую компанию. Несколько человек, рассевшись кружочком, пили теплую водочку и закусывали вареной колбаской. Меня чуть не стошнило. Какая гадость! — Девушка, заходите, — произнес тоненьким, масленым голоском маленький человечек в белой рубашке со съехавшим в сторону галстуком. Если белая рубашка, значит, директор. Без сомнения. Остальные, продолжая двигать челюстями, с интересом разглядывали меня. — Это ваши люди позавчера отстреливали собак в Кукушкине? — Мои. Что дальше? Только не переживайте. Все будет хорошо, и мы с вами поженимся. — Они убили мою собаку. Колли. Они что, не могут отличить домашнюю, воспитанную, породистую собаку от дворняги? — Ваша колли перекусала всю детвору в Кукушкине, — подала голос женщина с красным лицом с характерными интонациями секретарши. — Родители этих детей долго искали хозяина, чтобы подать на него в суд. Так что вы не очень-то распинайтесь. Я бы на вашем месте вообще носа сюда не совала. — Но в машине не было никакой колли, — отозвался мужчина, который то и дело промокал мокрый лоб голубым клетчатым платком. — Я сам смотрел всех собак, их было что-то около двадцати… Да все такие здоровые… — Но мой Мартин пропал именно в день отстрела. Я ездила в город за продуктами… Могу я увидеть людей, которые убивали собак? — Вы думаете, что их было много? Водитель да Сашка Глухов. Вот и все страшные убийцы. Водитель взял отпуск за свой счет и поехал к теще в деревню. А Сашка Глухов дома, отсыпается после вчерашнего… Он как деньги заработает, так сразу же их пропивает. — А вы не могли бы дать его адрес? — Зеленая, 25. Частный дом. Его там все знают. Но я вам точно говорю, никакой колли в машине не было… Я же сам смотрел… А вам бы не советовал вообще никому говорить, что вы и есть ее хозяйка. Побьют. Может, выпьете с нами? Подавляя в себе отвращение к этому пиршеству и потным, красным физиономиям лучших представителей спецАТХ, я вышла за ворота, села в машину и поехала на Зеленую, 25. Это было в двух кварталах отсюда. Частные дома с хилыми запыленными палисадничками, поросшими мальвой и низкорослой вишней, лепились один к другому. На стене одного из домишек виднелась покрытая ржавчиной табличка «25». Я вышла из машины, открыла калитку и осторожно, боясь встретиться нос к носу с каким-нибудь волкодавом, подошла к полусгнившему крыльцу, с которого хозяин наверняка уже не один раз падал, и постучала в обитую цветастой клеенкой дверь. Мне никто не ответил. Помня о том, что сказал начальник Глухова, я подумала, что ничего страшного не произойдет, если я войду в дом и без разрешения. Я открыла дверь — она оказалась незапертой, — прошла душными, пропахшими керосином сенями в дом. Допотопные веревочные половички под ногами, мебель доисторических времен, тишина и какой-то кисловатый запах. Спертый воздух. Пустые бутылки на кухонном столе. …Сашу Глухова, главного исполнителя по отстрелу собак, я нашла в темной комнате, где он сначала спал сном алкоголика, а потом плавно перешел в сон вечный. Он лежал лицом вниз, рука с татуировкой «САНЯ» на кисти посинела. Из спины торчал нож. Причем нож наверняка принадлежал убитому. Нержавейка. Такими ножами хозяйки чистят картошку, и лезвие у них обычно лет за двадцать стирается наполовину. Короче, острейший нож. Чего я боялась, то и произошло. Убийца убирает свидетелей. Где-то у тещи, в какой-то деревне, прячется водитель, который наверняка видел окровавленные тела в лесу. Но как предупредить его? Я вернулась в спецАТХ. Речь шла о жизни человека, и потому я, рискуя собственной безопасностью, сказала уже пьяному вдрызг начальнику о том, что водителю грозит смерть. Что это крайне серьезно… Меня подняли на смех. Тогда я подошла к столу, взяла в руки тарелку с остатками салата из огурцов и помидоров в сметане и опустила ее на голову секретарше. Захлебываясь от злости и сметаны, секретарша начала профессионально материться. Все повскакивали со своих мест. Какой-то мужичонка протянул ко мне хилые волосатые ручки, ну и получил селедочницей по голове. На его лысине образовалось желтое масляное пятно с луковыми кружочками, застрявшими в редких волосках. Запахло селедкой и водкой, которую я плеснула прямо в лицо начальника. Столько мата и угроз в свой адрес я не слыхала еще ни разу в жизни. — Вашему водителю грозит смерть. Он убил собаку очень крутого человека. Я знаю, что говорю. А вы тут сидите и пялите на меня свои пьяные глаза! Надо что-то срочно предпринимать… Где живет его теща? Найдите, предупредите, чтобы обратился в милицию и рассказал все, о чем знает… В ответ я слышала только отборную, площадную брань. — Ваш Сашка Глухов лежит сейчас зарезанный в своей кровати! Но и это не произвело впечатления. Все думали только о своей испачканной одежде или залитой сметаной и подсолнечным маслом голове. Я поняла, что меня сейчас будут бить, и поспешно покинула благородное собрание. Но по дороге заскочила в кабинет с табличкой «Отдел кадров». В комнатке, увитой, словно аквариум, вьющимися растениями, сидела хрупкая девушка и что-то увлеченно читала. — Послушайте, у вас вчера или позавчера кто-то из водителей взял отпуск за свой счет и поехал в гости к теще. Этот человек увез мои документы, а без них я не могу вылететь в Москву. Девушка, помогите мне, пожалуйста! Вы не знаете адрес его тещи или хотя бы просто его домашний адрес? Она оторвалась от чтения и с любопытством посмотрела на меня. Боже мой, неужели в этом царстве уборочных машин есть еще трезвые люди? — Но с полчаса назад здесь уже был мужчина и тоже спрашивал адрес Земляникина. Только он говорил о каких-то акциях и запасных частях. Надо же, а я и не знала, что наш Миша такой важный человек, за которым бегает столько народу… Записывайте адрес… Когда я снова оказалась в машине, то мало надеялась на то, что успею что-нибудь сделать для этого Земляникина. Время неумолимо приближалось к трем. А в три у меня была назначена встреча с Эммой, которая должна была мне показать все сейфы Липкина. Я не могла быть одновременно в нескольких местах. Ведь надо было еще заехать к Леве Медвянникову — эксперту, чтобы расспросить его о нижнем белье Алины на предмет ее любовной связи с Липкиным. Но жизнь человека дороже чего бы то ни было. Поэтому я сначала отправилась по адресу, данному мне девушкой из отдела кадров, расспросила соседей, где живет теща Земляникина и, узнав, что до ее деревни Каменки мне придется добираться целых два часа, совсем упала духом. Кроме того, у меня кончался бензин. Я пришла к мысли, что мне нужен аэродром. Я знала, где находится небольшой частный аэродром для спецрейсов в Турцию и Грецию, и поняла, что это — единственный способ оказаться в Каменке раньше убийцы, расспросить и предупредить свидетеля. В большой застекленной башне я отыскала человека, которому объяснила, куда мне надо срочно добраться. Он поручил каким-то людям звонить в диспетчерскую и спрашивать разрешение на вылет. На все про все у них ушло минут двадцать. Меня посадили в смешной, похожий на стрекозу вертолет и за пятнадцать минут доставили в Каменку. Через час я должна была вернуться, чтобы лететь обратно. Оказавшись в богом забытой Каменке, вымершей, выжженной солнцем и скукой, я с трудом нашла дом, в котором жила теща Земляникина. — Я с его работы, у нас срочное дело, — начала я объяснять симпатичной женщине в белой косынке, с лицом, изрезанным глубокими коричневыми морщинами, — где ваш зять? Она провела меня в дом, который из-за закрытых ставней был погружен в прохладную темноту. — Вот он, спит. Как пообедал, так и уснул… Я подошла к лежащему на кровати мужчине и вспомнила его напарника, Сашу Глухова, о котором я знала лишь то, что его убили ножом в спину. Неужели я опоздала? Я толкнула его в плечо. — Земляникин, просыпайтесь… Он проснулся и с удивлением уставился на меня. Затем, когда сон полностью покинул его организм, а заодно и комнату, в которой мы находились, он тряхнул головой и полез за сигаретами. — Вы откуда? — Я не могу вам сейчас ничего объяснять. Вы были в Кукушкине и что-то там видели… Короче, вас хотят убить. Глухова уже зарезали. Постарайтесь взять себя в руки… Убийца Глухова знает, где вы сейчас находитесь, и едет сюда. Я же, черт побери, ради вашего спасения наняла дорогостоящий вертолет. Скажите что-нибудь удобоваримое своей теще и пойдемте… Я не причиню вам никакого вреда. Он вел себя так, словно ждал всего этого, и, послушно кивнув, быстро натянул джинсы, набросил куртку, прихватил сигареты и, крикнув теще, что он срочно уезжает в город, огородами вывел меня на поляну, где нас ждал вертолет. Глава 7 Полет Пилота звали Максим. Это был веселый словоохотливый парень, который всю дорогу иронизировал по поводу этого странного, на его взгляд, воздушного путешествия. — Для вашей работы вы слишком болтливы, — заметила я, поскольку не собиралась объяснять ему, что мне понадобилось делать в Каменке. — Знаете, мое начальство тоже так считает. Поэтому я в основном перевожу грузы. А сейчас временно занимаюсь пассажирскими перевозками. У меня был друг, Пашка Заболотный, вот такой парень! — Он выставил вперед большой палец правой руки и даже причмокнул при этом губами. — Сегодня утром позвонили на аэродром и сказали, что он умер. Ни с того ни с сего. Он никогда и ничем не болел, все медкомиссии проходил шутя. И вдруг — сердечный приступ. Представляете? «Странно, — подумала я тогда, — уже не первый раз слышу о том, что умирают совсем молодые мужчины. Не выдерживают, наверное, такой жизни». Но вслух ничего не сказала. Мы с Земляникиным молча курили и даже не имели возможности перекинуться парой слов: не та была обстановка. Из аэропорта мы сразу поехали ко мне домой. Я села за телефон, а Миша, так звали моего гостя, водителя спецАТХ, принялся варить на кухне спагетти. — Эмма, ты жива? — спросила я, мысленно переносясь в Лопухино. — Как поживаешь? — Тоска смертная. Ты же обещала за мной приехать. Что-нибудь случилось? — Обстоятельства несколько изменились. Пришлось кое-куда слетать… — Что сделать? Не расслышала. Слетать? — Голос ее изменился, она как будто сразу осипла. — С тобой все в порядке? Такое ощущение, словно тебя кто-то схватил за горло. — Нет, все нормально. А куда ты летала? — Не могу сказать. Да тебе это и не обязательно знать. Послушай, а ты не знаешь, кому принадлежала собака колли, которую подстрелили в Кукушкине? — Подстрелили? Где? В Кукушкине? Представления не имею. Я там вообще никого не знаю. Бегали какие-то собаки, целыми стаями, но при чем здесь это? — Жди меня, я скоро приеду. — И я повесила трубку. Миша на кухне колдовал над кастрюлей. Пока спагетти томились под крышкой, я пыталась выведать у него все, что было ему известно. — Кто из вас двоих увидел трупы? — Трупы? Разве он был не один? Я лично видел только один. Мужчина в футболке. Его застрелили прямо в сердце. И я грешным делом подумал, что это Сашка промахнулся. Я даже не стал ему ничего говорить, а просто сказал, что пора ехать. — Поэтому-то и колли оставили? — Конечно. Тут все бросишь, хоть мешок с золотом, лишь бы не вляпаться. Но вы сказали про трупы? И сколько их? — Я видела три. Двое мужчин и женщина. И, судя по всему, все убиты в одно и то же время, как раз тогда, когда производился отстрел собак. — А что Сашка? Вы его видели? Неужели его больше нет? Я не могу поверить. Ну вот, сейчас лирика начнется. — У вас все на работе пьют? Он вздохнул и махнул рукой. Все понятно. — И все-таки, Миша, может, вы заметили какую-нибудь машину на дороге? Или перед тем, как войти в лес, услышали какие-нибудь голоса? Ведь эти люди до того, как вы начали стрелять, находились в лесу. Вы понимаете, о чем я говорю? Расскажите поподробнее, как было дело. — Очень просто, как обычно. Остановили машину возле леса, Саша пошел первый и крикнул уже из леса, что там, на небольшой поляне, спит целая стая собак. Видать, пожрали и улеглись. Я взял пистолеты, один передал Сашке, и мы стали по ним палить. — Неужели вы больше никого не заметили в лесу? — Тишина была необыкновенная. Да и разве собаки улеглись спать, если бы в лесу были люди? Посудите сами. Он был прав. Но не с неба же упали эти трое. Жаль, что у меня не было времени хорошенько рассмотреть это место. Может быть, там какой-нибудь шалаш или что-то похожее? Я тряхнула головой, опрокинула на дуршлаг спагетти, добавила в них масло и разложила по тарелкам. Затем достала кетчуп с грибами. — Вы не стесняйтесь, Миша. Ешьте. Домой вам все равно нельзя. Поживете некоторое время у меня. Здесь безопасно. Но если ко мне кто-нибудь придет, то сразу же уходите в дальнюю комнату и затаитесь там, хорошо? — А если придет ваш муж? — У меня нет мужа. У меня есть друг, но я ему все объясню. Он не будет убивать вас из ревности. Вас хочет убить совсем другой человек… — Подождите! — вдруг вспомнил Миша. — Мне кажется, что я видел там «Запорожец». Прямо в кустах, недалеко от дороги. — Цвет не заметили? — То ли красный, то ли оранжевый. Что-то в этом роде… Я сидела, пила чай, смотрела на Мишу и думала о том, что, если бы не вертолет, то оранжевый «Запорожец» привез бы в Каменку убийцу и теща Земляникина сменила бы белую косынку на черную. Оставив Мишу на кухне, я пошла в спальню, извлекла из-под подушки гороскоп друидов, полистала его, затем, достав монетки, погадала по «ИЦЗИНЮ». Четыре пунктира, сплошная линия и снова пунктир. «Эта гексаграмма символизирует сознательное уединение…» Ничего себе уединение. С водителем из спецАТХ. «…Ваше нынешнее состояние подобно состоянию генерала, решающего, когда лучше всего начать наступление». Если бы еще знать, с чего начать и на кого наступать. Это на войне все видно: справа наши, слева враги. Заряжай оружие и стреляй. А здесь? Вроде бы кругом все тихо и спокойно. Но вот один из таких спокойных и тихих людей убил в лесу троих. И за что? «Будьте внимательны, отбирайте себе в союзники людей с добрыми намерениями, и хотя удача в данный момент сопутствует вам, не забывайте о мерах предосторожности». Я вышла в прихожую и приблизилась к двери. Не забыла ли я ее запереть? Посмотрела на всякий случай в «глазок». Никого. Поедем дальше. «Вы получите неожиданное известие…» Это уже интересно. Но вряд ли я его получу, если буду сидеть дома. Хотя после обеда и хотелось поспать, я взяла себя в руки, умылась холодной водой и, объяснив Мише, как нужно себя вести в случае, если мне кто-нибудь позвонит или придет, поехала к Леве Медвянникову. Он сам встретил меня на проходной. — Я же тебе сказал, что вечером, — проворчал он, отводя меня в сторону и доставая какие-то бумажки. — Так что, еще не готово? — В принципе готово, просто у меня там лаборантка такая хорошенькая, мы только с ней расположились… чтобы заняться анализами, как твой звонок. Короче, так. Хозяйка этих шикарных трусиков времени зря не теряет. Один день она любит одного мужчину, того самого, сперму которого ты мне принесла в резиновой упаковке, а уж кто другой — угадай сама. Но что не моя — это точно. Я так расстроилась, что даже забыла поблагодарить Леву. Вот это Алина! Наверное, она от такой бурной сексуальной жизни и поседела до времени. Торопится жить девчонка. Но это ее проблемы. Хотя уже пару дней, как ей стало легче. Один партнер приказал долго жить. Причем жить приказал в самом шикарном смысле этого слова. Я помчалась в Лопухино. Эмма встретила меня мрачным взглядом. Она заметно осунулась и побледнела за то время, что мы не виделись. — Уж не заболела ли ты, Эмма? — проявила я заботу и приложила ладонь к ее лбу. Он был холодный. Я не стала ей ничего рассказывать про тела, обнаруженные мною в лесу. На ней и так лица нет. И вдруг мне стало нехорошо. А почему это я так уверена, что сперма, найденная в презервативе, принадлежит именно Якову? Что-то случилось с моей бедной головой. Похоже, я переела спагетти. Но, вспомнив о том, что сейчас мы с Эммой поедем к ней домой искать сейфы, я как-то сразу успокоилась. У них тоже есть корзина для грязного белья. Я видела ее в ванной. И даже успела заметить, что она не пустая. — Поехали. Только скорее. Я нахлобучила на Эмму черный парик и черные джинсы. — Не забудь про черные очки и возьми их на всякий случай. Всю дорогу мы курили. Я размышляла о сексуальной жизни Алины. Прикидывала, кто может быть ее любовником? Или, если выражаться точнее, любовниками? Охрана грызла семечки и самым беззастенчивым образом плевала шелуху на пол подъезда. Я сделала им внушение и вынесла из квартиры веник и совок. Эмма между тем осматривала квартиру и лишь качала головой. — А теперь представь, что тебя ограбили. Есть разница? — Я боюсь, — она повернула ко мне свое искаженное каким-то животным страхом лицо. — Боже, как я боюсь. Я, наверное, не смогу пойти завтра на похороны… — Ну, ты это брось… Ты давай, вспоминай, как открываются сейфы, мы их посмотрим вместе, а я пока помою руки. Мыла руки я ровно столько, сколько надо человеку, чтобы отыскать в корзине несколько пар мужских трусов. Я понимала, что это кощунство и все такое прочее, да и занятие это было не из приятных. Однако все расфасовала по пакетам, перчатки выбросила в окно — еще один дурацкий поступок, — руки вымыла. А потом вернулась к Эмме. — Смотри. — Она стояла перед голой стеной. Затем нажала на нечто невидимое глазу, находящееся в самом центре орнамента на обоях, и сразу же что-то щелкнуло, послышался мелодичный звон, в стене образовалось окошко. — Здесь какие-то документы, — равнодушно проронила Эмма. Я достала из сейфа папки, набитые бумагами, и сложила их в специально прихваченную для этой цели дорожную сумку. Эмма двинулась в спальню. Там, рядом с исковерканным сейфом, в стену был вмонтирован еще один тайник. — О! — воскликнула она, оживая. — Деньги! И действительно, там лежали доллары. Много-много пачек. Она протянула их мне. — Вот, а то ты меня постоянно бодаешь какими-то счетами, мелочишься… Бери, трать на свое усмотрение. Если будет мало, скажешь еще. Больше тайников не было. — А где все барахло-то? — спросила она. Я посмотрела на нее с подозрением. Вроде бы я объясняла уже этой бестолковой даме, что, куда и почему. Пришлось повторить. — Может, мне лучше в тюрьму сесть, спрятаться, а? — Дело твое, конечно, — я пожала плечами. Она по-прежнему молчала, а я не настаивала на том, чтобы она рассказала мне, кого она так боится и что ей угрожает. Как припечет, все расскажет. Боязнь смерти — действенный стимул. Я отвезла ее обратно в Лопухино. Там, в доме, заглянув в холодильник, увидела, что продукты почти нетронуты. — Ты почему не ешь? — Фигуру соблюдаю. Вернее, диету. Оставь меня в покое. Мне кусок в горло не лезет, разве ты не понимаешь? Я курю, пью соки, ем бананы и снова курю. — А апельсины почему не ешь? — Не люблю. Они кислые. Хотя сок иногда пью. Но почему тебя интересуют мои гастрономические привязанности? — По кочану, — ответила я и снова направилась к выходу. — Мне пора. У меня масса дел. Жди моего звонка. Может, что-нибудь да прояснится. Да, кстати, у Алины есть какой-нибудь парень? — Не знаю, — жестко ответила Эмма, стаскивая с головы парик и устало проводя руками по лицу. — Я ничего не знаю и ничего знать не хочу. Как я пожалела, что у меня под рукой нет вертолета. Начался дождь, небольшой, слепой и какой-то солнечный. Но я старалась не замечать ничего, кроме дороги. Я снова мчалась в город. На заднем сиденье машины лежала дорожная сумка с документами Липкина. Их изучением я должна заняться сегодня дома. Но вот когда я там окажусь — этого не знал никто. Мне нужна была кое-какая информация, но как выудить ее, если ты не являешься представителем родимых правоохранительных органов? Остается одно: обманным путем. По дороге в загс я снова заехала к Леве Медвянникову. — Ты опять с трусами? — улыбнулся он, но улыбка у него была уже более радостной. Должно быть, они славно поработали со своей медсестрой. Или лаборанткой. (Главное, что не с лаборантом.) — Ты все понял, Лева? — спросила я, доставая деньги и, ни слова не говоря, запихивая их ему в карман. — Понял. Ну, Танька, если куплю на все твои деньги дачу, тебя первую приглашу на шашлык. Шашлык — это хорошо. — Завтра утром — постарайся, Левушка. Это очень важно. Глава 8 Маргарита Петровна В загсе скучала перезревшая девица. Я таких определяю по взгляду. Полная, с волосатыми ногами и жирными складками вокруг шеи, работница загса выглядела недурственно: шифоновое платье, туфли на платформе, золотые перстни на пальцах с малиновым маникюром. Представляю, как не любила она счастливые пары. И с каким удовольствием ставила штампы о разводе. — Девушка, я пришла к вам по очень интимному вопросу. Если вы мне откажете, я пропала. А вам это абсолютно ничего не будет стоить… — А что случилось? — заинтересовалась девственница. — Ничего особенного, — надрывным голосом, с долей истерии, произнесла я и театрально усмехнулась, — просто мой муж мне изменяет… — Вы собираетесь с ним развестись? У вас есть дети? — Работница загса четко знала свои профессиональные обязанности. — Детей нет и не будет, — продолжала я более трагическим голосом. — Просто я хотела бы узнать фамилию этой стервы до замужества… Потому что, если это Крайнова… Я вас очень прошу, позвольте мне заглянуть в ваш журнал двухлетней давности… Это очень для меня важно… Я не первый раз несла людям подобную чушь. Главное, когда ты стремишься к цели — особенно если цель благородная, — создать у твоего слушателя впечатление, что ты говоришь вполне ясные, даже элементарные вещи, которые поймет и ребенок, но при этом пороть самую настоящую чепуху. Если же еще постараться пустить слезу, то дело, считай, в кармане. Девственница, обрадованная возможностью отомстить кому-то и, судя по всему, вообще склонная к гаденьким авантюрам, бухнула на стол два пухлых журнала. — Только это… Если кто придет, то сразу смотрите в окно, хорошо? Я удивленно пожала плечами. — Хорошо. Я искала дату регистрации Липкиных. А пришла именно в этот загс, потому что, разбирая их вещи, наткнулась на альбом со свадебными фотографиями. Трудно было не определить, в каком именно загсе они регистрировались. И я нашла эту драгоценную запись. Вот она, девичья фамилия Эммы. Дымкова. Я поблагодарила сердобольную работницу загса и, не дав ей опомниться, выбежала на улицу. Села в машину и помчалась к первому же ближайшему телефону-автомату. Я хотела позвонить одному знакомому, который был мне очень обязан. Он мог в течение пяти минут назвать мне все адреса и места проживания Эммы Дымковой с точностью до дня свадьбы. Но его телефон молчал. Мне ничего не оставалось, как переключить свое внимание на что-то другое. И этим другим у меня была встреча с Фионовым. Кроме того, у Алины должны быть сведения о том, где он находился в день убийства с десяти до четырнадцати часов. То есть есть ли у него алиби? И я поехала к Алине в «Феникс». Первое впечатление — Алина растерянна. — Что это с тобой? Что случилось? — Мне кажется, что мы все это зря затеяли. Признаюсь честно, я боюсь. Если Фионов узнает о том, что я все-таки наняла вас, то он уволит меня. Больше того, — она опустила голову, — у меня могут возникнуть огромные неприятности. — У Фионова есть алиби? — спросила я, словно и не слышала только что произнесенных ею фраз. — Не знаю. Я ничего не знаю. Я не могу его допрашивать. — Послушай, Алина, но тогда мне самой придется поговорить с ним. Кстати, он на месте? — Да, только что приехал. Я взглянула на дверь с табличкой «Зам. генерального директора». — Спроси, он меня примет? Алина, словно на эшафот, поплелась к Фионову. Что же это за тип такой, если он нагнал на нее столько страха? — Илья Ильич, я из прокуратуры. — Достала я свое липовое удостоверение и поднесла к глазам Фионова. Это был высокий худой человек, очень бледный, я бы даже сказала, болезненного вида. Огромные впалые глаза, темные жиденькие волосы, большой некрасивый рот. И сильный, упрямый подбородок. Взгляд — насмешливый и оценивающий. — Это вы-то из прокуратуры? — Он хихикнул и откинулся на спинку кресла. — Я все о вас знаю и знаю даже, зачем вы ко мне пришли. Вы — частный детектив Иванова. Но я уже сказал Алине, что в таком деле, как поиски убийцы Якова Самуиловича, я кустарщины не потерплю. Здесь уже работают профессионалы. И в прокуратуре, и в других органах. Так что если вы пришли, чтобы я нанял вас, то вы зря потратили ваше драгоценное время. — Но меня уже наняли. — Кто? Неужели Алина? — Алине придется лет сорок работать, чтобы расплатиться только за сумму аванса, Илья Ильич. Я дорого беру за свои услуги и не потерплю к себе такого отношения. А пришла я к вам только затем, чтобы справиться, имеется ли у вас алиби на четвертое июля. Скажите, где вы были с десяти до четырнадцати часов. И я уйду. — Да, конечно. Для таких, как вы, халтурщиков я — первый подозреваемый. Больше-то вы никого не знаете. А вы подумали о том, что я не захочу даже разговаривать с вами, не то что давать отчет о каждом своем шаге. — Человек, которому нечего скрывать, куда более спокойно воспринял бы мой приход. Чем же я вас так раздражаю? Уж не тем ли, что у меня никогда не было проигрышных партий? Я люблю выигрывать, господин Фионов. А вы просто надутый гусь, которого следовало бы испечь с кислыми яблоками, а потом жиром смазать сапоги. — Слушайте, а кто же тогда нанял вас, если не Алина? — Этого я вам не скажу. Так что, Илья Ильич, где вы были с десяти до четырнадцати часов четвертого июля? — Я сидел вот тут, на этом самом месте, и пил кофе, который приготовила мне Алина. — Ну и как, вкусный был кофе? — Да. А еще я хочу вам посоветовать не совать свой любопытный нос куда вас не просят. — Но меня уже попросили. Вы опоздали со своими дешевыми советами. Просто вам жаль денег для того, чтобы нанять такого специалиста, как я. А что касается моего любопытного носа… — С этими словами я встала с кресла, обошла стол, за которым сидел Фионов, и, приблизившись к нему вплотную, крепко ухватила его за нос. Он от неожиданности открыл рот, на глазах его выступили слезы, он замахал руками… Я отпустила его. — Если бы я не был мужчиной, то знал бы, как поступить. Он встал и, потирая покрасневший нос, двинулся на меня. — Знаете, я не уверена, что вы мужчина. Так, не поймешь что… Если вы действительно хотите доказать мне, что вы мужчина, а не размазня, докажите мне это сегодня вечером. Я вас обманула, когда сказала, что пришла к вам по делу Липкина. Моя работа держит меня в постоянном напряжении, но и у таких женщин, как я, существуют любовники. Поскольку у меня мужской склад ума, то я пришла к вам, чтобы первой сказать вам об этом и попросить о встрече. Вы мне нравитесь, Илья Ильич, разве не понятно? И тут я улыбнулась одной из своих немногих ослепительных улыбок. Фионов попросту обалдел. Он такого не ожидал. — Вы какая-то странная. Если я вас правильно понял, вы хотите сказать, что пришли, потому что я вам нравлюсь и вы хотели бы со мной встретиться сегодня вечером? — О вас в городе ходят легенды. Говорят, что вы умеете сделать женщину счастливой. Я понимаю, конечно, что завтра похороны вашего шефа. А что, если мне интереснее побыть с вами в такую необыкновенную, тяжелую минуту… Это распаляет… Я подошла к нему поближе, моя рука скользнула вниз и наткнулась на высшее проявление мужского желания. У Фионова по лицу пошли пятна. В тот момент в моей руке находилось самое дорогое, что было у этого субъекта. И, похоже, он уже не жалел о моем визите. — Я готов, — сказал он. — Готов встретиться с вами сегодня вечером. Где и когда? Я назначила ему время и сказала, что сама заеду за ним в офис. Когда я уходила, то чувствовала, как он смотрит мне в спину. Горячий взгляд, ничего не скажешь… После Фионова я поехала в информационный центр. Сердце милицейского архива, в котором работали неподкупные и преданные своему делу люди. Я позвонила по внутреннему телефону своей знакомой и просто назвала ей фамилию, имя и приблизительный год рождения. И стала ждать. Вид денег — правильно сказала Эмма, — как первая сигнальная система. Человек начинает действовать словно под гипнозом. Но только это будет посильнее гипноза. Знакомая девушка вынесла мне распечатку и, оглядываясь, взяла деньги. Мы остались довольны друг другом. Я поблагодарила ее и вернулась в машину. Мне не терпелось взглянуть на распечатку. «Дымкова Эмма Борисовна…» Я почему-то думала, что Эмма живет в городе одна. Но, оказывается, на окраине Тарасова, в санаторной зоне Смирновского ущелья, жила ее мать. Пенсионерка. Та самая женщина, которая и внушила дочери отвращение к мужчинам. И я решила встретиться с ней. В информации, только что полученной мною, как ни странно, был всего лишь один адрес, значит, если Эмма и жила до замужества с каким-нибудь мужчиной, то оставалась прописанной у матери. …Зеленая улица, уютная и тихая, множество одноэтажных домишек. Бродячие собаки, облезлые коты, помеченные синей масляной краской куры… Деревенский пейзаж. Я остановилась у дома номер семьдесят два и позвонила у калитки. За невысоким заборчиком виднелся чистенький, весь в цветах, двор, высокое крыльцо и кирпичный светлый домик с красной крышей. На звонок вышла немолодая, но довольно красивая худенькая женщина в серых брючках и черной, мужского покроя, рубашке. — Вы Маргарита Петровна Дымкова? — спросила я. — Да, — с достоинством ответила женщина и спустилась с крыльца. — Проходите. Она впустила меня во двор и пригласила войти в дом. — Вы пряжу принесли? — спросила она, усаживая меня за стол в прохладной полутемной комнате. — Пряжу? — Ну да, а вы разве не за тем пришли, чтобы я вам что-нибудь связала? Мне сразу стало понятно, на что живет эта симпатичная женщина и на какие деньги куплены дорогие ковры, мебель и прочие ценные безделушки. Судя по обстановке, Маргарита Петровна устроила у себя в доме нечто, похожее на рай: чистенький, весь в цветах и картинах. Маргарита Петровна оказалась вполне современной женщиной, независимой и склонной к философствованию. — Я пришла, чтобы поговорить с вами об Эмме. Она удивленно вскинула брови и поджала губы. — Давно у меня в доме не произносилось это имя. Эмма бывает здесь крайне редко. Она вышла замуж и сильно изменилась. — Вы были против этого брака? — Я против брака вообще. Я бы могла долго распространяться на эту тему, но вы ведь пришли не за этим. Что-нибудь случилось? — Разве вы ничего не знаете? — А что я должна знать? Они в очередной раз поссорились? Жить с человеком, который старше тебя на тридцать пять лет, не так-то просто. Вы согласны со мной? Хотя Яша вполне достойный человек и в свои шестьдесят с небольшим выглядит молодо и полон сил. Но это уж их дела. — Маргарита Петровна, вашего зятя больше нет в живых, — сказала я без всякой подготовки, чувствуя, что моя собеседница достаточно сильная женщина. — Он что, умер?.. — Его убили четвертого числа, на даче в Кукушкине. Я веду расследование. Но Эмма очень скрытный человек, с ней сложно общаться. Кроме того, она скрывается от милиции у какого-то мужчины. Понимаете, сейчас, после смерти Липкина, я думаю, вы сможете назвать этого мужчину… Ведь Эмма наверняка знает многое. Полученная от нее информация поможет следствию отыскать убийцу ее мужа. Вы же взрослая женщина, вы должны это понимать. Если убийца ходит где-то рядом, то, быть может, опасность угрожает и вашей дочери. Вы согласны мне помочь? — Яшу убили? — Она задумчиво рассматривала узор на скатерти. — Лучше уж вы пришли бы заказать свитер… А она мне даже не позвонила. Постойте, вы сказали, что она скрывается от милиции, а кто же тогда вы? Я достала свою лицензию и показала ей. — Вот и хорошо. А то, знаете, я не доверяю милиции. Они все переврут и посадят ни в чем не повинного человека. Сколько уж таких случаев было… — Когда вы видели Эмму в последний раз? — Несколько месяцев назад. Она, кстати, неважно выглядела и была чем-то напугана. Сначала я подумала, что она забеременела. А я строго-настрого запретила ей рожать. Из нее выйдет плохая мать. К тому же, если уж рожать, то надо хорошенько узнать человека, а она Яшу знала плохо. Говорила, что он какой-то странный. А если женщина о мужчине говорит подобным образом, значит, здесь что-то не так. Но оказалось, что я ошиблась в своем предположении. Эмма мне ничего толком не объяснила, но выглядела и в самом деле очень расстроенной. — Скажите, вы всегда жили в таком достатке? — Нет, конечно, нет. Я в молодости много болела, постоянно была на больничном, и мы с Эммочкой подчас голодали. Жили на хлебе и молоке. Тогда это стоило гроши. — А отец Эммы? — Нет-нет, и не вспоминайте об этом человеке. Я не хочу о нем слышать. И не понимаю женщин, которые прощают измены. Я не простила и Эмму воспитывала в том же духе. Мы, женщины, должны быть солидарны в нашем отношении к мужчинам… Я оборвала ее. — Она всегда была такая рыжая? — Представьте, нет. Я и сама не пойму, что это за цвет такой. Она была русая. Обыкновенная невзрачная девочка. А вот после замужества стала рыжеть. Я сначала ей не верила, думала, что она сочиняет, будто не подкрашивает волосы хной или еще чем, но ведь рано или поздно она бы призналась… Нет, это какой-то феномен. У меня и в родне-то рыжих никогда не было. Я хотела сказать, что Эмма могла быть рыжей в родню отца, но, уважая чувства Маргариты Петровны, промолчала. — Кто тот мужчина, с которым Эмма жила до встречи с Яковом Самуиловичем? Маргарита Петровна встала и подошла к окну. — Хорошо, я скажу вам и даже назову адрес, но только Эмма ничего не должна знать о нашем разговоре. — Она ничего не узнает. И еще скажите, как складывались у Эммы отношения с мужчинами? Разделяла ли она ваши принципы? Как с ней поступали мужчины и какую роль играли в ее жизни? — Вы попали в самую точку. Она не хотела принимать во внимание мой жестокий опыт. Она не хотела верить, что мужчины — существа слабые и порочные. Она слепо вверяла им свою судьбу. Но мужчины всегда оставались мужчинами — Эмма очень страдала. Маргарита Петровна говорила не совсем понятно. — Ее кто-то бросил? — Ей почему-то везло на женатых мужчин… Бедная девочка, да разве эти люди способны что-то изменить в своей налаженной комфортной жизни ради настоящего чувства? Нет. Это раньше мужчина уходил из семьи с одной зубной щеткой и начинал заново вить гнездо. Вы понимаете, о чем я говорю? Я понимала. — Но разве брак с Липкиным нельзя назвать удачным? Вы же сами рассказывали, какое трудное детство было у вашей дочери, так почему же она не ценила своего мужа и тот уровень жизни, на который поднялась с его помощью? — Первое время ценила, мне даже казалось, что она была счастлива. Но потом, очевидно, что-то произошло… — Вы думаете, это связано с изменой Липкина? — Мне трудно что-либо говорить, поскольку Эмма такой человек, что никогда в жизни не признается в этом, даже мне. Особенно мне. Ведь тогда вся ее хрупкая конструкция, состоящая из доводов в пользу мужчин, рухнет. И ей придется признать свое поражение и прислушаться наконец-то к моим советам. Поэтому, если Яша ей изменял, то она все равно бы никому ничего не сказала. — Но она бы страдала? — Не то слово. Для нее измена — это предательство. Но ведь она бы тогда и мужу не призналась в том, что она что-то знает. Такой вот характер. — А была ли ваша дочь зависима от мужчин? — Очень жаль, что все в этой жизни зависит от мужчин. Особенно если надо устроиться на работу… Эмма после школы не прошла в педагогический и поступила на курсы парикмахеров. Стала работать сначала маникюршей, а затем устроилась мужским мастером в салон красоты. Но это не для нее. И тогда она закончила курсы машинисток. Работала на полставки в одной фирме, но потом вдруг ушла. Резко. И ничего мне не объяснила… Но это вам, наверно, неинтересно. — Интересно. Так как зовут того мужчину? — Виктор Захаров. Ничего особенного. Преподает английский в каком-то престижном лицее. — Спасибо. Можно, если мне что-то понадобится спросить, я приеду опять? — Приезжайте, конечно. Вы такая милая. Так что же с Яшей-то?.. Когда похороны? Глава 9 Сладкий стол Когда я вышла от Дымковой, то поняла, что наступил вечер. И если Фионов еще не остыл ко мне, он, бедолага, ждет сейчас меня в своем офисе. Имея самое смутное представление о том, чем мы с ним будем заниматься, оставшись наедине, я тем не менее гнала машину со страшной скоростью, в надежде застать Илью Ильича во что бы то ни стало. Больше всего меня во всем этом интересовало его алиби. Если бы у меня было время, я непременно заехала бы к шоферу Липкина Андрею и взглянула на маршруты и все то, что он обещал мне подготовить относительно третьего и четвертого июня. Но меня ждал любвеобильный Фионов. Я крепко держала руль, давила на педаль газа и одновременно пыталась соображать. Почему Фионов вызвал во мне какой-то сексуальный отклик? Ведь он же страшный, как атомная война. Одни впалые глаза чего стоят. Что за сила заключена в его долговязом теле, которое ничего, кроме отвращения, у женщины вызывать не должно? Я сознательно назначила ему свидание только затем, чтобы в более интимной обстановке выяснить, где он находился с десяти утра до четырнадцати дня четвертого июня, в день убийства Липкина. Да и вообще прощупать насчет его отношения к покойному шефу на предмет: способен ли Фионов на убийство? Да, все это было именно так. Но, призналась я сама