А тетя Ева бегом бросилась вниз по лестнице, и тетя Луиза, не узнав ее, закричала вслед: «Стой, стой, куда ты мчишься!» Она думала, что это кто-то из учеников, но тетя Ева не остановилась. Всегда, всю свою жизнь она пускалась бежать, когда чему-нибудь очень радовалась, бежать, да еще вприпрыжку. Вот и в тот раз она спустилась по лестнице совсем не так, как обычно спускаются учителя, – она не могла не бежать сломя голову, она радовалась – оттого, что у нее такой замечательный класс и такая умница Кристи, и потому, что тронулось что-то с мертвой точки, что-то образуется, формируется. В воображении своем она уже видела Кристину, которая не стремится отойти в сторону, не твердит в ответ на любое поручение, что ее это не интересует, но, наоборот, всей душой принимает участие в общей работе и даже шалит иногда, потом ругает себя, рыдает или вдруг делает какую-нибудь глупость – скажем, идет в парикмахерскую и без разрешения отрезает себе волосы, сооружая немыслимую прическу в подражание какой-нибудь киноактрисе, а потом не решается идти домой, болтается по улицам, боясь, что ей влетит, – словом, что она стала такой же, как и все девочки. Сперва ей надо быть такой, точь-в-точь такой, как и все, а уж тогда со временем можно воспитать из нее человека более значительного. Тетя Ева бежала, напевая, – счастье, что тетя Луиза не узнала ее (тетя Ева была в темно-синем рабочем халате с белым воротничком, как две капли воды похожем на халатики ее учениц), иначе мнение о ней тети Луизы сложилось бы окончательно. И что это за педагог, который бегает вприпрыжку? Но ведь она была так счастлива!

И в то же время тетя Ева думала о том, что теперь изменится и жизнь Эндре Бороша; надо бы позвонить ему и рассказать, как она принялась за дело, потому что Кристи, очевидно, не расскажет дома всего, она не слишком склонна к пространным объяснениям – просто положит перед ними свой дневник и скажет: «Вот, записали за то, что было в прошлый раз. И за полугодие по поведению поставят четверку». Бабушка снова станет сердиться, а Эндре Борош решит, что Ева Медери обманула его, – разве он догадается о том, что произошло сегодня в классе и что теперь все будут заботиться о Кристи, хотя с виду все останется по-старому!…

Все-таки нужно бы объяснить фотографу хоть что-нибудь.

У телефона сидела женщина из учебной части. Это был круговой телефон, – ты знаешь, что такое круговой телефон? Скажем, пионерский отдел дает распоряжение, которое одинаково относится ко всем школам – ну, например, чтобы к первому все написали сочинение о значении здравоохранения и что лучшие работы будут советом премированы. Тогда это передают по «круговому телефону» – такой аппарат имеется в каждой школе.

Времени у тети Евы было мало, ты ведь знаешь, как коротка десятиминутная перемена даже для вас, а тем более для учителя. Она беспокойно ходила взад и вперед, а женщина, сидевшая у телефона, все вызывала школы, одну за другой. Тетя Ева становилась все печальнее, ей очень хотелось поговорить с Эндре Борошем, и не только потому, что ей надо было ему все рассказать, а и потому – впрочем, она сама не знала, почему еще. И она ломала голову над странным явлением: обычно она тут же забывала внешность случайных, не имеющих для нее значения знакомых, а тут помнила каждую черточку лица этого фотографа: какой высокий у него лоб, как блестят его рано поседевшие волосы и какие смешные у него ресницы, это даже странно, чтобы у мужчины были такие густые и длинные ресницы.

Она была уверена, что поговорить не удастся, потому что круговому обзваниванию школ не видно было конца, и вдруг почувствовала, что не так уж, собственно, и жалеет об этом – да и что бы она сказала Эндре Борошу? Говорить отсюда, сказать здесь при всех о том, что она затеяла с восьмым классом, – по школе пойдут разговоры, здесь сидит эта женщина из учебной части, несколько родителей… Нет. Надо как-то по-другому. Но как? Может быть, лучше не звонить, а прийти к нему еще раз. Или опять пойти к Кристине домой, отослать девочку куда-нибудь – только бы ее снова не выпроводила бабушка Борошей.

Да, разумнее не звонить.

Она повернулась, чтобы выйти в коридор. Женщина у телефона как раз положила трубку, но тут же подняла ее опять, потому что раздался звонок. Тетя Ева уже переступила порог, когда ее окликнули:

– Евика, к телефону!

Нечего сказать, подходящее сейчас у нее настроение, чтобы беседовать с кем-то! Крайне неохотно она вернулась к аппарату.

– Говорит Эндре Борош…

Даже вот так, по телефону, она слышала, что голос у него звучит смущенно, как будто он говорил с усилием, словно против своей воли.

– Я только хотел спросить, не сердитесь ли вы, что я вчера так кричал на вас?

– Нет, – ответила тетя Ева.

За дверью прозвенел звонок, кончилась перемена. Директриса вышла из своего кабинета и вежливо посмотрела на стенные часы.

– Я, кажется, вел себя немыслимо, – сказал Эндре Борош. – Собственно говоря, нам следовало бы продолжить наш разговор. Я даже не мог как следует объяснить все.

– Да, – сказала Ева Медери.

– После занятий вы свободны?

– Нет, – ответила Ева и содрогнулась: только что сама хотела встретиться с фотографом. Почему же сейчас испугалась?

– Жаль…

Директриса гмыкнула. «Хорошо, сейчас иду, видишь же, я говорю по телефону. Ужасно тяжело! Если бы только знать, почему так тяжело?»

– А после ужина?

После ужина она обычно не выходит из дому. Нет, об этом не может быть и речи. Но Кристина сегодня принесет домой дневник, а она ничего не подготовила.

– Лучше днем. В обед.

– Великолепно. Не согласитесь ли пообедать со мной?

– Да, да.

– Скажем, у «Адама»?

– Да.

– В половине второго?

– Нет.

– В два?

– Да.

– Так я буду ждать.

Тетя Ева опустила трубку и выбежала из учительской. После звонка прошло две минуты, директриса покачала головой. Какая-нибудь сложная история с ребенком – в такие минуты Медери ничего не видит и не слышит. Какой великолепный педагог эта маленькая Медери!

Секретарша думала: эта Ева отлично справилась бы с какой-нибудь большой и ответственной должностью. Ее и слушаешь, а понятия не имеешь, с кем она говорит, о чем, какие дела улаживает. Дa – нет – белое – черное. Какая эта девушка иногда молчаливая, а ведь на первый взгляд кажется, будто рта не закрывает!