Постоянный натиск и вечное стремление Геринга действовать привели к его вмешательству в дела командования вермахта, в организационные проблемы сухопутных войск и проблемы кадровые. Например, снова встал вопрос о структуре командных органов вооруженных сил, причем теперь не только сухопутных войск, но и военно-морского флота. Стали поговаривать даже о создании военно-морского министерства и министерства сухопутных войск. Кейтель ожесточенно боролся за объединенное командование вермахта и не испытывал никаких затруднений в том, чтобы его добиться, поскольку это отвечало намерениям Гитлера.

Не в последнюю очередь благодаря темпераменту Геринга и его поведению в кругу своих сотрудников события минувших недель не смогли сохраниться в тайне, как то было бы желательно. Геринг занимает различные посты, а следовательно, в силу своих многочисленных полномочий и поставленных перед ним задач, имея весьма расширенный круг сотрудников, он открыто говорит о вещах, которые его волнуют, кому попало, независимо от того, что должно оставаться секретным, а что нет. Это приводило к тому, что становились известными многие конфиденциальные дела и взгляды. Поскольку по большей части речь шла о вещах, касавшихся сухопутных войск, откровенность Геринга улучшению отношений между главными командованиями армии и люфтваффе никак не способствовала. Но и в министерстве авиации дело Фрича расценивали так же, как в сухопутных войсках. Надеялись, что производимое по распоряжению Гитлера военно-судебное расследование предъявленных обвинений приведет к полной реабилитации генерал-полковника. Однако Бек по-прежнему оставался мишенью для нападок со стороны люфтваффе за то, что он выступал против признания ее самостоятельным видом вооруженных сил. В высших органах люфтваффе так же сожалели насчет его дальнейшего пребывания на посту начальника генерального штаба сухопутных войск, как и приветствовали позицию Хоссбаха.

Но у имперского министерства авиации имелись и свои заботы. В январе, еще до кризиса Бломберг – Фрич, Геринг ограничил полномочия статс-секретаря генерала Мильха и подчинил непосредственно себе Управление личного состава люфтваффе и Техническое управление. Отношения между Герингом и Мильхом дошли до точки замерзания. Но обособиться друг от друга они не решились. Гитлер придавал значение тому, чтобы Мильх оставался в министерстве, ибо ставил его профессиональные знания и умение в области авиации выше, чем соответствующие качества самого Геринга.

Новое положение Гитлера как Верховного главнокомандующего вермахта придало и большую, чем прежде, роль его военным адъютантам, одновременно поставив перед ними новые задачи. Это прежде всего коснулось Шмундта, но затронуло и нас с Путткамером. Гитлер распорядился, чтобы отныне мы вместе с адъютантом вермахта постоянно сопровождали его, независимо от того, куда он выезжал и где находился. Первая поездка но этому распорядку состоялась в начале февраля с кратким пребыванием в Мюнхене и на Оберзальцберге. «Дорожным чтивом» нам послужили составляемые имперским шефом печати д-ром Дитрихом или его секретарем Гейнцем Лоренцем сводки с откликами зарубежной прессы. Эти «белые листки» от 4-5 февраля, раздаваемые каждые несколько часов, сообщали о поразительных для всего мира кадровых перемещениях. Из сообщений следовало, что принятые меры рассматривались за границей в общем и целом как своего рода правительственные заявления. Английские газеты писали о расширении власти Гитлера.

Распорядок дня Гитлера в Мюнхене был подобен берлинскому, но имел чисто приватный характер. По нему самому было заметно, что в этом городе он чувствует себя «дома». Однако нити, связывающие его с политикой, не прерывались и здесь. Сопровождение фюрера отвечало за то, чтобы он, где бы ни находился, был в любой момент досягаем и мог созвониться со столицей рейха. Гитлер придавал большое значение тому, чтобы его по телефону, телеграфу или через партийную штаб-квартиру постоянно держали в курсе событий.

Я на сей раз сразу по приезде фюрера прямо с вокзала отправился к себе на частную квартиру на площади Принцрегентплац и уединился в своей комнате с домоправительницей фрау Винтер, которая тут же сообщила ему все домашние новости. Она постоянно поддерживала контакт с Евой Браун и немедленно соединила его с ней по телефону. А пока мы, адъютанты, пили кофе и ожидали, когда нам объявят программу дня. Прежде всего Гитлер вызвал дежурного личного адъютанта и поручил ему выяснить, кто именно из намеченных гостей к обеду находится сейчас в городе. К мюнхенскому окружению фюрера принадлежали (они как раз и приглашались отобедать вместе с ним) фотограф, он же фоторепортер, профессор Гофман, вдова архитектора Трооста, гауляйтер Вагнер, автор проекта задуманной Гитлером перестройки Мюнхена профессор Гизлер, рейхсляйтер Борман, иногда – Шпеер, а также Герман Эссер{98}.

Программа дня началась с посещения мастерской фрау Троост. Оттуда Гитлер поехал обедать в «Остериа Бавариа». Этот ресторанчик фюрер любил еще со «времен борьбы», здесь он чувствовал себя особенно вольготно. Использовать пребывание Гитлера в Мюнхене для того, чтобы пообщаться с ним, всегда умела англичанка Юнити Митфорд, а потому она заблаговременно заняла себе здесь место. Вошедший Гитлер пригласил ее за свой стол. Она приходилась близкой родственницей лидеру английских фашистов сэру Освальду Мосли и была горячей поклонницей Гитлера. Ее политическими связями он пользовался в своих целях. Фюрер предупредительно, но дипломатично побеседовал с нею, поинтересовавшись политической обстановкой в Англии. Сам он тоже высказал свои взгляды на эту страну и ее политику, на германо-английские отношения, предполагая, что она, собеседница, донесет его мысли до своих соотечественников…

Беседы Гитлера в «Остериа» протекали непринужденнее, чем в Берлине или на Оберзальцберге. Объяснялось это тем, что стол был невелик, за ним могли плотно усесться всего человек семь-восемь. Гитлер здесь о политике никогда не говорил. Остальные посетители старались уловить каждое слово – так хотелось услышать, о чем беседуют за столом фюрера! Чаще всего разговор шел об искусстве, городских строительных проектах и связанных с этим вопросах. Мюнхенским гостям фюрера предоставлялся случай высказать ему свои пожелания и жалобы. Поэтому Борман всегда имел при себе толстый блокнот, чтобы записывать указания Гитлера или его высказывания.