себе, если бы он попытался раздеть меня прямо там, в своем кабинете, и повалить, скажем, на диван — пусть это очень пошло, но это правда, — я бы ему не отказала. И это после того, как я пыталась открутить ему нос в ответ на его хамство. В чем тут дело? Может, он гипнотизер? Или все дело в моем сексуальном голоде? Ведь мы с моим бой-френдом, Виком, в последнее время превратили нашу широкую кровать в филиал частного детективного бюро. А жаль, вот к чему приводит длительное воздержание… — Вы опоздали на целых полчаса! — Фионов встретил меня так, словно я задержала ему годовой бухгалтерский отчет, а не опоздала на свидание. — Ко мне домой нельзя, — начала я, но он остановил меня повелительным жестом. — Вы думаете, что у меня нет приличной квартирки, где бы мы с вами могли уединиться? Обижаете. — Мы поедем на вашей машине или на моей? Он как-то странно взглянул на меня. — Давайте лучше на вашей. Если хотите, то поведу я. Я пожала плечами. Мне почему-то казалось, что мужчина, возле офиса которого стоит превосходный черный «Мерседес», сам захочет блеснуть перед женщиной и прокатить ее по городу. Но, очевидно, Фионов уже вышел из того возраста, когда таким вот примитивным образом удивляют понравившуюся женщину. Он переболел этими детскими болезнями и теперь собирался потрясти меня чем-то более изысканным и зрелым. Интересно, чем? Короче, мы, пройдя с равнодушным видом мимо его шикарного авто, сели в мою скромную керосинку и поехали неизвестно куда. — «Мерседес» ваш? — не выдержав, спросила я, поскольку его отношение к этой машине строилось только на моих догадках: я просто вычислила, что, кроме него, в здании в позднее время вряд ли мог находиться человек такого же ранга, как Фионов. — Мой, — просто ответил он, и мы поднырнули под небольшой мостик в районе набережной. — Мне бы не хотелось расстраивать вас, но у меня не так много времени. Понимаете, я деловой человек, и все время у меня расписано… — По минутам, — закончила я за него и резко ударила его по рукам. — Все, приехали. Выходите из машины и убирайтесь ко всем чертям. Время у него, видите ли, расписано. Он затормозил и удивленно уставился на меня. — Однако вы резкая девушка. Мне это даже нравится. Но разве вы сами не пошутили, когда предложили мне встретиться, разве вы не для того сейчас едете со мной, чтобы в более интимной обстановке выудить из меня интересующую вас информацию? Ай да умница этот Фионов! — А хоть бы и так. Мы бы могли совместить приятное с полезным. А вы ведете себя как осел. — Все, поехали! Решено. — И Илья Ильич, хохотнув, словно его только что пощекотали, завел машину и на большой скорости помчался дальше. По дороге мы заехали в так называемый супермаркет, хотя в нем ничего из категории «супер» не было. Но Фионов, катя перед собой тележку, наваливал на нее какие-то баночки и бутылочки, пачки и коробки. — Меня больше всего интересует сладкий стол, — заметила я, едва поспевая за ним и скользя подошвами по сверкающему полу. — Это вон там слева, где шоколадные наборы и консервированные немецкие торты… Он послушно свернул влево и театральным жестом обвел окружающее его пестрое пространство. — Ну, в темпе, выбирайте ваши дурацкие сладости… Я не заставила себя долго ждать и выбрала несколько коробок с конфетами, просто шоколадом, пару фруктовых рулетов, четыре кекса и несколько пачек печенья. Затем попросила его купить персикового и апельсинового сока. — У вас, деточка, зубы не выпадут? Я промолчала и направилась к выходу. Затем повернулась и напомнила ему про сигареты. Но все равно я чувствовала, что он нервничает. И вряд ли это было связано с предстоящим свиданием. У Фионова, похоже, действительно было что-то запланировано на этот вечер. А я ему спутала все планы. Но я не могла позволить себе что-то менять в намеченном мною сценарии и поэтому делала вид, что ничего не происходит. И что я совершенно не замечаю его волнения. Он привез меня на квартиру, расположенную в одном из престижных районов города, и принялся торопливо накрывать на стол. Консервный нож словно стал продолжением его пальцев. В салатницы нырнули какие-то нежно-розовые моллюски, кусочки крабов, рыбы, мяса, грибов. Фионов действовал так четко и уверенно, что можно было подумать, будто он занимается такими вот вещами чуть ли не каждый день. Что касается любви, то он даже ни разу не сделал попытки поцеловать меня. Создавалось впечатление, что он хотел меня соблазнить не объятиями, не поцелуями, а едой. По-видимому, его богатый опыт подсказывал, как лучше вести себя с женщиной, чтобы добиться у нее согласия. — Послушайте, Илья, — можно, я буду вас называть просто по имени? Так вот, Илья, где же вы были четвертого июня? Скажите, что вам стоит? — А я уже ответил вам, что был в офисе и пил кофе в своем кабинете. Это может подтвердить Алина. — Алина — ваша любовница? — Ну уж нет, — усмехнулся он, вытирая салфеткой руки и пристраивая блюдо с ветчиной в центр стола. — Я на работе такими вещами не занимаюсь. Если я буду с ней спать, то она автоматически перестанет работать и будет постоянно требовать у меня денег. Я знаком с такими вещами. Я предпочитаю женщин, от меня не зависящих, вот как вы, например. Танечка, а что если нам раздеться? Чего только не сделаешь ради поставленной цели? Я ушла в ванную, а вернулась оттуда уже без одежды. Фионов, тоже в чем мать родила, мыл на кухне виноград. Он был синий, как цыплята с михайловской птицефабрики, и держался так, словно и не знал о том, что совершенно раздет. Похоже, в голом виде он чувствовал себя даже увереннее, чем при костюме и галстуке. Он повернулся и, увидев меня, уронил кисть винограда в раковину. — Та-а-аня! Да вы просто красавица! Зачем вам заниматься таким опасным делом, искать каких-то преступников? Найдите себе мужчину, который сможет вас обеспечить, и живите в свое удовольствие! — Уж не себя ли вы предлагаете в качестве такого состоятельного мужчины? Ведь я девушка с запросами, вдруг у вас денег не хватит? — Хватит! Не переживай! — Он внезапно перешел на «ты», обнял меня и прижал к себе. — Вот ты и попалась, Таня Иванова… С этими словами он заломил мне руки за спину и подвел к столу. — Говоришь, ты любительница сладкого стола? — Вы делаете мне больно? Чем я провинилась перед вами, что вы так ведете себя со мной? — А я пока еще не знаю, что двигало тобой, когда ты согласилась приехать сюда. Деньги тебе не нужны, это я вижу. Ты не из этих… Секс тебе тоже не нужен, тем более с таким крокодилом, как я. Я вообще не могу нравиться. Никому. Я некрасивый и даже страшный. Так мне сказала еще моя мама, когда я был мальчиком. Вот я и жду, когда ты начнешь действовать. Зачем ты приехала со мной? — Меня интересует ваше алиби и больше ничего. Я хочу знать, где вы находились в день убийства. Вы — заместитель Липкина, а Яков Самуилович был очень богатым и влиятельным человеком. Его смерть развязала вам руки. Ведь вы были соучредителем, разве этого мало для того, чтобы убить его… Вам, и именно вам, смерть Липкина выгодна. Исходя из этих соображений, я и пришла к выводу, что вы могли быть замешаны в убийстве. Вряд ли вы убивали его своими руками. Для этого существуют профессиональные киллеры. Ведь вы вообще питаете слабость к профессионалам, не так ли, господин Фионов? И тут я почувствовала, что за время моей тирады он чуть ли не изнасиловал меня. — Что, Илья Ильич, трудная поза, да? Может, вы все-таки отпустите мои руки, и мы попробуем этот паштет из гусиной печенки. А можем, если хотите, попробовать и что-нибудь другое… Так у вас все равно ничего не получится, угол наклона не тот… Но он, крепко держа меня за руки и пятясь, довел до дивана и попытался опустить головой вниз. Мне показалось это оскорбительным, и поэтому я решила действовать. Резко откинув голову назад, я, похоже, попала ему прямо в лицо и, наверное, даже разбила нос. Потому что он сразу же отпустил меня и схватился за него. Я же, сцепив кисти, обрушила ему на голову такой удар сверху, после которого он рухнул вниз, как костлявая марионетка, у которой обрезали все веревочки. Даже звук получился какой-то деревянный. Я очень надеялась, что после такого удара он не скоро оправится. Но все равно для надежности надела на него наручники, прикрыла его бледное тело пакетами, которые остались после посещения супермаркета, и пошла осматривать квартиру на предмет поиска ремней или веревок для того, чтобы связать его руки и ноги. В спальне стоял шифоньер, забитый мужскими вещами, там я и нашла то, что мне было нужно. Если эти вещи принадлежали Фионову — кто знает, может, он привез меня на квартиру какого-нибудь своего друга, — то надо отдать должное его вкусу. Ремни были просто класс! Долларов двести каждый. Связав его и надев ему на глаза повязку из темного кашемирового кашне, я принялась за дальнейшее изучение квартиры. Но ничего, стоящего моего внимания, не обнаружила. Очевидно, эта была специальная квартира для свиданий, где можно было и поесть, и поспать или просто отдохнуть от всех и вся. Я была уверена, что, помимо этой скромной квартирки, у Фионова наверняка есть какое-нибудь шикарное жилище, куда он приглашает друзей и которое считается его официальным домом. Последнее место, куда я заглянула, была, конечно же, ванная комната. Через минуту моя коллекция нижнего белья представителей «Феникса» пополнилась еще одним довольно симпатичным экземпляром. Представляя, как «обрадуется» Левушка Медвянников, когда я принесу ему этот шедевр, я собрала в один пакет все самое вкусное, на что положила глаз еще в супермаркете, плотненько перекусила и, оглянувшись напоследок на спокойно лежащего на полу заместителя покойного Липкина, вышла из квартиры. «Не пропадать же добру, — рассуждала я уже в машине, бросая взгляд на кексы и коробки с печеньем, сложенные на заднем сиденье, — а дома меня ждет человек, человек, которого надо кормить. Ему — то бесполезно выставлять счета за питание и крышу над головой». Глава 10 Неожиданный визитер Из телефона-автомата я позвонила своему бой-френду Вику. Он взял трубку и сказал, что неважно себя чувствует. — Хочешь, я к тебе приеду? — предложила я, не вполне осознавая степень своей усталости. Ведь денек у меня выдался тяжелый. А мне еще непременно надо было встретиться с Андреем и посмотреть маршруты передвижения Липкина. — Не знаю, что-то мне не по себе. — У тебя температура? — Нет, как будто болит в боку… Знаешь, ты занимайся своими делами, а я к тебе сам завтра подъеду, разгоню всех твоих преступников, подозреваемых, свидетелей и прочую братию, завалимся с тобой в постель… И больше я уже ничего не услышала. Кто-то оборвал наш приятный разговор. Я представила себе скучающую телефонистку — почему-то в прыщах, которую никто не любит и которая из зависти обрывает все подобные разговоры. … Андрей снова ел жареную колбасу с кетчупом. Похоже, это была его любимая или просто дежурная еда. Что называется, на скорую руку. — Будешь колбаску? — спросил он меня с набитым ртом. — Нет. Ты подготовил схему передвижения? — Мы и не заметили, как перешли на «ты». — Вот, смотри. — Он достал из кармана джинсов сложенный вчетверо листок и развернул его. — Ничего особенного. Работа, дом, дача с разными вариантами. И никаких встреч, переговоров. Тихие, спокойные дни. Но больше всего времени он проводил на даче. — А Эммы с ним не было? — Нет. Она любила отдыхать на другой даче. И вообще не понимала, почему он выбрал местом отдыха Кукушкино. На ее взгляд, это самая настоящая дыра. И комаров много. — Да, кстати, Андрей, расскажи мне про кукушкинских комаров. Я заметила, что окна на даче были распахнуты, а в них не было сетки или марли. Разве Якова Самуиловича они не кусали? — Нет. Правда, он не любил распространяться на этот счет, но то, что комары его словно не замечали, — факт. Я с ним как-то гулял по лесу, неподалеку от дачи, вернее, он гулял, а я как раз подъехал, стал его искать, ну и догадался, что он в лесу. А там комаров — тьма! Я за какие-то две-три минуты весь сплошь покрылся этими тварями. И вдруг вижу — он. Яков Самуилович увидел меня и замахал руками. Иди, мол, отсюда, а то тебя комары съедят. А сам недовольный какой-то был. Словно я ему помешал. И вот тогда я заметил, что на его руках — а одет он был в рубашку с короткими рукавами — ни одного комара. Наверное, у него кровь такая. Не любили его комары. Я вместе с Андреем подивилась такому курьезу. Поблагодарила за схемы, за точность, с которой было проставлено время, и особенно за рассказ о комарах. Мне он тогда не показался таким уж непримечательным. …Я возвращалась домой. Глаза слипались. Чувствовала я себя неважно. И еще я расстроилась, что так по-дурацки все вышло с Фионовым. Ему, видите ли, неприятно, что его подозревают. Если бы у него не было рыльце в пуху, то с чего бы он так нервничал? Надо было расспросить Андрея о привычках зама. Когда я пришла, Земляникин смотрел телевизор. На звук отворяемых дверей среагировал быстро. Лицо его было испуганным. — Как дела? — Да вот… чувствую себя неловко. Обременяю вас. Все думаю об этих трупах в лесу. За что убили этих людей? — Кстати, о трупах. Вы бы хотели помочь мне? — Конечно. Вы же спасли мне жизнь. А что мне надо будет делать? — Я пока вам ничего не скажу… Или уж рассказать? — Я внимательно посмотрела на Земляникина. — Валите, чего уж там. — Надо будет поехать вместе со мной в Кукушкино и проверить, лежат ли там трупы или уже нет. Если они еще там, то следует немедленно вызвать милицию, если же их нет, — я вздохнула, — то тем более… У Миши опустились плечи. — Боитесь? — Боюсь. — Вот и я тоже боюсь. Но это необходимо сделать. Сегодня ночью туда может заявиться убийца, чтобы закопать их. Понимаете? — Да чего уж тут непонятного. Но вы можете рассчитывать на меня. Когда едем? — Он поднялся, словно собираясь прямо сейчас, не откладывая, пойти за мной хоть на край света. — Сейчас мне надо немного отдохнуть. А часов в двенадцать выедем. Хорошо? А теперь пойдемте, я вам кое-что покажу. Вы любите сладкое? И я вывалила на кухонный стол все вкусные трофеи. — Знаете, пока вас не было, я сварил суп. Нашел в кладовке мясные консервы, фасоль, еще кое-что и сварил суп. — Отлично. Спасибо. Лучше всего отдыхается в ванне. Я забралась в нее вместе с гороскопом, который не дочитала до конца. «…Вы получите неожиданное известие, или вас посетит неожиданный визитер». И в эту же минуту в дверь ванной комнаты постучали. Встревоженным голосом Земляникин сообщил мне, что кто-то звонит в дверь. В «глазок» я смотрела недолго. Ко мне пришел тот самый человек, который был мне очень обязан и который мог за пять минут выдать информацию о любом жителе нашего города (а может, и всего мира). Это был подполковник спецслужбы ФСБ Борис Янтарев. Красивый брюнет с голубыми глазами и темно-красными губами. Сказка, а не подполковник. Но при такой яркой внешности холоден, НЕмногословен, НЕулыбчив, НЕприступен — сплошные «НЕ». — Ты одна? — спросил он меня, окидывая профессиональным взглядом прихожую. Конечно, здесь стояли и кроссовки Земляникина, и куртка его висела рядом с бейсболкой. — Мой брат приехал, — немного растерявшись, ответила я. — Ты, наверное, забыла, с кем разговариваешь, у тебя нет никакого брата. Но я не в претензии. Я же не муж тебе. Просто скажи своему гостю, чтобы он погулял где-нибудь, пока мы с тобой будем разговаривать. — Не могу. Я его прячу у себя. И если с ним что-нибудь случится, это будет на моей совести. — Ну тогда отошли его куда-нибудь, в спальню, что ли, — в нетерпении проронил Янтарев, расстегивая пуговицу на своей гражданской рубашке. Он всегда ходил в гражданке, хотя я давно мечтала увидеть его в форме. — Без проблем. Ты не хочешь, чтобы тебя увидели? Он хмыкнул. Я вошла в комнату, где ни жив ни мертв сидел Миша, и предложила ему перейти в спальню. — Клиентура? — с пониманием спросил он и на цыпочках, как нашкодивший пацан, перешел в спальню. А увидев там телевизор, воспрянул духом: — Класс! Я пригласила Янтарева на кухню, где у меня плотно закрывалась дверь, и предложила ему кофе. — Понимаю, нашу службу мой приход к тебе не красит, но что поделать? Можно, я закурю? Я поставила перед ним пепельницу. — Дело было в том, что недавно умер мой друг. Молодой парень. Ему всего-то двадцать восемь. Красивый, умница, физик по образованию, компьютерщик. — Убили, что ли? — Нет же. Говорю: умер. Вскрытие показало: инфаркт. Но он никогда не болел… — …И проходил все медкомиссии?.. — не выдержала я. Что-то уж больно часто я слышу эту фразу. Молодые мужчины мрут как мухи. Здоровые, а умирают. И все от сердечного приступа. Сначала мне об этом рассказал патологоанатом, который поминал своего — вскрытого им же — друга, потом летчик, который то же самое говорил о своем друге… — Да. Понимаешь, на этой неделе умерли уже несколько молодых парней. Мы отслеживаем такие случаи. Один — Козырев Виталий — директор коммерческой фирмы. Второй — Павел Заболотный — летчик. Третий — Александр Вальтер. Четвертый — Григорий Абросимов. Мы попытались объединить их при помощи компьютеров по каким-то общим признакам и принципам, учитывая возраст, интересы, место учебы и работы, интеллект, физические данные и отношение к спорту, музыке… Это удивительно — ничего общего, что могло бы как-то связывать этих людей, мы не нашли. Они не были знакомы друг с другом. Их родные ни разу нигде не пересекались, знакомые тоже ничего друг о друге не знали. Но вот несколько таких странных смертей. — И поэтому ты здесь? — Да. Если тебе нужна какая-то оперативная информация, ты только скажи. — Кроме кратких сведений об этих людях, мне ничего не надо. И обязательно телефоны, адреса… — Я принес. — Янтарев достал список. — Ты мой телефон знаешь. — Знаю, но он почему-то не отвечает, когда мне позарез нужно. — Я тебе там еще восемь написал, тебя всегда со мной свяжут, если ты только назовешься. Теперь говори, какие проблемы у тебя? Чем я могу помочь? — Обо всем этом ты узнаешь очень скоро. А пока ответь на вопрос: что искали твои люди в квартире Липкина? Он тяжело вздохнул. — Ты, похоже, в курсе всех наших дел. От тебя ничего не скроешь. Но мои ребята у него ничего не нашли. Думали, что наркотики, оказалось, что ошиблись. — Ты, Янтарев, на службе, я понимаю, но если ты не будешь со мной откровенен, то ведь и я откажусь тебе помогать. Ты меня понял? — Короче, так. В Тарасов должен приехать один человек. Иностранец. Очень известная личность в Америке. Просто Крез. По нашим данным, он должен был встретиться с Липкиным в конце этой недели… — А почему «должен был»?.. Он что — уже не едет? — Едет. Вернее, собирается. Но ведь Липкина нет