Пригласили лейтенанта на откровенную беседу. К нам подошел совсем молодой офицер. Пархоменко, по-видимому, знал, о чем будет разговор: щеки так и пылали.

— Ну скажи сам, как думаешь, получится из тебя десантник?

— Раньше я не сомневался, а теперь не знаю, — чистосердечно признался лейтенант.

Пархоменко рассказал о жизни до армии, о том, как тренируется. Ходырев прервал разговор:

— Еще неделю попрыгаешь с тренажера и с парашютной вышки. И — в воздух.

— Готовься, Пархоменко. Зачет буду принимать сам,— заметил я на прощанье.

Настал день прыжков. Вместе с лейтенантом выехали на аэродром. Улье в самолете я посоветовал Пархоменко стоять у самой двери, держась за металлическую дужку. Сам же встал за ним. Вижу, побледнел парень, на скулах желваки ходят, напрягся, как струна. На земле мы договорились, что я подтолкну его из двери, если он стушуется. Раздалась предварительная команда, потом исполнительная. Пархоменко ни с места... Ну, думаю, уговор дороже денег! Вытолкнул я его из самолета, а сам прыгнул вслед. Наши парашюты раскрылись почти одновременно, и мы благополучно приземлились.

На земле Пархоменко, отцепив парашют, сразу же подбежал ко мне, радостный, довольный. Я обнял его, говорю: «Молодец!» Он поблагодарил за помощь, и мы оба рассмеялись...

В дальнейшем Пархоменко стал хорошим офицером, смелым десантником.

Все политработники исключительно много времени отдавали индивидуальной работе с людьми, брали на себя самых трудных.

Как-то мне доложили, что рядовой Исаченко отказывается прыгать с аэростата. Я подошел к группе десантников, поинтересовался, как настроение. Невысокий крепыш с оспинками на лице ответил за всех:

— Настроение у нас хорошее, да вот только один Исаченко дело портит, товарищ комиссар. Как прыгать — у него душа млеет.

Этого крепыша, что так бойко отвечал, я знал. Он у нас был один из немногих, кто успел уже понюхать пороху на фронте, был ранен. Из госпиталя, не долечившись, сбежал к нам, в десантный корпус. Еще до войны он увлекался парашютизмом, увлекался до самозабвения. Это был Николай Никитин. В бригаде ему поручили учить новичков. Он стал признанным инструктором.

— Что ж, Никитин, не подготовил десантника, — говорю ему. — А ты не прячься, подойди ближе, Исаченко. Расскажи по порядку, как готовился к прыжку.

Исаченко коротко доложил и без паузы закончил:

— Я прыгну, товарищ комиссар, прыгну.

Видимо, ему стало стыдно перед товарищами за свою слабость.

Отойдя в сторону, я наблюдал, как Исаченко с очередной сменой садился в корзину аэростата. Никитин был с ним. Вот загремела лебедка, и аэростат медленно пополз вверх. Высота — шестьсот метров. Подъем прекратился. Из корзины один за другим стали отделяться парашютисты. Когда все приземлились, я подошел к Исаченко.

— С благополучным приземлением! — говорю. — Как прыгнули?

— А я еще не прыгнул, только собираюсь.

Исаченко сидел на земле, глядя на меня посоловевшими глазами. Я понял, что солдат в воздухе на какое-то время потерял сознание... Никитин быстро помог ему собрать парашют, дружески хлопнул по плечу: мол, одним десантником прибавилось. Оба были довольны.

Первая военная зима 1941/42 г. была очень холодная. Казалось, суровое время принесло лютые морозы. Несмотря на это, десантники большую часть занятий проводили в поле, в лесах, на стрельбище. Они учились ходить на лыжах, совершали длительные походы.

В одну из зимних ночей командир корпуса поднял все части по боевой тревоге. 16-я бригада быстро двигалась в район сосредоточения. Десантники шли на лыжах по двум полевым дорогам. Ночь морозная, лунная. Светло, как днем. Мне с холма были хорошо видны батальоны. Группы десантников втягивались в лес. Слышались лишь поскрипывание снега да визг полозьев волокуш, на которых везли пулеметы.

Всю ночь и весь следующий день продолжался форсированный марш. Из командования корпуса никто не вмшивался в управление: бригада действовала самостотоятельно.

Подразделения остановились лишь вечером в лесу, севернее Ногинска. Однако отдыхать людям долго не пришлось. Вскоре сюда прибыл командир корпуса и дал вводную:

— Восточнее Ногинска, на шоссе Москва — Горький, разведка обнаружила колонну «противника» до двух пехотных батальонов. Приказываю: выйти к шоссе, уничтожить «противника».

Прозвучала команда. Поднялись от костров люди. Быстро запяли свои места. Здесь же командиры батальонов получили боевые задачи.

Комиссар бригады Г. П. Голофаст коротко проинформировал меня: