Бернат был настолько изумлен увиденным, что вздрогнул, и это почувствовал даже Арнау, крепко привязанный к его груди.

Перед Бернатом стоял старый еврей, который устало качал головой. Он был таким, как рассказывали в пламенных проповедях христианские священники.

— Чего тебе? — поинтересовался тот.

Бернат не мог отвести взгляд от желтого кружка, закрывавшего грудь старика. Потом он заглянул внутрь здания, показавшегося ему замком. Все входящие и выходящие люди были евреями! У всех был такой же знак. А с ними можно разговаривать?

— Ты что-то хотел? — снова спросил старик.

— Как… как пройти в квартал гончаров?

— Иди прямо по этой улице. — Старик махнул рукой. — Дойдешь до ворот Бокериа. Дальше — вдоль стены, в сторону моря, и у следующих ворот будет тот квартал, который ты ищешь.

В конце концов, думал Бернат, это только кюре предупреждали, что с евреями нельзя иметь плотских связей и поэтому Церковь обязывала их носить особый знак, дабы никто не мог сослаться на незнание того, что это был еврей. Кюре всегда говорили о них на повышенных тонах, и, без сомнения, этот старик…

— Спасибо, добрый человек, — сказал Бернат, улыбнувшись.

— Спасибо тебе, — с грустью ответил старик, — но в дальнейшем старайся, чтобы тебя не видели беседующим с кем-нибудь из нас… и ни в коем случае не улыбайся. — Он сжал губы.

У ворот Бокериа Бернат наткнулся на многочисленную группу женщин, покупавших мясо: потроха и козленка. Несколько минут он наблюдал, как они проверяли товар и спорили с торговцами.

— Это мясо создает столько проблем нашему сеньору, — сказал он ребенку и засмеялся, вспомнив о Ллоренсе де Беллере. Сколько раз он видел, как сеньор старался запугать пастухов и торговцев скотом, которые поставляли мясо в графский город! Но он только осмеливался пугать их своими лошадьми и солдатами; те гнали животных в Барселону, куда могли входить только с живой скотиной, и имели право выпаса по всему княжеству. Бернат обогнул рынок и спустился к Трентаклаусу. По мере того как он приближался к воротам, улицы становились все более узкими. Повсюду перед домами сохли десятки изделий из глины: тарелки, миски, горшки, кувшины и кирпичи.

— Я ищу дом Грау Пуйга, — сказал он одному из солдат, стоявшему на посту у ворот.

Семья Пуйгов жила по соседству с Эстаньолами. Бернат помнил Грау, четвертого из восьми вечно голодных братьев, которые не могли пропитаться на своих скудных землях. Мать Берната очень хорошо относилась к ним, поскольку жена Пуйга помогла ей родить самого Берната и его сестру. Грау был самым проворным и трудолюбивым из восьми мальчишек, поэтому, когда Жозеп Пуйг договорился, чтобы его родственник-гончар, живший в Барселоне, взял в обучение одного из сыновей, выбор пал именно на него, хотя Грау было тогда только десять лет.

Но если Жозеп Пуйг не мог прокормить свою семью, то ему тем более было трудно заплатить две квартеры белой муки и десять сольдо, которые требовал родственник за то, что позаботится о Грау в течение пяти лет ученичества. К этому следовало добавить еще два сольдо, вытребованные Ллоренсом де Беллерой за освобождение одного из своих рабов, и одежду, которую должен был носить Грау в течение первых двух лет. В договоре об обучении мастер брал на себя обязанность одевать ученика только в течение последних трех лет.

Поэтому Пуйг-отец пришел в дом к Эстаньолам в сопровождении своего сына Грау, который был немного старше Берната и его сестры. Безумный Эстаньол внимательно выслушал предложение Жозепа Пуйга: если они дадут сейчас все то, что нужно для учебы, в приданое за свою дочь, их сын женится на Гиамоне по достижении восемнадцати лет, когда он уже будет настоящим гончаром.

Безумный Эстаньол посмотрел на Грау. Иногда, когда у семьи мальчика не было других средств к существованию, Грау ходил помогать им в поле. Он никогда ничего не просил, но всегда возвращался домой с какой-нибудь зеленью или зерном. Безумный Эстаньол верил в него и потому принял предложение.

Через пять лет тяжелого ученичества Грау стал самостоятельным гончаром. Он выполнял заказы мастера, а тот, удовлетворенный его работой, начал платить ему по сольдо. Грау сдержал свое обещание и в восемнадцать лет вступил в брак с Гиамоной.

— Сынок, — сказал Бернату отец, — я решил снова дать приданое за Гиамону. Мы сейчас остаемся вдвоем, и у нас лучшие земли в округе, самые обширные и плодородные. А им могут понадобиться эти деньги.

— Отец, — перебил его Бернат, — не следует ничего объяснять.

— Но твоя сестра уже получила приданое, и сейчас именно ты являешься моим наследником. Эти деньги принадлежат тебе.

— Делайте, как считаете нужным.

Четыре года спустя, в двадцать два года, Грау держал публичный экзамен, который проходил в присутствии четырех консулов гильдии гончаров. Под пристальным взглядом экзаменаторов он выполнил первые три задания: кувшин, две тарелки и миску, и ему присвоили категорию мастера. Это позволило Грау открыть в Барселоне свою собственную мастерскую, а значит, пользоваться клеймом мастера, которое обычно ставили на случай возможных рекламаций на всех глиняных изделиях, которые выходили из гончарных мастерских.