в живых. Вот мы и хотели загримировать нашего человека под Липкина, чтобы встреча все-таки состоялась. Это, конечно, большой риск. Но куда деваться? Не просто же так этот Ральф, так условно назовем этого человека, едет к нам, в глушь, в Тарасов. — У Липкина много антиквариата, разве вы исключаете этот интерес? — Антиквариат можно приобрести через посредника или агента. Это не тот масштаб. Думаю, речь идет о чем-то более серьезном. — Не предполагала, что вы так грубо работаете. Чуть квартиру не сожгли. — А ты откуда знаешь? — А я там была. Говорю же — грубо работаете. Меня за дверью не заметили. — Я уже не стала рассказывать ему о том, что была в квартире не одна, а с Валентиной, домработницей. — А что ты там делала? — Работала. — А где Эмма Липкина, знаешь? — Знаю, конечно. Она на море сейчас отдыхает. Это я ей посоветовала. — Как на море? У нее ведь муж погиб, похороны завтра. Это что же, значит, она и после смерти не может ему простить? — Чего прощать-то? — Говорят, они очень плохо жили. Я беседовал с человеком, который расследует это дело. Он сначала тоже искал ее, думал, что это она убила Липкина, но у нее железное алиби. Она вроде бы в каком-то салоне красоты в это время была. И человек двадцать могут это подтвердить. Поэтому я тебя спрашиваю не столько в интересах дела, сколько просто из любопытства. — Вот я твое любопытство и удовлетворяю. Говорю, она на море. — А что ты делала в ее квартире? — Перед отъездом она оформила на меня доверенность на ведение всех ее имущественных дел, чтобы я могла присмотреть за ее антиквариатом и квартирой… — Понял. Значит, охрана у дверей — твоя работа? — Разумеется. — Молодец. Хорошо действуешь. Так поможешь с этими ребятами? — Что-то я не понимаю. Парни умерли от инфаркта. Что я могу узнать нового? Если бы их убили — тогда да. Может, я к концу дня плохо соображаю? — Похоже, мы все плохо соображаем. — Сердца были их собственные? — спросила я, мысля категориями фантастики и прогресса. — Или пластмассовые имплантанты? — Настоящие, конечно, — не понял юмора Янтарев. — Тогда я вообще не по этой части. Это же связано со здоровьем, а не с насилием. Думаю, что дело в нашей экологии. Скоро мы будем ходить с хвостами и щупальцами, а потом и вовсе уйдем в море. — Но ты подумаешь? — спросил он с надеждой. — Подумаю, конечно. Сейчас вот опять залягу в ванну, откуда ты меня вытащил, и буду думать. Только не уверена, что о твоих парнях. По-моему, с ними все ясно. Я позвоню, если что-нибудь придумаю. Янтарев ушел, а я внимательно просмотрела оставленный им список. Никаких мыслей. Полное присутствие отсутствия мыслей. Или полное отсутствие присутствия мыслей. Я вернулась в ванную и нырнула с головой в зеленоватую воду. Прочь от всего! Мне надо было расслабиться. Отключиться на время. Отдохнуть. Глава 11 И снова Кукушкинский лес После чая я вздремнула часок, а затем взялась за изучение липкинских документов. Время от времени я откладывала папки в сторону и думала о том, что поступила не по-христиански, ничего не сообщив Янтареву о брошенных на съедение муравьям и мухам трупах несчастных в кукушкинском лесу. Но, с другой стороны, появись сейчас в лесу милиция, она лишь спугнет убийцу. Документы Липкина отражали деятельность какой-то другой фирмы, не имеющей никакого отношения к «Фениксу». Просто предприятие номер пятнадцать, в котором работает всего несколько человек. Без фамилий. Одни инициалы. Например: «В.П. — 1436, П.К. — 1200» и т. д. Ни устава, ни учредительных документов, ничего. Скорее всего Липкин организовал какое-то предприятие, занимающееся нелегальной деятельностью и, соответственно, не облагающееся налогами. Обычное дело. Никакого риска. Но и ничего свежего и оригинального. Я убрала папки под подушку и снова закрыла глаза. Меня беспокоил телефонный звонок Вику. Как он там? Что с ним случилось? Я снова позвонила ему. Но трубку никто не брал. Позвав Земляникина, я сказала ему, чтобы он собирался. — А что, уже полночь? — Миша явно нервничал. — Нет. Еще только десять часов. Но нам надо заехать еще в одно место. Кое-кого навестить. Мы взяли с собой фонари, ножи, словом, все, что могло бы сгодиться для такого мероприятия, как встреча с преступником в ночном лесу. — Какой красивый город ночью, — любовался из окна машины Земляникин, а я вспомнила еще одну строчку сегодняшней гексаграммы: «…Настоящее время исполнено для вас романтики, что, впрочем, не помешает возникновению разлада с близким человеком». А что, если не телефон сбарахлил, а Вик бросил трубку, потому что ему надоело постоянно находиться в ожидании? Он мог вспылить из-за того, что не верил, что я когда-нибудь освобожусь и уделю ему хотя бы немного внимания. И времени. И нежности. А быть может, и любви. Я притормозила возле его дома и с чувством вины поднялась на пятый этаж, где жил Вик. Позвонила, но мне долго не открывали. Неужели он ушел? В такой час? А что, если он отправился ко мне? Я еще немного позвонила, а потом вдруг решила, что Вик дома и просто не хочет открывать. Я стала звать его. Безрезультатно. Попробуй не верь после этого гороскопам. Вот он «разлад с близким человеком». «Хотя и не таким уж близким», — подсказал кто-то внутри меня. Мы были знакомы с Виком чуть больше двух месяцев. Я даже не знала его фамилии. Но разве степень близости можно измерить временем? Мне стало грустно, и я вернулась в машину. Земляникин смотрел на меня с любопытством. — Что-то быстро, — сказал он скорее всего для того, чтобы вытянуть у меня информацию. Но я постояла некоторое время возле машины и вдруг подняла голову вверх: окна в квартире Вика светились. Значит, либо он действительно дома, либо вышел за сигаретами. Вик не такой человек, чтобы, уходя, оставлять свет включенным. Он во всем любил порядок, да и вообще был очень дисциплинированным. «Как будто болит в боку…» — вспомнила я слова Вика. А может, ему плохо? — Закрывай дверцу, пойдем вместе. Возьми из сумки инструменты, будем ломать дверь. …Вика мы увидели на полу, возле него лежала телефонная трубка. Бледное лицо, искаженное гримасой боли, правый бок, на который он завалился при падении, сделался фиолетово-коричневым от прилива остывающей крови. Вик был мертв. Судя по всему, он умер в тот момент, когда разговаривал со мной по телефону. Я стояла, смотрела на него и не могла поверить в происходящее. Неужели он сейчас не поднимется, чтобы поздороваться со мной? Неужели я никогда не услышу его голос? — Миша, возвращайся в машину, мне надо побыть одной, — сказала я, опускаясь на ковер рядом с Виком. Через какое-то время я поднялась и осмотрела комнату. Как жил Вик до знакомства со мной? И вообще, что это был за человек? Чем он жил? Мне стало стыдно за то, что я даже не знала, чем он занимается и где работает. Я только знала, что он веселый красивый парень, что у него отпуск и что на него всегда можно положиться. У Вика была масса достоинств. Но главное — он понимал меня. Я подошла к книжному стеллажу, занимающему почти всю центральную стену комнаты, и стала просматривать корешки книг. Одну из полок занимали книги на английском языке. Надо же, а он ни разу не блеснул своими познаниями. Со слезами на глазах я ходила от стены к стене и вспоминала, как побывала в этой комнате несколько дней назад. Мы почти все время провели на кухне, уплетая черешню и клубнику со сливками, а потом поспали немного вот на этой тахте. Я взяла с полки фотоальбом. Открыла его и сразу захлопнула. Что за дикие галлюцинации? Что за фантазии? Я тряхнула головой и снова открыла альбом. На первой же странице под тончайшей пленкой я увидела смеющуюся Эмму. Я перелистнула еще одну страницу. Снова Эмма. Фотографии были цветные, и волосы у Эммы были действительно русые, как мне и рассказывала ее мама. Эмма на качелях в развевающемся платье, хохочущая на ослепительном солнце. Эмма на море в смешной шляпе позирует перед фотографом. Она такая бесшабашная, веселая, азартная… Я не видела ее такой. Очевидно, брак с Липкиным сильно изменил ее. Я достала из кармана куртки Вика паспорт и прочитала: «Захаров Виктор Борисович». Маргарита Петровна сказала, что до того, как Эмма вышла замуж за Липкина, она жила с мужчиной, которого звали Виктор Захаров. Значит, Эмма жила с Виком? Но время шло. Мы с Земляникиным за это время вызвали «Скорую». Когда приехал врач, я ему все объяснила. Тело Вика погрузили на носилки и увезли. У него, судя по словам врача, был сердечный приступ. Это становилось похожим на эпидемию. Возможно, Янтарев правильно сделал, что забил тревогу и обратился ко мне. После смерти Вика я уже не могла спокойно слышать о том, как молодые мужчины неожиданно умирают. Надо было действовать. Мы приехали в Кукушкино глубокой ночью. Несчастный Земляникин, наверное, уже сто раз пожалел о том, что вообще связал свою жизнь со спецАТХ. Думаю, он больше не сможет отстреливать собак. Мы оставили машину далеко от того места, где лежали трупы. Войдя в лес, ступали чуть слышно, то и дело вздрагивали от малейшего шороха. И так мы шли до тех пор, пока не заметили между деревьев едва пробивавшийся свет. Мы прошли еще немного и увидели человека с лопатой, роющего землю. Его лицо было скрыто под черным, обтягивающим голову шлемом. Мощный фонарь освещал место, на котором в одну груду были свалены три тела. Это было жуткое зрелище. Земляникин упал и замер. Похоже, он потерял сознание. Человек в шлеме резко обернулся. Думаю, там, среди мертвецов, ему было тоже несладко. Я достала из дорожной сумки фотоаппарат и несколько раз щелкнула им. Нельзя было позволять этому убийце закапывать вот так, непотребно, человеческие тела в землю. Его надо было остановить. — Стой, стрелять буду! — сказала я громко и, как мне показалось, на весь лес. Человек замер. — Ты, ходячая мерзость, зачем ты убил этих людей? — Я выстрелила ему в ноги. Промахнулась. Человек бросился наутек. Он бежал так быстро, что я понимала — догнать его невозможно. Тогда я выбежала из лесу, добралась до машины и объехала лес с другой стороны, чтобы встретить преступника. Но опоздала. Откуда ни возьмись вырвался на лесную дорогу оранжевый «Запорожец» и поехал в сторону асфальтированной трассы. Я — за ним. Внезапно «Запорожец» остановился. А где — то впереди него раздался шум мотора другого автомобиля. Преступник пересел в более мощную машину и улетел на огромной скорости в город, мерцающий вдалеке своими туманными огнями. Я вернулась в лес, где нашла все еще лежащего без сознания Земляникина. Похлопала его по щекам, привела в чувство. — Вставай, нам надо срочно вызвать милицию. Я упустила эту скотину. Сначала он был на «Запорожце», а потом пересел на что-то другое, я не разглядела в темноте, и исчез. Вот досада-то. Мишу вырвало. Мы въехали в село, затем, попетляв немного, остановились возле дачи Полины, женщины, которая присматривала за дачей Липкиных. Перепуганная таким поздним визитом, она все же узнала меня и позволила мне воспользоваться ее телефоном. Я позвонила Янтареву. Попросив Земляникина прикрыть дверь и оставшись одна в передней, я коротко объяснила, где нахожусь и что случилось. Полина дала нам ключи от дачи Липкиных, и мы пошли туда — ждать Янтарева. Включив свет на кухне, мы сидели молча. Каждый думал о своем. Я рассматривала узор на линолеуме и пыталась определить, где я его раньше видела. В голову лезли мысли о Вике. Я до сих пор не могла прийти в себя от мысли, что он был любовником Эммы. И что его теперь нет. Минут через сорок к воротам подъехала машина. Я вышла из дома, приказав впечатлительному Земляникину не высовывать нос наружу. С Янтаревым прибыла целая опергруппа. По пути я рассказала Борису все, что знала. Не забыла даже Сашу Глухова, специалиста по собакам из спецАТХ, которого убили ножом в его собственном доме. — И ты все это время молчала? Но почему? — Я хотела его выследить. Я все правильно рассчитала, он приехал сюда и сегодня, но я его упустила. Мы подошли к тому месту, где еще продолжал светить брошенный преступником фонарь. — Знаешь, а ведь это не могилу он рыл, — сказал Янтарев, обходя кругом яму в полметра глубиной и наклоняясь, чтобы рассмотреть лица убитых. — Видишь, металлический баллон? — Он осторожно коснулся носком ботинка какой-то странной канистры. — В таких сосудах держат сильный растворитель, способный разложить любое органическое тело. Твой убийца собирался сжечь кислотой эти трупы. Он не хотел, чтобы они были опознаны. Ты видела, что он сделал с их лицами? Я склонилась над трупом женщины и содрогнулась: у нее вместо лица было что-то бесформенное, как будто, сделав надрез по овалу, преступник просто содрал кожу. То же самое было проделано и с остальными трупами. — У тебя есть предположения, кто бы это мог сделать? — Нет, — соврала я, потому что предположениями я всегда заполнена до краев. — А где второй «собачник»? — спросил Янтарев. — На даче рядом. Сидит, трясется. — Так это его ты прячешь на своей квартире? Я кивнула головой. Странно, что она еще держалась на плечах после этой кошмарной ночи. — Давай его к нам, а ты отдохни. Мы к его дому охрану приставим и будем поджидать гостя. Насколько я понимаю, он — единственный свидетель. Во всяком случае, так думает убийца. Поэтому, если ему станет известно, что твой Земляникин дома, он непременно заявится. А уж дальнейшее — не твоя забота. Ну, ты чего нос повесила? Парень понравился? — Не то, Борис, не то. Несколько часов назад умер мой друг, ему было тоже двадцать с небольшим. И тоже от сердечного приступа. Так что, ты работай по своим версиям, а я уж буду по своим. — Тебя проводить? Отвезти? Помощь какая нужна? — Нет, спасибо. Я пошла к Мише и все ему объяснила. — Да, я бы тоже хотел, чтобы это закончилось как можно скорее. Тем более что ничего особенного я не видел. На него было больно смотреть. Янтарев и его люди, прихватив Земляникина, уехали. Не забыли и о трупах, которые в больших черных полиэтиленовых мешках были уложены в кузове. Мне вообще не хотелось никуда ехать. Я решила остаться на даче. Постелила себе в небольшой комнатке и легла. Когда глаза привыкли к темноте, я поняла, что темнота не черная, а синяя. В открытую форточку залетел комар. Сел мне на щеку. Укусил. А вот Якова Самуиловича почему-то не кусал. Может, у него кровь такая? Самой большой загадкой, которая мучила меня все эти дни, было следующее: почему и от кого скрывается Эмма? Она вела себя противоестественно. Больше того, она и сейчас ведет себя как ненормальная. Может, от этого и все ее беды? Интересно, сказала бы мне мать, что ее дочь психически нездорова, если это действительно так? Маргарита Петровна, во всяком случае, сказала бы. Она женщина трезвомыслящая, она не стала бы молчать. Значит, Эмма здорова. Значит, существует какая-то другая причина такого поведения. Страх. Причем непростой страх. Ведь не боится же она оставаться одна на даче в Лопухине. Это говорит о здоровых нервах. Я видела людей, которые после какого-нибудь потрясения боялись собственной тени. Эмма принадлежала к более сильным и выносливым людям. Но и она боится. Кого? И тут я вспомнила про Алину и про то, что у меня осталась ее записная книжка. Обычно на первой странице такой книжки ее владелец записывает все свои данные на случай потери. Алина была не исключением. Я нашла ее домашний телефон и позвонила. — Алина, это Таня Иванова, прости, что я тебя разбудила. Ты не знаешь, куда делся Фионов? — Таня?! Как хорошо, что вы позвонили. С Фионовым просто беда. Последний раз его видели в супермаркете «ЗВЕЗДА», где он с какой-то молодой особой покупал продукты. Это мне сказал один человек из нашей фирмы. Сейчас он поехал на его холостяцкую квартиру, ну, в общем, такую квартиру, на которую он приводит сами понимаете кого… Если сможете, то перезвоните мне через некоторое время, вдруг что-то прояснится. Хорошо? — Ну, был Фионов в супермаркете «ЗВЕЗДА», и что из того? — не поняла я беспокойства Алины. — В чем проблема-то? — Просто после этого он пропал. — А как вы, собственно, об этом узнали? Вы что, должны были с ним встретиться после работы? Алина на другом конце провода замолчала, очевидно, соображая, как бы ей выкрутиться из щекотливого положения. Не могла же она сказать прямо: он должен был приехать ко мне и не приехал. Бедная девочка. Нерастраченная любовь. И, конечно, ревность. Без нее — никуда. — Я думаю, что вы все преувеличиваете. Просто после того, что произошло с Липкиным, вы воспринимаете мир лишь в мрачных красках. Смотрите, Алина, как бы у вас не разыгралась мания преследования. Но я перезвоню, а вдруг… И все-таки я не могла расценивать свой визит к Фионову объективно. Что-то в моем поведении в тот момент, когда я увидела его в кабинете, было патологическим. Ведь я вовсе не была расположена к фривольным беседам, а тем более поступкам. Мне надо было просто выяснить у него насчет алиби, и все. Зачем я устроила эту дурацкую сцену? Что со мной произошло? Почему я перестала контролировать свои действия? Когда не можешь объяснить поступки других людей, это нормально. Но если речь идет о своих собственных — то это, простите, уже диагноз. Глава 12 Безутешная вдова Утро встретило меня дождем. Он барабанил по звонкому подоконнику, крыше, стучал по листьям деревьев в саду… Я подошла к окну. Вот так же совсем недавно в этой комнате стоял и смотрел в окно Яков Липкин. Размышлял, строил планы, а потом увидел, как в калитку вошел какой-то человек. Может быть, он даже поприветствовал его, махнул, скажем, рукой, а этот человек поднялся на крыльцо, вошел в дом, открыл дверь комнаты и убил Липкина выстрелом в упор. Он либо ненавидел его, либо Липкин был ему должен, либо пришедшему попросту поручили убить его. За деньги. Но навряд ли Липкин мог знать в лицо киллера. Его окружали совсем другие люди. Хотя… Даже если бы в калитку вошел незнакомый человек, разве Липкин вел себя как-то иначе? Столько смертей вокруг. Сплошные убийства. Сердечные приступы. Наше общество явно больно. …Я умылась, поставила на электрическую плиту чайник, отметив про себя, что такой богатый человек, как Липкин, мог бы обзавестись и фирменным электрическим чайником, достала из своей сумки пакет с бутербродами, захваченными еще из дому, и позавтракала. Сегодня был необыкновенный день. Похороны Липкина. А через пару дней будут хоронить Вика. …В Лопухино я въехала в восемь часов утра. Здесь почему-то не было дождя. Эмма, опухшая от сна или, быть может, от слез, встретила меня с тревогой во взгляде. — Я боюсь, — произнесла она свою вечную фразу и зябко втянула голову в плечи. В моем халате, неумытая и непричесанная, она походила на девушку лет шестнадцати. Макияж