Тело Иоганна Карлсена и остатки его жизни были запечатаны под стеклянной крышкой тяжелого саркофага, снабженного собственной системой охлаждения и оживления, контролируемой волоконно-оптическим ключом, сделать дубликат которого невозможно даже теоретически. И этот ключ Ногара сейчас потребовал жестом от капитана курьера.

Ключ висел у капитана на шее, и ему потребовалась секунда, чтобы стянуть золотую цепочку через голову и вручить ее Нога-ре. Еще секунда потребовалась, чтобы вспомнить, что надо поклониться; он был звездоплавателем, а не придворным. Ногара не обратил внимания на нехватку куртуазности; это его губернаторы и адмиралы настаивают на строгом соблюдении всех церемоний; ему же нет ни малейшего дела до того, какие жесты делают подчиненные и как стоят — только бы разумно выполняли его повеления.

Лишь теперь, держа ключ в руке, Ногара поглядел на замороженного сводного брата. Участвующие в заговоре врачи сбрили бородку и волосы Иоганна. Его губы стали бледны как мрамор, а невидящие открытые глаза обратились в лед. И все-таки лицо над складками промороженного савана несомненно принадлежит Иоганну. Это заморозить невозможно.

— Оставьте меня на время, — бросил Ногара. Потом обернулся лицом в конец Большого зала и ждал, глядя сквозь широкие иллюминаторы туда, где гипермасса размывала пространство, будто скверная линза.

Услышав, как дверь закрывается за капитаном курьера, Ногара обернулся — и обнаружил, что перед ним выросла невысокая фигура Оливера Микаля, человека, которого он избрал в качестве преемника Иоганна на посту губернатора Фламланда. Должно быть, Микаль вошел, когда звездоплаватель выходил, и Ногара подумал, что это можно счесть в каком-то смысле символическим. Уверенно положив ладони на гроб, Микаль приподнял одну седеющую бровь в привычном для себя выражении утомленного удивления. Его одутловатое лицо искривилось в сверхлюбезной улыбке.

— Как там у Браунинга? — вслух гадал Микаль, глядя на Карлсена сверху вниз. — Вершил царские дела весь сумрачный день — и вот награда за добродетель.

— Оставь меня, — отрезал Ногара. Микаль участвовал в заговоре, в который не был посвящен почти никто, кроме фламландских врачей.

— Я думал, мне надлежит явиться, дабы разделить ваше горе. — Тут он поглядел на Ногару и воздержался от дальнейших споров. Поклонился, что слегка отдавало издевкой, когда они были один на один, и стремительно зашагал к двери. Она снова закрылась.

«Ну вот, Иоганн. Если бы ты злоумышлял против меня, я бы просто повелел тебя убить. Но ты никогда не был заговорщиком, просто ты служил чересчур усердно, так что и мои враги, и мои друзья слишком полюбили тебя. И вот ты здесь, моя замороженная совесть, последняя совесть, какая у меня была. Рано или поздно ты стал бы амбициозным, так что мне оставалось лишь поступить с тобой так или убить тебя.

Теперь я уберу тебя в безопасное место, и, может быть, когда-то у тебя появится еще один шанс на жизнь. Странно думать, что когда-нибудь может получиться так, что ты будешь стоять в раздумьях над моим гробом, как сейчас я стою над твоим. Несомненно, ты будешь молиться о том, что считаешь моей душой... Я не могу сделать этого для тебя, но я желаю тебе сладких снов. Снов о твоем Рае, а не об аде».

Ногара вообразил мозг, промороженный до абсолютного нуля, чьи нейроны превратились в сверхпроводники, повторяя один и тот же сон снова, и снова, и снова. Впрочем, все это чепуха.

— Я не могу рисковать своей властью, Иоганн. — На этот раз он прошептал слова вслух. — Либо так, либо убить тебя. — И снова обернулся к широкому иллюминатору.

— Полагаю, Тридцать Третий уже доставил тело Ногаре, — сказал второй пилот эстильского курьера Тридцать Четыре, бросив взгляд на судовой хронометр. — Должно быть, чудесно провозгласить себя императором или чем-нибудь вроде этого и заставлять людей мотаться туда-сюда по всей Галактике, выполняя каждую свою прихоть.

— Что может быть чудесней, чем заставить кого-то доставить тебе труп брата, — отозвался капитан Турман Хольт, изучая свою астронавигационную сферу. Тахионные двигатели корабля быстро наращивали времяподобный интервал, отделяющий его от системы Фламланда. С радостью удалялся он от Фламланда, где верх потихоньку брала политическая полиция Микаля.

— Любопытно, — хмыкнул Второй.

— Ты о чем?

Второй оглянулся сначала через одно плечо, потом через другое, по привычке, возникшей на Фламланде.

— А ты не слыхал такое? — спросил он. — Ногара бог, но половина его звездоплавателей — атеисты.

Хольт улыбнулся, но лишь уголками губ:

— Он не чокнутый тиран, знаешь ли. Эстил — не худшее государство в Галактике. Любезностью мятеж не подавишь.

— Карлсен справился отлично.

— Это верно, справился.

— О, разумеется, — поморщился Второй, — Ногара мог бы быть и хуже, если уж говорить серьезно. Он политик. Но мне просто претит эта команда, что собралась вокруг него в последние пару лет. У нас на борту сейчас образчик того, что они вытворяют. Если хочешь знать правду, теперь, когда Карлсен мертв, я малость напуган.