старил ее, а естественный оттенок кожи придавал лицу особую непосредственность, почти детскость. — Я не хочу идти на похороны. — Мне нужна твоя помощь, как ты не можешь понять! На кладбище будет много знакомых тебе людей. Ты расскажешь мне о них. Я все сделаю для того, чтобы тебя никто не узнал. — Опять черный парик и черные очки? Да меня все узнают. По походке, по движению, по поведению… И тогда начнется такое… Нет, я не поеду. Я заставила ее позавтракать, привести себя в порядок и вообще взять себя в руки. — Но ведь там наверняка будет Алина… Она узнает меня, — твердила Эмма уже в машине. Она действительно была в черном парике и черных очках, но только на голову еще была накинута черная шаль, которую я специально привезла из дому вместе с черным шелковым балахоном. Смотрелась Эмма эффектно, но гарантировать, что ее в этом одеянии никто не узнает, я не могла. Сначала мы долго стояли возле подъезда дома, откуда должна была двинуться похоронная процессия. Из машины нам было видно, как к дому подъехали два микроавтобуса, постепенно стал собираться народ. Понаехало столько машин, что возникала проблема, как вывезти покойного. С Эммой стало твориться что-то непонятное. Она побледнела и стала клониться куда-то в сторону. Глаза ее закатились, и она несколько раз даже дернулась. Я взяла ее за руку — рука была совсем холодная. Может быть, действительно не следовало везти ее сюда? Не жестоко ли это? Но полуобморок Эммы длился не более минуты. Затем ее щеки порозовели, она тряхнула головой и сказала, что ей душно. — Сиди здесь и не вздумай выходить, — приказала я и вышла из машины. Я увидела приехавших Алину с Фионовым. Подошла к ним. — Таня? — Алина быстро взяла меня под руку и увела подальше от Фионова (который, кстати, выглядел очень даже неважно). — Вы не позвонили мне… А я так ждала. Вы даже представить себе не можете, сколько страха я вчера натерпелась… Человек, про которого я вам рассказывала, когда приехал к Илье Ильичу на квартиру, застал его там привязанным к стулу. — Как это? И кто же его привязал? — Я мельком кинула взгляд на стоящего ко мне спиной Фионова. Ситуация могла бы выглядеть комической, если бы не эти траурные декорации. — Он не говорит, кто. — Значит, не хочет. Алина, а кто же всю ночь был у гроба и с кем тело Якова Самуиловича сейчас? Алина посмотрела на меня растерянным взглядом. — Женщины из бухгалтерии. У Липкина никого, кроме Эммы, не было. — Как же так, человеку за шестьдесят, а у него даже родственников нет? Он что, нездешний? — Кажется, он приехал в Тарасов лет десять тому назад из Томска или Омска, точно не знаю. Говорят, что у него там осталась семья, с женой он развелся… Что-то в этом роде. — А дети? — Ничего не известно. — А кто эти люди с такими дорогими венками? — спросила я, имея в виду целые делегации мужчин и женщин, которые с венками и цветами в руках стояли у подъезда. — Вон те — представители нефтебанка, справа от них фондовая биржа, затем снова из банка «Плюс», за ними директор коммерческого телевидения и группа ювелиров… Я вернулась в машину и заметила, что Эмма, пользуясь тем, что ее никто не видит за тонированными стеклами, спокойно наблюдает за происходящим. Вскоре вся улица была забита автомобилями, количество людей напоминало демонстрацию. — Сколько народу пришло, — сказала я, — ты их всех знаешь? Эмма метнула презрительный взгляд из-под черной глянцевой челки. — Знаю! — проронила она с чувством. — А где поминки будут устраивать? — И это ты у меня спрашиваешь? Я вздохнула. Похоже, перегрелась на солнце. Откуда этой бедной вдове знать, где состоятся поминки по ее горячо любимому мужу? …Церемония похорон проходила довольно энергично. Над могилой произносились дежурные речи, зачитывался официальный некролог, но ни у кого из присутствующих не выкатилось ни слезинки. Словно все играли какой-то спектакль, за который артистам не заплатят. Трагифарс, да и только. Эмма вышла из машины и встала в сторонку. Когда же настала минута прощания с телом, она, оттолкнув меня, неожиданно рванулась вперед, бросилась к гробу, шокируя всех присутствующих, обхватила покойного руками за голову, словно приподняла ее, и поцеловала Якова Самуиловича в губы. В толпе произошло движение. Я увидела приближающуюся к могиле группу охранников с кобурами на поясе. Чтобы не произошло недоразумения, я поспешила Эмме на помощь. Хотела ее увести, пока еще не поздно, пока ее никто не узнал. Но Эмма вдруг привстала с колен, обвела взглядом стоящих вокруг нее людей, да так резко, что слышно было, как щелкнули резинки парика, на солнце сверкнули разметавшиеся по плечам рыжие волосы, и так же быстро снова встала на колени и прижалась щекой к щеке мужа. — Яша… — прошептала она. И сразу же отпрянула от него и произнесла достаточно громко, так, что все услышали, поскольку стояла самая что ни на есть гробовая тишина: — Какой же ты мерзавец, Яша. И, словно устав от неимоверного усилия, встала, отошла от гроба и пошла прочь, не обращая внимания на то, что ее сразу окликнули несколько человек. — Эмма! Ты куда?.. Да это же его жена, Эмма. Постойте, вы куда?.. Я стояла не шелохнувшись. Если я сейчас пойду за ней, то все поймут, что мы знакомы. Я не знала, что делать. Куда подевался страх Эммы? Почему она не побоялась открыть лицо у всех на глазах? Неужели, находясь в машине, она смогла рассмотреть всех присутствующих и успокоиться, не найдя того, кто был для нее опасен? Но в это не особенно верилось. И вдруг до меня дошло: она увидела Липкина мертвым. Может, это именно ОН внушал ей ужас? И теперь, когда она поняла, что его действительно больше нет в живых, успокоилась? Нелепость какая-то. Фионов бросился к Эмме, я видела, как он обхватил ее за плечи и увлек куда-то в глубь кладбища. Через некоторое время он вернулся, но только уже без Эммы. Я незаметно выбралась из толпы и пошла искать среди могил Эмму. Я бы не удивилась, если бы увидела ее с перерезанным горлом. От такого человека, как Фионов, можно ожидать чего угодно. Эмма сидела на скамейке и рыдала. Наконец-то в ней проснулись естественные человеческие чувства. Она рыдала в голос, с судорожными всхлипами, все как положено. Вот теперь она действительно была похожа на самую настоящую вдову. Только вот знать бы, почему она плакала? Быть может, эти слезы имели отношение в первую очередь к ней самой?.. Это мне еще предстояло выяснить. Да и не только это. Прошло почти четыре дня, а я до сих пор не нашла убийцу Липкина. Я так и не поняла, почему им заинтересовались ФСБ. И еще. Я вспомнила о визите Алины и задумалась. Кто-то обещал мне заплатить какие-то деньги, чтобы я разыскала убийцу дражайшего шефа. Где денежки? Почему Алина, переночевав у меня, утром ни словом не обмолвилась о деле? И, как бы в подтверждение моих мыслей, я увидела приближающуюся ко мне Алину. Она почти бежала. Увидев Эмму, она кинулась к ней и обняла ее. — Господи, Эмма! Куда ты пропала? Я уж думала, что и с тобой что-нибудь случилось? Где ты была? Ну просто душещипательная сцена! Эмма посмотрела на нее так, словно видела впервые. Поднялась и, пожав плечами, подошла ко мне. — Извините, Алина, но, по-моему, ей плохо. Если у вас есть ко мне вопросы, то перенесем это на вечер. А я провожу Эмму… Мне надо задать ей массу вопросов. Алина, пятясь, отошла от нас. А я устремилась вслед за Эммой, не до конца уверенная в том, что Алина поверила, что я вижу Эмму впервые. Страховки ради я сказала Эмме, что догоню ее возле кладбищенских ворот. Спустя полтора часа мы пили водку в Лопухине и закусывали ее свежими помидорами. Все это время Эмма только плакала и отказывалась отвечать на мои вопросы. Когда же я поставила на стол бутылку, она встала, подошла ко мне и обняла. Телячьи нежности. — Спасибо. Мне надо было выпить еще несколько дней тому назад, — сказала она и залпом опрокинула в себя полстакана «Лимонной». Я оставила ее в полном бесчувствии. То, что мы пили с ней водку, сказано, конечно, громко. Пила она, а я только делала вид. У меня было слишком много дел, чтобы тратить время впустую. Заперев крепко спящую молодую вдову в доме и закрыв ворота, я помчалась в город. Мне надо было увидеть и Фионова, и Алину, и еще одну юную леди, которую я ни разу не видела, но о которой много слышала. С нее я и решила начать список визитов. Глава 13 Любовники Эммы Я уже успела настроиться на траурный лад, тем более что за сегодняшний день мне было не привыкать видеть скорбные лица. Хотя привыкнуть к подобному трудно. Короче, я приехала на квартиру Вика. Приехала, потому что была уверена в том, что именно там сейчас находится кто-нибудь из его родственников. В частности, меня интересовала его сестра Наташа, о которой он мне частенько рассказывал. По его словам, ей было чуть больше двадцати лет. Она была студенткой музыкального училища. — Вы Наташа? — спросила я девушку в черном платье, открывшую мне дверь. У нее были такие же красивые темные глаза, как у Вика, и такие же вьющиеся волосы. — Да. А вы Таня? Мне Витя много рассказывал о вас. Люди почему-то всю жизнь пользуются готовыми словесными клише, отшлифованными временем и применимыми к определенным ситуациям. Это — как пароль. А что еще могла сказать эта перепуганная насмерть и заплаканная девочка, потерявшая в одночасье любимого брата? Никто не был готов к смерти Вика. Его кончина выглядела противоестественной. Я вошла в квартиру. Тело Вика было еще в морге. — Мама уехала в похоронную контору, а я вот сижу здесь одна и вспоминаю брата. Давайте посидим вместе. — Наташа, мне надо с вами поговорить. Вы рассматривали вот этот альбом? — Вы про Эмму? — Да. Почему они расстались? — Так все глупо вышло. Я не уверена, что должна рассказывать об этом… — А ты сама-то знакома с ней? — С Эммой? Не то чтобы знакома… Во всяком случае, мы здороваемся при встрече, а это уже о чем-то говорит. — И когда вы с ней виделись последний раз? — Первого июня. — Откуда такая точность? — День защиты детей. Я участвовала в концерте, а потом решила зайти к Вите и пригласить его к нам на пельмени. С тех пор, как он решил жить один, он питался одной колбасой и сыром. — У нее на глазах выступили слезы. — А мы с мамой налепили пельменей. Я прихожу к нему, а у него Эмма. И это после всего, что между ними произошло! — Ты так и не расскажешь мне ничего?.. — Не знаю… Самое ужасное заключается в том, что они меня не видели. Дверь была незаперта. Я вошла, а они очень громко разговаривали. Особенно она. Я и раньше знала, что Эмма невыдержанная, но то, что я услышала… — Они ругались? — Не то слово. Она оскорбляла Витю, обзывала его такими словами… Я даже повторить не могу. — Но за что? — Вот и я себе задавала точно такой же вопрос. А потом поняла… Понимаете, по-моему, она пришла к нему просить денег. Ей нужна была какая-то очень крупная сумма, которой у Вити просто не могло быть. Он сказал ей, что постарается занять у кого-нибудь, но она стала на него кричать… Она кричала, что это вопрос жизни или смерти, что ей эти деньги необходимы как воздух… Да, именно так она и говорила. Мне показалось это странным, ведь все в городе знают, что Эмма вышла замуж за Липкина. А у него-то денег будет побольше, чем у Вити. Словом, мне пришлось вернуться к двери и сильно хлопнуть ею, чтобы создать видимость того, что я только что пришла. И тотчас все прекратилось. Вы не поверите, но, когда я вошла в комнату, Эмма с раскрасневшимися щеками просила у Вити прощения и обнимала его. Она явно была не в себе. Я тоже так подумала. — Думаю, что это именно она спровоцировала сердечный приступ. Витя был добрым парнем, вполне возможно, что он расстроился из-за того, что не смог помочь Эмме. Ведь он в свое время очень любил ее… — Наташа, расскажи, что между ними произошло. Она сжала кулаки и ударила ими по своим коленям, это был жест досады. — Черт!.. Все получилось так по-дурацки. Ко мне приехала подруга, очень красивая девочка. Из другого города. А в это самое время к нашим родителям из Риги прилетели друзья, с которыми они учились в университете. Вот мы с Ларисой и попросились пожить немного у Вити. Я-то рано утром уходила на занятия, а они оставались в квартире вдвоем… А Эмма, как назло, угодила в больницу с аппендицитом. Она замолчала на некоторое время. — Эмма застала их? — Вот именно. Увидела все своими глазами. А ведь я знаю Витю, он не такой… Просто случай. Он мужчина, и этим все сказано. Но она ему не простила. А буквально через месяц вышла замуж за Липкина. — Наташа, то, что ты мне сейчас рассказала, очень важно. А не знаешь ли ты, с кем встречалась Эмма до Вика? — Знаю. Я видела ее с нашим соседом, Сашкой. Похоже, она работала у него секретаршей или кем-то вроде этого. — Адрес можешь назвать? — Пролетарская, 7, квартира. 56. У нас 55, а у него 56. Но это мать его там живет, а он сам бизнесменом заделался, купил квартиру… Я его уже давно не вижу. Высокого полета парень. А мы с ним в детстве вместе на велосипедах путешествовали — до вокзала и обратно… …Я вышла из квартиры с омерзительным чувством человека, который, пользуясь ситуацией, потрошит людей в поисках информации. Ситуация — информация. Но, прежде чем ехать на Пролетарскую, я заглянула к Левке Медвянникову. Он подтвердил, что сперма, обнаруженная на трусах покойного Липкина, соответствует той, которая была в презервативе, найденном мною в Кукушкине. И ее же следы были обнаружены на белье Алины. Круг замкнулся. Они были любовниками: Липкин и Алина. Что и требовалось доказать. — Левка, на мои деньги ты обязательно в этом сезоне достроишь дачу, — смеясь, сказала я, протягивая ему пакет с трусами Фионова. — Держи. Он без слов взял пакет и деньги, посмотрел на меня, вздохнул приличия ради и развел руками: — Считай, что кирпич у меня уже есть. Адье! Я поехала на Пролетарскую. Позвонила в пятьдесят шестую квартиру. Дверь открыла женщина. — Проходите, пожалуйста, — сказала она, беря меня за руку и просто затаскивая за собой в квартиру. — Я жду вас. — Меня? — удивилась я. — Но как вы могли узнать о моем приходе? — Вы же Таня? — Да, я Таня. Уверяю вас, вы что-то перепутали. — Вы от Клавдии Петровны? — Нет, извините. А что случилось? Лицо ее перекосилось, словно от боли. Она закрыла его руками. — Посидите, пожалуйста, со мной. Хотя бы до прихода той Тани. Я не могу подолгу оставаться одна. Понимаете, у меня позавчера были похороны… Я лишилась своего единственного сына, Сашеньки. Я собралась уходить. Нервы мои были на пределе. Что такое, черт подери, происходит в этом городе? — Как фамилия вашего сына? — Вальтер. Александр Вальтер. Может, слышали? Еще бы. «…Третий — Александр Вальтер…» — вспомнила я голос Янтарева. Вот и соединились наши списки: живых и мертвых. Кто бы мог подумать, что Эмма как-то связана с Вальтером? Я помогла несчастной женщине скоротать двадцать минут до прихода моей тезки экстрасенса, которая должна была помочь ей избавиться от последствий стресса. Я вышла от нее и, сев в машину, достала список умерших молодых мужчин, который дал мне Янтарев. Козырев Виталий. И я вспомнила, где уже слышала эту фамилию. «…знакомого поминаем… Козырева Витальку… Представляешь, мужику двадцать пять лет, а у него инфаркт…» Знакомый патологоанатома Толика Агапова. И я поехала в морг. От Толика слегка несло водочкой. По-моему, он вообще не просыхал. У него даже кончик носа был красный. (А вообще-то, он весь был в красно-белых тонах: кровь на медхалате.) — Толик, ты сейчас очень занят? — Нет, а что? Мои клиенты — народ терпеливый. Умеют ждать. Тем более что им теперь некуда торопиться. — Мне надо с тобой поговорить. Он провел меня в крохотную комнатку, в которой помещался лишь столик да два белых табурета, не считая омерзительного, с облупившейся краской гинекологического кресла. — А кресло-то зачем? — отвернулась я от этой каракатицы, которую вернее было бы назвать дыбой. — Ну, как же… Устану вот, лягу, отдохну. Такие дела. — Слушай, Толик. Ты на днях поминал Виталия Козырева. Кто это такой? — А-а… Дружбан мой. Вместе учились. Он был директором коммерческой фирмы. — Ты что-нибудь, кроме этого, о нем знаешь? — Конечно, знаю. Он иногда приглашал меня к себе на дачу… Там такая дачка, прикинь… Терпеть не могу этот жаргон. — Я не про дачку. У него есть семья? — Конечно. Жена и двое маленьких детишек. Мальчик и девочка. — А ты не можешь дать мне их адрес? Мне надо поговорить с его женой. — Исключено. Там, скажу я тебе, такая мамзель, к ней ни на какой козе не подъедешь. Она не станет с тобой разговаривать. — Но ведь ты же не знаешь, о чем я буду с ней говорить. — Все равно. Крутая баба. Без предварительной договоренности, без рекомендации — даже дверь не откроет. — А ты с ней разве не знаком? — Знаком. И очень даже близко. Тебе что, устроить встречу? Вроде бы не бестолковый, да и на жирафа не похож… — Слушай, я тебя сто лет знаю, чего ты придуряешься? Мне надо выяснить, как прошел последний день у этого Козырева и что спровоцировало его смерть. — Это и я могу тебе рассказать, потому что Нинка ничего не знает. Виталька умер на даче, в аккурат — в обед. — А что он делал на даче? Ведь не полол же грядки? — Нет, конечно. Для этого у них есть приходящий садовник. У Витальки были гости. Вернее, гостья. Баба — слюнки потекут. Я-то приехал часов в одиннадцать, а она пришла к нему еще вечером, переночевала у него, а может, заявилась чуть свет… Но это маловероятно. Такие девушки любят поспать подольше. — Любовница? — Не знаю даже… Какие-то странные у них отношения. Сначала она вела себя более-менее, но потом уединилась с ним в комнате, стала о чем-то шептаться, а потом и вовсе заорала. — А что она орала? — Что все мы, мужики, одинаковые, что нам только одно подавай, и все в таком роде. А как коснись чего-то серьезного, так сразу в кусты… Мне показалось, что она у него что-то просила… Даже плакала. В общем, истеричка какая-то. Но красивая. — А как эта гостья выглядела? И Толик описал мне Эмму. В подробностях. О чем же таком она говорила с этими мужчинами, что с ними после разговора случался сердечный приступ? 1. Вик. 2. Александр Вальтер (я была почему-то уверена, что и здесь не обошлось без Эммы). 3. Виталий Козырев. Я вернулась домой, где уже не была, кажется, целую вечность, и достала списки Липкина. А что, если эти инициалы как — то совпадают с Эммиными любовниками? Я сравнила инициалы, они не совпадали. Кто же такой Григорий Абросимов — четвертый из молодых покойников Янтарева? Информация о нем была очень скудная. Главный редактор рекламной газеты «Что? Почем?». Я позвонила Янтареву. — Как там с лесными трупами? Секрет фирмы? — Ищем. Трупы опознали. Все безработные, но вполне интеллигентные люди с высшим образованием. Они пропали пять дней назад. Тебя это интересует? — Очень. — Тогда подъезжай, поговорим. Глава 14 Из дневника Эммы Д 5 июня 1995 г. «Я больше не могла думать ни о ком, кроме него. Я и сейчас думаю только о нем. Мы провели ночь в палатке, комары зудели за полотняной стенкой, пытались пробраться в палатку через сетку на окне, но не смогли. Но они могли увидеть все, что происходило. Алик сказал, что у меня красивые ноги и грудь. Я ему тоже что-то сказала, и мы потом долго смеялись. Я не хотела, чтобы наступило утро». 7 июня 1995 г. «Алик подарил мне кольцо. С искусственным рубином. Мы катались с ним на прогулочном катере и пили ледяной рислинг. Теперь у меня болит горло. Он говорит, что любит меня, но я ему почему-то не верю. Я вообще не верю, что кто-нибудь когда-нибудь сможет полюбить меня безоглядно. Да и про себя я не могла бы с точностью сказать, что способна на подобное чувство. Я хочу любить, я очень хочу любить, но отделить любовь от влюбленности я не могу. Я хочу быть Бовари. Ее тоже звали Эмма. «Эмма похудела, румянец на ее щеках поблек, лицо вытянулось. Казалось, эта всегда молчаливая женщина, с летящей походкой, с черными волосами, большими глазами и прямым носом, идет по жизни, едва касаясь ее, и несет на своем челе неясную печать какого-то высокого жребия. Она была очень печальна и очень тиха, очень нежна и в то же время очень сдержанна, в ее обаянии было что-то леденящее, бросавшее в дрожь, — так вздрагивают в церкви от благоухания цветов, смешанного с холодом мрамора». Но это все обман. Она просто скрывала свои бешеные чувства. «А между тем она была полна вожделений, яростных желаний и ненависти. Под ее платьем с прямыми складками учащенно билось наболевшее сердце, но ее стыдливые уста не выдавали мук. Эмма была влюблена в Леона, и она искала уединения, чтобы, рисуя себе его образ, насладиться им без помех…» Алик тоже чем-то похож на Леона, но скорее всего я занимаюсь самообманом. «Веление плоти, жажда денег, томление страсти — все слилось у нее в одно мучительное чувство. Она уже не могла не думать о нем — мысль ее беспрестанно к нему возвращалась… Ее раздражали неаккуратно поданное блюдо, неплотно запертая дверь, она страдала от того, что у нее нет бархата, от того, что она несчастна, от несбыточности своих мечтаний, от того, что дома у нее тесно». Боже, как точно это сказано. И я тоже страдаю от этого же. И еще: я не понимаю, почему мужчины охладевают к женщинам. Если это любовь — а они всегда клянутся в любви, — тогда почему же они так безболезненно расстаются со своими возлюбленными и бросают их? При слове «Алик» я вздрагиваю. Может, мне не следовало спать с ним? Быть может, я поступила дурно? Но тогда бы он взял на острова кого-нибудь другого. Вернее, другую. Я ничего, ничегошеньки не понимаю в мужчинах». 10 июня 1995 г. «Я пыталась притвориться, что охладела к Алику. Старалась не смотреть на него, делала вид, что о чем-то задумалась. Я ждала от него проявления какой-то нежности, мне так хотелось, чтобы он спросил меня, отчего я такая грустная и почему не смотрю на него. Но он красил полы на веранде и, казалось, совсем забыл обо мне. Мы с ним переставляли мебель, я мыла полы, готовила и вдруг поймала себя на мысли, что он попросту использует меня. Но потом это все прошло. Мы пили холодное красное вино, заедали его сыром, и я чувствовала себя совершенно счастливой. У него хорошая дача, прямо у реки… Завтра он уезжает в командировку». 11 июня 1995 г. «Алик уехал в Москву. Я снова живу с мамой. Она совершенно не понимает меня. Я рассказывала ей об Алике, а она смеялась мне в лицо. Она не верит в то, что после командировки Алик мне позвонит». 15 июня 1995 г. «Алик приехал из командировки, но мне не позвонил. Я встретила его случайно на улице. Он остановил свой шикарный зеленый «Форд» и предложил мне прокатиться с ним. Оказывается, он в городе уже три дня. Я боюсь сказать об этом маме». 1 сентября 1995 г. «Не могла даже открыть дневник, потому что боялась прочитать все, что касалось Алика. Он объяснил мне, что отношения, которые у нас с ним были, ни к чему его не обязывают. Что он еще молод для женитьбы, а обманывать меня он не собирается. Не могу назвать это благородством, но уж лучше проглотить все это одним махом, чем мучиться». 22 сентября 1995 г. «Я познакомилась с мужчиной в кафе. Просто оказались за одним столиком. Он сначала долго смотрел на меня, а потом заговорил. Предложил мне встретиться с ним вечером». 28 сентября 1995 г. «В. предложил мне переехать к нему. Это удивительный человек. Он говорит, что в наше время английский — это все. Накупил мне самоучителей и пообещал найти для меня хорошего преподавателя. Только все равно непонятно, зачем мне английский? Если бы он предложил мне поступить в медицинский или юридический, как советует мама, все было бы ясно: он хочет, чтобы я развивалась. Но почему именно английский? По ночам он не дает мне спать. Он очень большой, сильный, и мне иногда кажется, что он меня когда-нибудь задушит или придавит… Бывает груб, но потом всегда извиняется. Есть в нем что-то от животного. Но это все ночью. Утром же и днем он — совершенно другой человек. Он говорит, что я очень красивая и должна пользоваться своей красотой. Еще он занимается моим воспитанием. Хотя я была уверена, что этим в свое время занималась моя мама. Я не пойму, кого он из меня собирается сделать». 1 ноября 1995 г. «В. привел меня в «Элеонору» — салон красоты. Я не выношу запаха парикмахерских с тех пор, как проработала там какое-то время. Но не скрою, что мне доставило огромное удовольствие ощущать на себе прикосновение женских рук, которые занимались моим лицом, волосами, ногтями. Я вышла оттуда какая-то обновленная. В. сказал, что это надо делать регулярно. Мы отъехали немного от «Элеоноры», и он взял меня прямо в машине. От моей прически не осталось и следа. Он меня измучил, довел до слез. Я ему сказала, что не верю, что его хоть сколько-нибудь интересует то, что происходит в моем сердце или голове. «Я интересую тебя лишь ниже пояса». Вот так ему и сказала. Он заявил, что это и есть любовь. А когда мы приехали домой, мне позвонила мама. Я разговаривала с ней по телефону, а В. в это время снова раздел меня… Вот так, с телефонной трубкой в руках, я и стояла, опершись на стол и плача от всего того, что он со мной делал. А мама думала, что у меня аллергия, потому что я всхлипывала… Я так не выдержу». 15 ноября 1995 г. «Мама подробно меня расспрашивала о В. Я поняла, что ей хотелось бы, чтобы я, как раньше, жила с ней. Она скучает по мне. Но у В. такая квартира! Когда он уходит на работу, я просто отдыхаю. Правда, в последнее время что-то болит внутри. Я не удивлюсь, если там обнаружатся какие-то разрывы. Сегодня вечером к нам должны приехать друзья В. из Франции. Мы вчера ездили в «Саварен» смотреть вечернее платье. В. купил мне очень открытое платье за четыре с половиной миллиона». 16 ноября 1995 г. «Я вчера сбежала от В. в черном платье, которое он мне подарил. Это были никакие не французы, а просто его московские друзья. Они напились и предложили мне то, чего раньше делал со мною он сам. Я успела прихватить несколько сотен долларов, выбежала из квартиры, остановила такси и приехала к маме. У меня внутри пустота. А еще непроходимая боль. Я не удивлюсь, если встречу В. на улице, а он со мной не поздоровается». 20 ноября 1995 г. «В. звонит мне и просит вернуться. А у меня температура и кровотечение. Завтра я иду с мамой к врачу. В. сказал — впервые! — что любит меня и что не может без меня жить. Мама слышала наш разговор, вернее, она слышала лишь то, что говорила я. Но она все поняла. «Решай сама», — сказала мне она. Но я знаю, что она думает обо мне и В. Она не верит в наше будущее. И все мои попытки доказать ей, что я все еще нахожусь в поисках моего мужчины, приводят лишь к новым разочарованиям. Она жалеет меня. Ничего не говорит, но так смотрит на меня, что мне все становится понятным. Она никогда меня ни в чем не упрекнет. Я это знаю. Но и жить так, как она, совершенно одна, без мужчины, не собираюсь. Я верю, что после В. будет другой мужчина. Я не хочу той независимости, которой мама так гордится. Я хочу быть зависимой. Если человек независим, то он никому не нужен. Это нельзя назвать счастьем. Это самообман». 30 ноября 1995 г. «Я лежу в больнице. Это гадкое и отвратительное место. Даже сад, который окружает больницу, кажется мне пропитанным запахом карболки и пенициллина. Здесь женщин режут, как лягушек. Что-то вырезают, пришивают, удаляют, прижигают. Как в концлагере. Я еще в лучшем положении, чем некоторые из больных. Меня лечат безболезненно: спринцуют. А за что мне все это? Я устроена иначе, чем мужчина, меня больше беспокоит душа, нежели тело. Но когда смотришь из окна на больничный сад, мокнущий под дождем, то в голову лезут только мрачные мысли. Так ли уж важна душа? И еще. У состоятельных женщин нет проблем с обезболиванием. Они платят большие деньги за то, чтобы операция прошла без осложнений. К ним и отношение другое. Да и в обществе так заведено: уважают больше тех, кто богаче. Это аксиома, и поэтому доказывать обратное — занятие бесполезное и крайне неблагодарное. А потому, милочка, говорю я сама себе, делай выводы. Ежедневно. Ежеминутно. Ежесекундно. Иногда я вспоминаю Алика, его смех, его веселые глаза, которые дарили мне так много счастья. Куда это все подевалось и почему я сейчас лежу здесь одна? Ко мне приходит только мама. Она — единственный человек, который любит меня по-настоящему. И я очень благодарна ей за это. Я смотрю на нее и завидую ее здоровью, силе и красоте. Я много моложе ее, а чувствую себя слабой и немощной. Это потому, что во мне нет внутреннего стержня. Так говорит моя мама». 15 декабря 1995 г. «В. до сих пор присылает цветы, но мама не пускает его ко мне. Она хочет, чтобы я забыла о нем. Она сама все решила за меня. Может, она и права. Сегодня вечером иду на день рождения Абросимова. Это сын маминой подруги, редактор какой-то рекламной газетенки. Это мамины слова. Но я тоже к ним присоединяюсь. Я знаю Абросимова уже несколько лет. Сначала нас с ним хотели поженить, когда мне только-только исполнилось восемнадцать. Мама вбила себе в голову, что меня надо отдать замуж только за человека, которого она хорошо знает, проверенного, как сказала она. Гриша Абросимов со своей мамой приходили к нам, приносили вино и толковали о прелестях семейной жизни. Потом наши мамы уходили на кухню, а нас оставляли одних, чтобы мы «пообщались». Это Гриша научил меня целоваться. Он вообще много чему меня научил. А потом я узнала, что у него была другая девушка, а со мной он встречался «разнообразия ради». Он сам мне сказал это при очередной «семейной» встрече, когда я отказалась прийти к нему в редакцию. Я заявила, что не хочу больше заниматься этим в его кабинете и что вообще расскажу все его матери. Он обозвал меня б…ю и ушел, хлопнув дверью». 16 декабря 1995 г. «Вчера была на дне рождении Абросимова. Он стал важной птицей. Я пошла к нему из-за мамы. Она хотела реанимировать наши с ним отношения (которых в принципе и не было). И вот, когда внесли гуся, в дверь позвонили. Пришел один из его учредителей. Не гуся, конечно, а Гришиной газеты. Мужчина, которого я ждала всю жизнь. Я поняла это, как только увидела его. Он так посмотрел на меня — это длилось всего несколько секунд, — что у меня внутри все перевернулось. Мне захотелось вскочить с места и побежать за ним. Я почувствовала его не душой, не телом, а разумом. Я захотела, чтобы этот человек всегда был со мной рядом. Чтобы он вел меня по жизни как поводырь. Он намного старше меня, и от этого у меня еще больше кружится голова. А ведь он не сказал мне ни слова. Просто посмотрел. Пусть это будет не любовь, а какое-то рассудочное чувство, но он мне нужен. Очень. Очень». 25 декабря 1995 г. «Он сделал мне предложение. Мы гуляли по заснеженным улицам, потом зашли в какое-то маленькое кафе. Там подают грибы по-швейцарски. Но я ничего не ела. Я уже несколько дней ничего не ем. Человека, который приходил тогда на день рождения Абросимова, зовут Яков Липкин. Он очень богат. Говорят, он может купить весь наш город. На следующее утро после того знаменательного дня рождения он прислал мне корзину с продуктами из супермаркета и букет сирени. И это в декабре-то!!! И мама сдалась. Она сказала, что брак по расчету — «не такая уж и безнравственная вещь». Она поняла, что Яков Самуилович влюбился в меня с первого взгляда. Я стала очень плохо спать. Я волнуюсь. Ведь я никогда не была ничьей женой. Я ничего не умею. Ничего». 26 декабря 1995 г. «Я впервые ночевала у Яши. Так он просил меня к нему обращаться. Я спала в другой комнате. Вот это воспитание. Просто он сказал, что мы должны постепенно привыкать друг к другу. Он нежный и ВНИМАТЕЛЬНЫЙ. Я стараюсь тоже смотреть на него прямо и отражать, при возможности, его немой вопрос: люблю ли я его. Разве я могу ответить на этот вопрос? Он как драгоценность, которой знаешь цену, но не знаешь, в чем эта ценность заключена. Я не случайно подчеркнула слово «ВНИМАТЕЛЬНЫЙ». У Яши необыкновенный взгляд. Я боюсь, что он читает мои мысли. А они не всегда хорошие. Есть и дурные. Например, мне бы хотелось, чтобы он обнял меня, а он еще ни разу ко мне не прикоснулся. А ведь, если мне этого хочется, значит, я выхожу за него замуж не только из-за денег? Значит, я и его самого хочу вместе с деньгами. Я сказала об этом маме. Она объяснила мне, что это здоровый цинизм и подобные мысли вполне естественны для молодой женщины, которая столько настрадалась в своей жизни. Так вот. Перед тем как проводить меня в спальню, Яша долго разговаривал со мной. Но я уже знала, как себя вести. Я поняла одно — если я мужчине нужна, то он примет меня такой, какая я есть. Я не хотела никаких игр. Я хотела быть с ним естественной и такой же остаться в браке. Словом, пока мы сидели за столом и пили чай, я рассказала ему все про Алика, и про В., и даже про Абросимова. Я рисковала, конечно, какому мужчине приятно слушать такие подробности из жизни его невесты, но я решила действовать наверняка. И, на мой взгляд, правильно сделала. Я почти всю ночь не спала. Все представляла себя в новом качестве. А утром заснула и проснулась оттого, что в дверь кто-то постучал. Я думала, что это пришел он. Но это была Валентина. Его домработница. Она сразу понравилась мне. В руках у нее был поднос с едой. Но я отказалась есть в постели. Мне было неудобно. Но только не в моральном плане, а в физическом. Я люблю есть за столом. Хотя жизнь идет, все меняется, можно поменять и привычки». 1 марта 1996 г. «Вот уже месяц как я Эмма Липкина. Я совершенно счастлива». 3 марта 1996 г. «Так не бывает. Мне кажется, что я сейчас открою глаза, и все закончится, и не будет Яши. Я обожаю его. Мне нравится в нем все: и глаза, и нос, и руки, и его чудесный плоский живот, и твердая грудь в мягкой кудрявой шерсти, и ложбинка на плече, куда я кладу свою голову. С Яшей я могла бы жить на безлюдном острове и питаться одной корой». 4 марта 1996. 7.00 «Я сегодня ночевала у мамы. Все рухнуло в одночасье. Я полностью раздавлена». 4 марта 1996 г. 8.00 «Я посмотрела на себя в зеркало. Волосы мои стали рыжими. Очень красивый цвет. Без дураков». 4 марта 1996 г. 16.00 «Я уже дома, у Яши. Он объяснил мне, что в этом заключается вся его жизнь. Он почему-то доверяет мне. И, кажется, я знаю, почему. Он любит меня. И я его тоже люблю. Только мне очень сложно все это пропустить через себя. Моя птичья голова не в состоянии до конца понять всю важность этого». 3 июля 1997 г. «Элеонора». Глава 15 Списки Янтарев встретил меня приветливо, предложил кофе. Я не отказалась. У него роскошный кабинет с кондиционером. На столе рассыпаны фотографии убитых в Кукушкине. Женщина — Наталия Александровна Соломонова, двенадцать лет проработала на предприятии № 26; Константин Михайлович Шурыгин — тринадцать лет проработал на закрытом предприятии № 26; Сергей Алексеевич Виноградов — пятнадцать лет проработал на предприятии № 26. Все они более двух лет назад были уволены по сокращению штатов и некоторое время исправно получали пособие. У всех нормальные семьи, дети. Все чисто. Мы проверяли. Домашние ничего об их поездке в Кукушкино не знали. Это подтвердили все из опрошенных трех семей. В настоящее время Наталия Соломонова подрабатывала кондуктором на пригородном автобусе, Константин Шурыгин ремонтировал, где придется, сантехнику, а Сергей Виноградов собирал из деталей телевизоры и по дешевке продавал их на рынке. Единственным, что связывало этих людей, было то, что они проработали много лет на одном предприятии. — А чем оно занималось? — Обычный почтовый ящик. Военная промышленность. Очень емкое понятие. Подробнее тебе никто не скажет. — Но кто хотя бы они по профессии? — Химики. — А что сказали дома у этой Соломоновой, куда она собиралась четвертого рано утром? — Как всегда — на работу. И так — у всех. Мы ведь тоже не баклуши бьем. — Чертовщина какая-то. Зачем они поехали в Кукушкино? Не на пикник же?! — Как знать… А у тебя что нового? — Проверяю все версии. — Ну и как, получается? Я пожала плечами. Хвастать было особо нечем. Пока что ничего не ясно. — Знаешь, Борис, я вывела очень странную закономерность. Это я насчет твоего «инфарктного» списка. Но прежде, чем тебе все рассказывать, мне необходимо кое-что выяснить. Теперь я тоже думаю, что эти инфаркты неслучайны. Кто-то — и я подозреваю конкретного человека — сообщает, вернее, сообщал этим молодым людям нечто такое, после чего они не выдерживали и умирали. Я понимаю, конечно, что это звучит нелепо, но это так. Дело в том, что накануне смерти практически каждый из них имел разговор — или больше, чем разговор — с одной женщиной. С одной и той же женщиной. — И ты мне ничего не скажешь о ней? — Нет, извини, но пока не могу. К тому же это ненаказуемо. Да и доказать будет невозможно, так? А поэтому тебе придется набраться терпения и подождать, пока я все проверю. А что с Земляникиным? — Мои люди постоянно следят за его подъездом. Но пока безрезультатно. — Послушай, Янтарев, ты не мог бы мобилизовать мне на помощь твоего самого лучшего эксперта, того самого, которого ты называешь волшебником? — Нет проблем. А в чем, собственно, дело? — А ты напиши ему записку, мне еще нужно подготовиться… Сегодня вечером я ему кое-что принесу. Идет? — Конечно. — Он достал ручку, а я протянула ему вырванный из блокнота листок. — «Подателю сего письма?» — в таком духе?.. И он, смеясь, принялся писать записку своему эксперту. Он и не подозревал, какие большие надежды я возлагаю на этого человека. Но всему свое время. Я поехала к Алине. Она сидела за экраном монитора и, похоже, играла, как малое дитя, какими-то цветными шариками. Увидев меня, она буквально подскочила, как если бы ее застали за постыдным занятием. Ее серебряная головка сверкала в льющемся из окна солнечном свете. Пунцовые губы прекрасно оттеняли белоснежную кожу. Я села напротив нее и посмотрела ей в глаза. — Ты хотела узнать имя убийцы Якова Самуиловича. Помнится, в тот день, когда ты ночевала у меня, мы отложили разговор на эту тему до утра, но утром ты даже не вспомнила, зачем пришла ко мне. Вот я и хочу знать, что такого могло случиться той ночью, что ты передумала обращаться ко мне? Алина вспыхнула. На кончике носа у нее выступили капельки испарины. Она разволновалась. — Я поняла, что не смогу оплатить твою работу, — она, видимо, вспомнила, что мы договаривались обращаться друг к другу на «ты», — мне было просто неудобно… — Зачем ты мне врешь? Ты просто боишься Фионова. Где он, кстати? У себя? — Нет. Он еще не приходил. Но ты права, я его действительно боюсь. — А чего ты боишься конкретно? Остаться без работы? — Нет, это ерунда. Я всегда смогу устроиться. Но он имеет надо мной какую-то власть. Ты не подумай, это не фантазии. Когда я его вижу, со мной что-то происходит… — Можно, я от тебя позвоню одному человеку? Я набрала номер телефона лаборатории Левы Медвянникова. Его позвали. — Ты мне только скажи, все совпало? — Да. Твоя дамочка, как я уже говорил, времени зря не теряет. Ты совершенно правильно вычислила ее любовников. Не исключается также, что она в один день была и с первым, и со вторым. Я прямо даже не знаю, то ли вам, женщинам, позавидовать, то ли посочувствовать… — Это зависит от мужчины, — усмехнулась я. — Я теперь твоя должница. Спасибо. Он шантажирует тебя? — спросила я в лоб Алину, стараясь, чтобы мой голос прозвучал как можно более жестко. — Говори, себе же душу облегчишь… Смерть Липкина и твои страхи как-то взаимосвязаны? — Я даже не знаю… — Губы у нее задрожали. — Я только подозреваю, что все это связано, но ничего не могу доказать… Но Фионов ведет себя очень странно… — Налей мне, пожалуйста, кофе. — Только из термоса. Устроит? Я выразительно взглянула на роскошный белый электрический чайник «Тефаль», Алина тотчас пояснила: — Я неделю назад уронила его, и там что-то сломалось… Все никак не приглашу одного парня, который пообещал починить. — И ты всем предлагаешь кофе из термоса? — Нет, что ты. Это я для себя из дому приношу, а Фионов принципиально отказывается и пьет только минеральную воду. — И сколько дней он пьет минеральную воду? — Да с конца июня и пьет. Чайника ему, видите ли, жалко, но я же не нарочно уронила его… Я разговаривала с Женевой, а чайник в это самое время закипел, вот я по инерции и потянулась, чтобы его выключить, а стояла я очень неудобно, короче — чайник упал. — Значит, четвертого июля Фионов не мог пить кофе у себя в кабинете? Она подняла на меня испуганные глаза. — Нет. Он в тот день вообще не был здесь. — И ты знаешь, где он был? — Да. Я подслушала его разговор по телефону. Он звонил в гараж, к Андрею, и просил его купить билет на электричку до Кукушкина… — До Кукушкина? И ты все это время молчала? — Я не знаю, зачем я тебе все это рассказываю, но я боюсь его, мне кажется, что это он убил Якова Самуиловича. — Послушай, но почему он не сказал, к примеру, Андрею, чтобы тот хорошенько заправился и отвез его на машине в Кукушкино, если уж ему это было так необходимо… Почему электричкой? Что за придурь? — Понятия не имею. Но я не удивилась. — Почему? — Потому что он довольно часто обращается к Андрею с такой просьбой. Андрей даже выучил расписание электрички. «Странно все это, — подумала я, вспоминая свой последний разговор с Андреем. — А ведь он говорил мне правду: работа, дача с вариантами, снова работа, дача… Ничего особенного. Но ведь я не спрашивала его, на чем Липкин… Стоп, по-моему, у меня засорились мозги. При чем здесь вообще Андрей? Ведь он — водитель Липкина, а не Фионова». — Алина, но почему Фионов обращался с подобной просьбой к Андрею? У него что, нет личного водителя? — Нет, конечно. Он сам водит свой «мерс». А к Андрею обращается, потому что так принято, что ли… Не знаю, они Андрея и за сигаретами посылают… Я пожалела, что не расспросила Андрея о маршрутах Фионова. Ведь тогда бы я раньше узнала о том, что он четвертого июля был в Кукушкине. Хотя это еще не доказывало его причастность к убийствам трех безработных в кукушкинском лесу. Да и вообще, были ли как-то связаны эти преступления? Еще этот отстрел собак… — Таня, а вы не могли бы меня спрятать? За те деньги, которые я вам показывала. Я перестала спать по ночам… Мне кажется, что скоро произойдет что-то ужасное. У меня нехорошее предчувствие… — Что с тобой, Алина? — спросила я, замечая, что от страха она снова перешла на «вы». — Если хочешь, поживи у меня просто так, бесплатно, но в чем дело-то? — Все дело в Фионове. Понимаешь, я тогда обманула тебя… Вот тогда, когда Илья Ильич вроде бы пропал, зашел в супермаркет, а потом его якобы наш человек нашел в квартире привязанным к стулу… Так вот, Фионова в той квартире нашла я. Это была наша с ним квартира. Я была его любовницей. Но после того, как погиб Липкин, я не могу оставаться с Ильей Ильичом наедине. Я его боюсь, а спросить прямо, убил ты Яшу или нет, не могу. Я рядом с ним становлюсь какая-то безвольная. Он приказал мне приехать к нему в назначенное время, но перед этим я должна была ему позвонить и предупредить о своем приезде. У нас так заведено. Я позвонила, а трубку никто не взял. Время шло, и я боялась, что он разозлится, если я опоздаю. И вот тогда я поехала сама. У меня были ключи. Я открыла и застала его там совершенно голого, с завязанными глазами, он был намертво стянут ремнями и привязан к стулу. Я развязала его, и он, сказав мне, что у него есть важные дела, отправил меня домой, приказав позвонить почему-то тебе и рассказать, будто я узнала о том, что с ним произошло, от третьего лица и что случилось это якобы под утро… Он отвез меня домой, а сам уехал не знаю куда… — Алина, — начала я говорить, пытаясь отвлечь ее мысли от Фионова, — ты взрослая умная девушка… Как ты можешь позволить какому-то мужику командовать тобой? Чем он тебя берет? Ведь он, между нами, урод. Ты испытываешь к нему сексуальное влечение? — На работе меня от него тошнит, но когда мы с ним остаемся вдвоем, что-то происходит, я не знаю… Вообще-то, я не страстная женщина… Я извиняюсь, что приходится говорить о таких вещах, но это очень важно. Ты, наверное, уже поняла, что я жила с Яшей. Но то, что было у меня с Яшей, совсем не похоже на то, что у меня с Фионовым. Фионов меня словно гипнотизирует. Я отдаюсь ему не по своей воле… После встреч с ним у меня болит голова… Я не понимаю, что со мной происходит. — А что там насчет шантажа? — Я пыталась сбить ее с толку. — Чем он тебя шантажировал? — Он сказал, что если хотя бы одна душа узнает о том, что он четвертого июля был в Кукушкине, то мне будет плохо. И про ночной звонок тебе — тоже. Ему было важно, чтобы ты подумала, что его освободили и развязали лишь под утро. Значит, он после того, как отвез меня домой, был где-то, о чем ты не должна знать. А я тебе уже все рассказала. Я достала из сумки список из папки с документами Липкина, тот, где были проставлены лишь инициалы и цифры, очень похожие на количество денег. — Алина, ты что-нибудь знаешь об этих документах? Она повертела в руке список. — Кажется, знаю. Это, по-моему, список людей, которые работали на Расловке или Масловке, где у Липкина находится еще одна дача, на озеленении. Короче, он нанял людей, чтобы они привели в порядок его участок, вскопали, посадили цветы, построили небольшую теплицу… Видишь, там и заработки были небольшие. — А ты знакома с этими людьми? — Я была знакома только с Наташей. Ей понадобилось спросить что-то срочное у Липкина, а я на правах секретарши, узнав, кто она такая, познакомилась с ней и попросила ее достать мне клематисы. Она сказала, что проще купить в цветочном магазине импортную рассаду… Короче, поговорили ни о чем, но она мне показалась очень приятной. — Как отчество этой Наташи? — спросила я, чувствуя, что у меня мороз начинает идти по коже. — Не знаю. — Она не оставила тебе телефон? — Оставила. Только он в моей записной книжке, а она пропала. Совсем как твоя. Я облегченно вздохнула. Ее записная книжка все еще находилась у меня. — Алина, — сказала я, вставая, мне было трудно задавать такой вопрос, — скажи, Липкин в ночь перед смертью ночевал в Кукушкине с тобой? Лицо ее моментально стало красным. — Да. Но я уехала очень рано на электричке. — Глаза ее повлажнели. — Это не я, не я убила. Я не могла его убить. — Но если не ты, то кто же? — не отступала я. — Не знаю. Она отвернулась к окну, а я взяла со стола ее расческу, на которую давно поглядывала… Когда Алина повернулась, расческа уже лежала у меня в сумке. Я еще точно не знала, что собираюсь с ней делать, но чувствовала, что сделать это было необходимо. — Ты действительно хочешь, чтобы я тебя спрятала? — Да, — с жаром воскликнула она, поднимаясь со своего места. — И чем скорее, тем лучше… — Ты все-таки подозреваешь Фионова? И боишься его? Она молча кивнула головой. — У него нет случайно оранжевого «Запорожца»? У нее вытянулось лицо. — Конечно, нет! Я знаю все его машины. — Хорошо. Нет, так нет. Когда ты сможешь приехать ко мне? Я постараюсь к этому времени быть дома. — Да хоть сейчас. — Сейчас у меня много дел. Давай часов в восемь вечера, хорошо? Купи хлеба, а то у меня с этим всегда проблема. Она улыбнулась сквозь слезы. — Ты видела Эмму? Ты успела с ней поговорить? — спросила она меня. — К сожалению, не успела. Она села в какую-то машину и уехала. По-моему, у нее что-то не в порядке с головой. — Она переживает. — Кстати, а где Валентина? Я не видела ее на похоронах? — Домработница? Понятия не имею. — Она куда-то исчезла. — А ты с ней знакома? — Она была на квартире Липкиных, когда я приходила туда, чтобы найти Эмму. — Должно быть, дома. И я поехала к Валентине. Увидев ее живой и здоровой, я немного успокоилась. Что-то уж слишком много трупов в этой истории. — Таня? Что случилось? — Она выглядела испуганной. — Ничего особенного. Просто ты не была на похоронах Якова Самуиловича, вот я и подумала, что, может, с тобой что-нибудь произошло. — А, это, — она облегченно вздохнула, — нет, со мной все в порядке. Эмма не нашлась? — Нет. Вернее, она показывалась на кладбище, в парике и очках, хотела, должно быть, чтобы ее не узнали, но ее узнала Алина и бросилась к ней… Мне пришлось объяснить этой секретарше, что Эмма сейчас находится в таком состоянии, что с ней разговаривать бесполезно. Да и вообще, выглядела Эмма очень странно. Она, похоже, еще не скоро придет в себя. — А где она живет? — Понятия не имею. Она приехала на кладбище на машине и, судя по всему, с водителем. Не дожидаясь конца церемонии, уехала. — Странно. Валентина напоила меня чаем с пирожками, и я поехала в Лопухино. Эмма уже пришла в себя после тяжелого похмелья и выглядела достаточно бодро. Увидев меня, обрадовалась. — Давайте вместе пообедаем, — предложила она, — я хоть и плохо готовлю, но мясо получилось. И на самом деле по дому распространялся аппетитный аромат жареного. — Что нового? — спросила она, ставя передо мной на стол тарелку с салатом из помидоров. — Алина сказала, что твоего мужа могли убить с целью грабежа. Она так и выразилась. У него была какая-то коробка то ли с золотыми фишками казино, то ли с каким-то редким и очень ценным металлом. Ты-то сама что-нибудь об этом знаешь? — Ничего такого не слышала… Давай покурим… И она вместо того, чтобы есть, затянулась сигаретой. Я, сделав вид, что мне нужно заскочить зачем-то в спальню, взяла там с туалетного столика расческу с застрявшими в ней рыжими волосами и спрятала ее в карман. Вернулась и продолжала есть. — Послушай, а что ты можешь сказать о Фионове? — Я не люблю его. Во-первых, у него отвратная внешность, а во-вторых, век бы его не видать! — Но это недостаточные аргументы. — Я понимаю. И все равно, мне он неприятен. Я бы хотела как можно скорее получить деньги за всю недвижимость и уехать из этого города. И из этой страны. Маму вот только заберу. Ты займешься этим вопросом? — Но ведь я еще не нашла убийцу твоего мужа! — Ну и что. Какая теперь разница, кто его убил. Главное, что его уже нет… — И она вдруг осеклась и испуганно посмотрела на меня. — Я не то хотела сказать. Просто мне теперь ничего не грозит. Понимаешь, это чисто психологические дела. Мне почему-то казалось, что он живой. Я не могла поверить в его смерть. Ведь это же нормально? Я пожала плечами. — А вот когда я увидела его в гробу, то как-то успокоилась. — Значит, ты боялась именно Якова Самуиловича? И просила спрятать тебя только потому, что его еще не зарыли в землю? — Да. Почти. — И теперь ты можешь вернуться в город? — Я бы вернулась, но куда? В квартире пусто, противно, а здесь у тебя хорошо. Я оплачу все расходы, связанные с моим пребыванием здесь. Или тебя что-то не устраивает? — Может, тебе перепоручить все, что касается продажи твоего имущества какому-нибудь другому специалисту, который лучше меня разбирается в этих делах? Да и как быть с гонораром за мою работу? Неужели тебе не интересно, кто убил твоего мужа? — Уже нет. А деньги оставь себе. Я отказывалась понимать эту женщину. Она, похоже, совсем выжила из ума. Для того чтобы успокоиться, ей, оказывается, надо было только увидеть мужа в гробу. Как трудно подчас бывает понять людей. Особенно женщин. Я сказала, что разрешаю ей оставаться на моей даче столько, сколько ей будет угодно, и поехала в город. У меня в голове воцарилась такая путаница, что мне необходимо было побыть одной и все обмозговать. Приехав домой, я первым делом набрала номер Янтарева. — Хорошо, что ты позвонила. Человек, о котором я тебе говорил, уже в городе. Он приехал два часа назад. Мы следим за ним. — А где он остановился? — В гостинице «Европа». У тебя есть какие-нибудь мысли на этот счет? — Есть, но не по телефону… Я прошу тебя, держи меня в курсе, хорошо? Он наверняка будет искать контакта с людьми Липкина. А это очень важно. — Ну, то, что это важно, мы знаем и без тебя. Я положила трубку. Мне не хотелось верить в собственные предположения. Слишком уж все было страшно… Я достала записную книжку Алины и отыскала там телефон Наташи. Просто Наташи, без отчества. Я позвонила по нему: — Пригласите, пожалуйста, Наталию Александровну Соломонову, — попросила я, услышав мужской голос. В трубке немного помолчали, затем ответили: — Вы, наверное, не знаете, что Наташа умерла, — и повесили трубку. Я позвонила Медвянникову и предупредила о своем приезде. — Лева, — сказала я, входя к нему в лабораторию, — только не удивляйся, пожалуйста. Ты не заметил ничего особенного, когда делал анализы спермы этих мужчин? Он обхватил руками голову. — Черт, вечно ты впутываешь меня в свои проблемы. Заметил, конечно. Она свернулась тогда, когда еще не должна была свернуться. Ты не волокешь в этом, но поверь мне, такой спермы я еще ни разу не встречал. — Спасибо. — Я достала деньги. — Вот. Возьми, обещаю, что в ближайшие несколько дней оставлю тебя в покое. Затем я поехала к другому эксперту с письмом от Янтарева. Это был симпатичный толстяк, совершенно лысый и ужасно смешливый. По всякому поводу и без он хохотал как мальчик. Я протянула ему три целлофановых пакета и спросила, когда будут готовы анализы. — Тебя интересует краска для волос? Занимательно. Приходи утром, я постараюсь определить. А у Янтарева неплохой вкус. В Кукушкино я приехала в полдень. Сразу же пошла к Полине. — Скажите, у Якова Самуиловича кто-нибудь работал на участке? Какие-нибудь люди, которых он нанял для того, чтобы посадить цветы, ну, я не знаю там что, словом, привести в порядок сад или огород? Полина посмотрела на меня как на сумасшедшую. — Да вы сами видели его участок. Он зарос травой и вообще одичал. Как объяснял мне сам Яков Самуилович, его больше привлекала именно эта запущенность. А если ему нужна была ягода какая или что еще, то он покупал это у местных жителей. И у меня. — Значит, никаких людей вы в его саду не видели? — Нет. Он почти всегда был один. — А в ту ночь он был с Алиной? Она хмыкнула и отвернулась. — Вы можете, конечно, не отвечать. Но Алина мне сама все рассказала. В конце-то концов, все мы люди, и каждый вправе жить так, как ему хочется. Я же не сплетничать к вам пришла. Я расследую убийство. Это очень серьезно. Если вы будете и дальше молчать, то я вынуждена буду включить и вас в свой список подозреваемых. Возможно, вы — свидетель, который не желает помочь следствию. Я запугивала ее самым примитивным способом, поскольку надеялась, что она не знает о тех изменениях, которые произошли в нашем законодательстве и Уголовном кодексе. Конечно, она имела полное право молчать. — В тот день, когда убили вашего дражайшего Якова Самуиловича, вот в этом лесу, во время отстрела собак, убили еще троих людей. Их трупы лежали там три дня, а вы ничего не знали. Надеюсь, что вы не пойдете трезвонить об этом по всему Кукушкину. Вам все равно не поверят. Все эти убийства как-то связаны. И убийца прекрасно знал о приезде собачников. А может, это были вы? Она села, где стояла, и чуть не промахнулась, лишь каким-то чудом ей удалось опуститься на стул. — Матерь божья! — шепотом воскликнула она. — Какие страсти-мордасти ты мне рассказываешь. Три трупа? — Вы видели оранжевый «Запорожец»? — Конечно, видела. Его сегодня утром нашли возле леса. Приезжала милиция. Оказывается, «Запорожец» угнанный. — Убийца приезжал на этом самом «Запорожце». А вы не слышали, откуда он был угнан? — Из города. Так наши бабы говорили. У нас же здесь тоска смертная. Поэтому даже такая ерунда, как угон «Запорожца», — целое событие. — Скажите, так это Алина ночевала здесь в ту ночь? — Она. Да и не только в ту ночь. Они встречались тут, а я им готовила. У Якова Самуиловича с женой что-то не клеилось, вот он с Алиной-то и любился. — А Эмма сюда не приходила? — Нет. Сюда больше Фионов с Андреем приезжали. Эмма, я так думаю, отдыхала на другой даче. Но я там не была и ничего про ту дачу не знаю. Уж, наверно, она побогаче будет. — Я зайду в дом Липкина. Где лежит ключ, я знаю, поэтому больше не буду вас беспокоить. Я распрощалась с Полиной, как вдруг она меня окликнула уже с крыльца: — Вспомнила, сюда еще их домработница приезжала. Но не готовила им. Может, просто по делам. А я-то думала, что она мне что-нибудь важное скажет… На даче я немного отдохнула и составила список всех, кто был знаком с Липкиным и мог представлять интерес для прибывшего из Америки Ральфа. 1. Липкина Эмма. 2. Фионов Илья. 3. Алина. 4. Андрей — водитель (а почему бы и нет?). 5. Дымкова Маргарита — мать Эммы (всякое бывает). Я не заметила, как уснула. А когда проснулась, то поняла, что опаздываю домой. Было уже семь часов, а ко мне в восемь должна была приехать Алина. Но прежде чем выехать, я позвонила по домашнему телефону Фионова (номер я нашла в записной книжке Алины), самой Алине домой, Андрею-водителю и, наконец, Дымковой Маргарите Петровне. Я не могла позвонить только Эмме, потому что она находилась на моей даче в Лопухине. Но потом все же позвонила, так, просто на всякий случай, ей домой, в ту самую квартиру, которую охраняли мои люди. И всем, кто подходил к телефону, я произносила измененным голосом одну и ту же фразу, после чего вешала трубку. Я не надеялась, что это сработает. Но других идей на этот счет у меня просто не было. …Алину я увидела, как и в прошлый раз, на своей лестничной клетке. — Извини, опоздала. — Да ничего, а я купила, как ты просила, хлеб и еще кое-что на ужин. Моя квартира напоминала Ноев ковчег, так много людей перебывало в ней за последнее время. Уже на кухне, возясь с курицей, которую принесла Алина, я как бы невзначай спросила: — Ты знаешь, что Ральф приехал? — Да? А мне Фионов ничего не сказал. Слушай, а ты-то его откуда знаешь? — Если скажу, что вместе отдыхали на Багамах, все равно не поверишь. Поэтому отвечу так: его весь мир знает, так почему бы и мне его не знать? Говорят, он хочет здесь у нас купить или построить дом? — Ну да, Липкин обещал ему абрамовский особняк продать. Видела, наверное, на правом берегу замок из красного кирпича выстроили. Прежний хозяин в тюрьме, но его люди поручили Яше найти покупателя. А Яша сам купил его, нанял людей, чтобы довести до ума, и все такое. Он, знаешь, как ждал Ральфа. Ну теперь все сливки Фионову достанутся. Ну и нам, простым смертным, премию выплатят, миллиона по три, не больше. Я была разочарована. Просто убита наповал. А люди Янтарева установили за этим Ральфом слежку. Ну ничего, пусть пожарятся на солнышке. Перед тем как лечь спать, Алина вдруг вспомнила, что не захватила ночную рубашку. Я предложила ей свою пижаму. Если бы она знала, что точно в такой же пижаме сейчас на даче в Лопухине спит без задних ног ее соперница, рыжеволосая красавица Эмма… — Ты куда? — спросила она, увидев, что я куда-то направляюсь из спальни. — На лоджию. Там попрохладнее будет. — А комары? — Здесь нет комаров. К тому же там есть небо, а мне, когда я гляжу на звезды, лучше думается. Я легла и задумалась о том, как сложно устроен человек. Потом вспомнила про «Книгу перемен» и пошла в прихожую, чтобы взять из кармана куртки три монетки. Мне показалось, что за дверью кто-то стоит. Но у меня две двери. Я открыла первую и всмотрелась в «глазок» второй, той, что выходит в подъезд: никого. Хотя шорохи какие-то были. Я прикрыла дверь, забыв запереть ее, и, отыскав монетки, вернулась на балкон. Там, при лунном свете, я подбрасывала их по очереди, пока не получила двадцатую гексаграмму: две прямые линии сверху, остальные пунктиром. «Будьте готовы к неприятному сюрпризу… — начала я читать; что-то не особенно жаловал меня «ИЦЗИН». — Постарайтесь рассудительно и детально осмыслить положение дел, увидеть их так, как дела эти обстоят в действительности. Возможно, вам придется сменить место работы и жительства…» Я захлопнула книгу и не стала читать дальше. В ту минуту мне было необходимо, чтобы меня кто-то подбодрил. Вот был бы жив Вик… И мне стало стыдно за то, что я так и не появилась больше у его сестры. А ведь завтра наверняка похороны. Я встала и пошла звонить ей. Когда я произнесла имя «Наташа», мне стало нехорошо. Сестра Вика взяла трубку. — Таня? Мы уже похоронили его. Стоит такая жара… Я звонила тебе, но у тебя никто не отзывался. Ты уж извини, что так получилось. — Да ты что, это я должна извиняться… Господи, сколько всего навалилось. Я зайду к тебе на днях, хорошо? — Конечно. С пренеприятнейшим чувством я вернулась на лоджию. Легла и очень скоро уснула. Проснулась поздно. Да и то от холода. Собирался дождь. Я натянула простыню до подбородка и стала прислушиваться к звукам из квартиры. Интересно, Алина уже встала? Тишина. Тогда я поднялась и пошла в спальню. Алины там не было. Постель не заправлена. Наверное, она на кухне. Но и там ее не оказалось. И тут мой взгляд упал на входную дверь. Она была приоткрыта. Черт, да это же я ночью ее не заперла. Но была приоткрыта и наружная дверь. Я по-настоящему испугалась. Оставалось еще одно место, куда я не заглядывала. Ванная комната. (В туалете, я видела щель, тоже никого.) «Будьте готовы к неприятному сюрпризу…» Я открыла дверь ванной, и волосы на моей голове зашевелились. Свет был выключен. В ванне, на самом дне, пузырилась какая-то кроваво-бурая жижа вперемешку с волокнами шелковой, в цветочек, ткани — следы моей пижамы. Сверху, исчезая на глазах, медленно растворялись пряди седых волос. Это было все, что осталось от Алины. Жижа постепенно стекала в отверстие в ванне. Алина стекала в канализацию. Ее растворили. ВМЕСТО МЕНЯ! Кто-то вошел в мою квартиру, без труда взломав или отперев замок, оглушил девушку, затащил в ванную и полил какой-то сильнейшей кислотой. Когда ванна опустела, вместо белой эмали образовался какой-то зеленовато-голубой, с голубыми пятнами, порошкообразный налет на темном оголенном металле. «Возможно, вам придется сменить место работы и жительства». Не знаю, как насчет работы, а вот квартиру, после всего, что произошло, это уж точно. Глава 16 Платье из зеленой органзы Мои руки, державшие руль, дрожали. Я ехала к эксперту Янтарева. Он встретил меня со странным выражением лица. — Хотите я сама расскажу вам, что вы обнаружили. — Ну расскажите, — он предложил мне сесть. — Это не краска для волос. Ведь так? Это их органическое изменение. Изменение даже структуры волос. И вы ничего подобного в своей жизни еще не видели. Он демонстративно пожал мне руку. — Поздравляю. Вы не хотите сменить профессию? Я, чуть не плача от того, что услышала, поблагодарила его. — А что вы можете сказать о волосах, которые вы обнаружили на шарике жевательной резинки? — То, что вы и предполагали. Это одни и те же волосы. С одной головы. Браво. Вас можно поздравить? Правда, не знаю с чем… — С меня причитается. Я выехала из ворот закрытой лаборатории и помчалась в Лопухино, но у светофора мне сказочно повезло. И хотя о везении «Ицзин» молчал, я увидела перед собой черный «мерс» Фионова. Что ж, начнем с него. Я пристроилась ему в хвост и неслась за ним на огромной скорости через весь город. Он не был профессионалом по этой части. Его в жизни привлекали другие вещи. Уже через двадцать минут мы почти одновременно въехали в Кукушкино. Мне не верилось, что приближался конец всей этой истории. Я взглянула на часы. Дело в том, что та фраза, которую я наговорила почти всему моему списку, заключалась лишь в двух словах: «Ральф приехал». Все. Машина завертелась. Фионов зачем-то на всех парах летел в Кукушкино. Значит, узел, который мне придется разрубать, находится именно там. Я остановила машину у леса и дальше побежала пешком. Я видела, как Фионов входит в калитку липкинской дачи. Подождав, пока за ним закроется дверь, я, пробираясь через малиновые заросли, обошла дом с другой стороны, так, чтобы меня нельзя было увидеть из окна, и тоже осторожно проникла внутрь. Было очень тихо. Я на цыпочках осмотрела все комнаты, заглянула и на кухню. Единственную плитку жесткого линолеума украшал едва различимый, полустершийся узор, в центре которого было небольшое углубление. Я нажала на него, и что-то хрустнуло у меня за спиной. Я резко обернулась и заметила, как пол под умывальником проваливается, но очень медленно и плавно. Внизу я увидела белую пластиковую, какую-то мягкую лестницу. Я достала из сумки пистолет и стала спускаться. Пройдя несколько метров по сырому и прохладному темному погребу, я нащупала ручку двери и нажала на нее. Она поддалась. Дверь открылась, и я оказалась в ярко освещенном, выложенном белоснежными плитами тоннеле. Я не верила своим глазам. В самом конце была еще одна дверь. Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди. У меня дух захватило от всего того, что я видела. За дверью располагалась просторная комната, заставленная великим множеством белых шкафчиков. Кругом была идеальная, стерильная чистота. Я прошла дальше и обнаружила узкий длинный коридор, по обеим сторонам которого располагались двери. Из-за одной из них доносились голоса. Я подошла поближе и прислушалась. Судя по всему, разговаривали достаточно далеко от двери, поэтому я осмелилась приоткрыть ее и увидела большую светлую комнату, освещенную множеством ламп, вмонтированных в потолок, как в операционной. Там, за какими-то белыми металлическими машинами или приборами, стояли тоже белый металлический стол и стулья. В самом центре сидела женщина. Хорошо мне знакомая. Но, увидев ее в этой обстановке, я была поражена. Напротив нее, спиной ко мне, нахохлился на неудобном круглом табурете Фионов. — Он прибудет с минуты на минуту, я и сама-то едва успела… Валентина выглядела так, словно она царствовала в этом белом подземелье. Во всяком случае, сразу бросалось в глаза, кто тут главный. У нее даже осанка изменилась. Ничего себе домработница… — А где Иванова? — Она звонила мне и предупредила о приезде Ральфа. Нашла дурочку. Неужели она думала, что я не узнаю ее голоса? Не трясись ты, противно смотреть… Ивановой больше нет. Она постепенно вытекает из города по канализационным трубам в реку. Но она сама во всем виновата… — Алина куда-то исчезла… — Да у нее тоже лихорадка началась… Трясучка. Я говорила тебе, что ее пора увольнять. Но ты с ней развлекался как мог, до последнего… Неужели тебе как мужику не хотелось, чтобы женщины любили тебя не потому, что ты вымазан органическим раствором, а просто потому, что ты — это ты? — В этом тоже было что-то… Я и Иванову на этом заловил, она мне начала такие вещи говорить, ну прямо в любви объяснялась… — А Эмку я так и не нашла. Не представляю, как отреагирует Ральф на то, что у нас нет формул и расчетов. Только за ампулы он заплатит нам втрое меньше. — А почему ты не пришла на похороны? — Была здесь, в лесу, хотела сделать за тебя грязную работу, а их уже нет. Увезли. Почему не позвонил и не предупредил? — Я чуть со страху не помер. — А когда стрелял в людей, как в собак, в штаны не наложил? Он закрыл лицо руками. — Они теперь голову будут ломать, кому это вздумалось людей в лес заманивать, чтобы там прикончить. Но я считаю, что приняла правильное решение. Яшка был бы против, я знаю, но и он тоже душегуб еще тот. — Это ты его убила? — вдруг спросил Фионов, и я замерла. Неужели сейчас я узнаю, кто убил Липкина? — Кретин. Я его не убивала. А разве не ты прихлопнул его под шумок? — Нет, клянусь… — Тс… Мне кажется, что он пришел… Я тоже услышала шаги, и поэтому мне ничего другого не оставалось, как броситься вперед, в конец тоннеля, где виднелась еще одна дверь. Не назад же идти, к Ральфу… Перед тем как закрыть за собой дверь, я все-таки увидела его. Ральф — высокий, крупный седой мужик в джинсовом костюме. Приоделся попроще, чтобы не привлекать к себе внимание. За дверью было темно и пахло землей. Как в могиле. Я снова приоткрыла дверь, чтобы рассмотреть, где же это я оказалась, и увидела лестницу, ведущую наверх. Я поднялась на пятнадцать ступенек, уперлась руками во что-то похожее на люк и подняла его. В лицо сразу пахнул свежий лесной воздух, а в глаза ударили слепящие солнечные лучи. Я выбралась наверх и оказалась в том самом лесу, где еще совсем недавно произошла кровавая драма. Люк был очень профессионально замаскирован под слой земли с травой и даже цветами. Значит, те трое работали некоторое время в этой секретной лаборатории, а потом, когда Липкин умер, их решили убрать как опасных свидетелей. Но чем же они здесь занимались? Думая об этом, я добежала до дома Липкина, который находился достаточно далеко от места, где заканчивался тоннель, и бросилась звонить Янтареву. …Они приехали, вернее, прилетели на вертолете и сразу же заблокировали дом и окружили люк. Вся надежда была на то, что у лаборатории нет еще одного выхода. Я покатила в Лопухино. Для полной картины трагедии, разыгравшейся четвертого июля в Кукушкине, не хватало последнего звена… Эмму я застала в саду. Она сидела в плетеном кресле и курила. На спинке кресла висела сумка. — Ты куда-то собралась? — спросила я, но, когда она повернула голову, я ужаснулась, увидев, что с ней стало. Лицо ее было мокрым от выступившего пота, некогда роскошные рыжие волосы теперь влажными прядями змеились по вискам, шее, плечам. Зеленое платье тоже было влажным. Казалось, Эмма таяла на глазах. — Что с тобой? — Теперь это уже не имеет значения… — проговорила она посиневшими губами. Ее всю трясло. — Послушай, я только что из Кукушкина. Я видела вашу чертову лабораторию… Что там делают? Кто ее организовал? — Валя. Она там главная. А штат набирал Яша. Когда я случайно проникла в их тайну, то не знала, как себя вести и что думать… Они занимаются ядами. И даже не ядами… Эта лаборатория работала над производством химического оружия. Валентина стояла у истоков этого еще на закрытом предприятии здесь у нас, в Тарасове… Но потом ушла, встретила единомышленников и решила действовать не для государства, превратила это в бизнес. Они ставили опыты на людях. Эти рыжие волосы — результат воздействия их составов… Алина тоже была подопытным кроликом. Мерзавец Фионов экспериментировал на женщинах, мазался какой-то дрянью, и они сходили по нему с ума… Но там вкалывают и нормальные люди, вчерашние безработные… Вот их надо спасать… Она жадно затянулась сигаретой… — Яша был очень способным химиком и физиком, он вообще был очень умный. Но он меня не любил. Я застала их с Алиной и поняла, все поняла… Меня никто и никогда не любил. — Зачем ты убила Яшу? — Я? — Она судорожно схватилась за другую сигарету, потому что та, что была у нее в руке, упала в траву. — Почему я? — Ты поехала в «Элеонору» не для того, чтобы освежить кончики волос и сделать маникюр… Ведь так? — Нет, не так. Мне подстригли волосы… Смотри… — и она взялась посиневшими пальцами за какие-то мокрые слипшиеся пряди. — Вот именно. На жевательной резинке, которую я нашла в траве, перед окном дачи в Кукушкине, были именно твои стриженые волосы. Ты наступила на эту резинку в салоне и привезла ее в Кукушкино… Вместе с коркой от апельсина… Я была в «Элеоноре» после тебя и видела на подоконнике остальные фрагменты корки. Я забрала их, а дома сложила, и получилось, что в Кукушкино привезти эту корку могла только ты… — Но ведь у меня есть алиби… — Глаза ее горели, но смотрела она куда-то мимо меня, словно слепая. — В солярии есть еще одна дверь. Ты попросила, чтобы тебя не беспокоили, а сама выскользнула, вышла из салона через черный ход, перебежала дорогу, встретилась на аэродроме с летчиком Павлом Заболотным, с которым у вас уже была договоренность, и он за несколько минут доставил тебя в Кукушкино. У тебя пистолет с глушителем? — Да, — сорвалось у нее, и она снова затянулась дымом. Закашлялась. — Это я убила его. Потому что он меня не любил. Просто зашла в дом и убила его выстрелом в упор. Я сама спланировала это убийство. А сейчас убью и тебя! Я схватила ее за руку, но могла бы этого и не делать. Эмма была совершенно без сил. С ней происходило что-то непонятное. — Что с тобой? Она заплакала. — Эмма, скажи, что такого ты говорила своим бывшим любовникам и… Вику? Почему они все умерли? — А ты читала «Госпожу Бовари»? — вдруг спросила она меня. — Конечно. И что с того? — А то, что, когда я разочаровалась в Яше, которого любила больше жизни, то решила увидеть тех, которые как будто бы любили меня… Мне хотелось посмотреть им в глаза… — Зачем ты просила у них денег? — Я хотела проверить их чувства… Помнишь, как Эмма Бовари ходила к Рудольфу и просила дать ей денег и как изменился он к ней… А ведь деньги в нашем мире — это все. Он ей ответил так, цитирую, — с этими словами она достала из сумки какую-то коробку, раскрыла ее и вынула потрепанную пухлую тетрадь, из которой выпали пожелтевшие страницы: — «Ах, так вот зачем она пришла!» — мгновенно побледнев, подумал Рудольф. И потом: «…из всех злоключений, претерпеваемых любовью, самое расхолаживающее, самое убийственное — это денежная просьба». И Флобер оказался прав. Я напридумывала фантастические истории, одна страшней другой, чтобы как-то разжалобить этих, с позволения сказать, мужчин… Я говорила, что меня могут убить, если я не выплачу определенную сумму… Все бесполезно… Никто не дал ни рубля… Представляешь? Она встала и, пошатываясь, как старуха, пошла куда-то вперед, словно разговаривая сама с собой. Затем резко повернулась и, погрозив мне пальцем, глуховато произнесла: — Но я НЕ БОВАРИ! Я не стала травиться мышьяком. Я поступила наоборот. Я их наказала. У Яши был этот состав. Он его для кого-то берег… Он сам мне рассказывал об этих ампулах. Мажешь жидкостью ладонь, пожимаешь руку жертве, и — порядок! — твой собеседник умирает от сердечного приступа. — А как же ты? — В другой ампуле было противоядие. Я сделала себе укол, и все. Видишь, как гениально. Вот потому-то Валентина и Яша вышли на Ральфа, только он в состоянии купить все это… — Но ведь у твоих бывших любовников не было денег! — Они могли занять или еще что! Мама была права: одинокой оставаться… — Эмма махнула рукой. — А зачем ты убила летчика? — А что, разве непонятно?.. — Она захихикала. — Эмма, что с тобой? — Я подошла к ней, но побоялась взять ее за руку, побоялась даже дотронуться до нее. — Я вколола слишком большую дозу противоядия. Вон там у тебя малина, кажется, поспела… Хочу туда, хотя я уже почти ничего не вижу… Знаешь, — она снова посмотрела как будто бы на меня, но на самом деле куда-то в пространство, — а ведь Ральфу нужны формулы и расчеты. Они были у меня. Но я их сожгла. Они лежали в этой милой коробке из-под шоколада. А теперь там лежит вот это. — Она поднесла к лицу желтые страницы флоберовского романа. — Но их все равно надо остановить. Она медленно шла к малиновым зарослям. Я долго смотрела ей вслед, пока она не упала. И мне показалось, что она исчезла, настолько оттенок ее зеленого платья из органзы совпадал с цветом зелени сада. «Я НЕ БОВАРИ», — в последний раз донеслось до меня.