Шрифт:
Но проситься в отставку Воронцову не пришлось. У Екатерины не было планов менять канцлера, хотя логика событий подсказывала, что шансы вернуться на своё место у Алексея Петровича были. И в этом смысле Гольц не ошибался. Прусский посланник внимательно наблюдал за положением Бестужева, понимая, что с его приходом в КИД участь Пруссии стала бы снова незавидной, а потому он подмечал каждую мелочь в поведении бывшего ссыльного. Так в реляции от 10/21 августа он с нескрываемым злорадством сообщил Фридриху II: «Граф Бестужев принялся опять за свой обыкновенный образ жизни, то есть пьёт столько, что почти каждый день после полудня уже теряет соображение».Оставим на совести прусского посланника определение меры опьянения Бестужева — сам факт прикладывания графа к рюмке в это время наблюдали и другие лица кроме Гольца. Заметим только, что к вину наш герой пристрастился давно, а после того как убедился, что его планы вернуть былое положение были обречены на неудачу, тяга к нему только усилилась.
По приезде в Санкт-Петербург Бестужев потребовал реабилитации, для чего была создана специальная комиссия, в основном удовлетворившая его претензии. Соловьёв указывает на одно сильное препятствие на пути полной реабилитации Бестужева-Рюмина. Канцлер пострадал при Елизавете, а её память на фоне мрачного, беспорядочного и бесславного царствования Петра III стала чуть ли не священной. Признавать Алексея Петровича невинно пострадавшим было бы всё равно что положить хулу на правление достославной дочери Петра Великого, а делать этого Екатерине было по политическим соображениям вовсе не с руки.
Но Бестужев, получив за свои страдания материальную компенсацию, особенно настаивал именно на своём полном моральном оправдании. Свои чувства по этому поводу Бестужев изложил в письме к племяннику князю М.Н. Волконскому. Он писал, что оправдание своё считает дороже всех других милостей, оказанных Екатериной. Чувствовать себя преступником для него было самым тяжёлым моральным бременем.
И вот 31 августа 1762 года был обнародован вывешенный в храмах и других публичных местах манифест Екатерины, в котором объявлялось, что императрица из любви и почтения к Елизавете и по долгу справедливости считает нужным исправить невольную ошибку покойной императрицы и оправдать Бестужева в возведенных на него преступлениях. Текст манифеста является шедевром лицемерия и изощрённости в мастерстве сокрытия правды. Он начинался высокопарными многообещающими словами: «Граф Бестужев-Рюмин ясно нам открыл, каким коварством и подлогом недоброжелательных доведен он был до сего злополучия».
Люди, совершившие «коварство и подлог» — Трубецкой, Бутурлин, братья Иван и Александр Шуваловы, Воронцов и некоторые другие, — жили и здравствовали, их всех знали в лицо, они продолжали занимать высокие должности, и их никто не наказывал. Реабилитация их врага должна была показаться им обидной, но обида для них была теперь слишком большой роскошью.
Вина Елизаветы легко и изящно опровергалась словами манифеста: «…наша все любезнейшая тётка, императрица Елизавета Петровна, как нам самим и всему свету известно было, прозорливая, просвещённая и милосердная и притом и правосудная монархиня»всё-таки не была Богом и проникнуть в человеческие помышления не смогла, «и потому несомненно противу воли и намерения её дело к несчастию его, графа Бестужева-Рюмина до сего времени обращалося».(Получилось прямо по пословице: «Не взыщите: и на старуху бывает проруха!») И далее: «Итак, в защищение её имени и добродетелей… за истинную к ней любовь и почтение, а паче за долг христианский и монарший мы приняли: его, графа Бестужева-Рюмина, всенародно показать паче прежнего достойным покойной тётки нашей, бывшей его государыни, доверенности и нашей особливой к нему милости».Ему были возвращены «с прежним старшинством чины генерал-фельдмаршала, действительного статского советника, сенатора и обоих российских орденов кавалера с пенсионом по 20 000 рублей в год».Бестужеву было выплачено жалованье за годы ссылки, ему было возвращено конфискованное имущество, уплачены его долги в казну.
Манифест был составлен Паниным и подписан собственноручно самой государыней. Тем же манифестом Бестужев назначался «первым Императорским советником и первым членом нового, учреждаемого при дворе императорском совета».
Привилегированное положение Бестужева при дворе Екатерины выразилось даже и в том, что одной из камеристок императрицы стала Прасковья Никитишна Владиславлева, тёща главного приказчика Бестужева. Екатерина любила слушать её устные забавные рассказы (анекдоты).
Пострадавшие вместе с Бестужевым и близкие к Екатерине Ададуров и Елагин реабилитации не домогались, а потому были просто возвращены из ссылки и щедро вознаграждены новой императрицей.
Конечно, выпуск вышеуказанного манифеста был весьма важным и почётным знаком для Алексея Петровича, но никакой реальной власти он ему не доставил. Правда, государыня на первых порах довольно часто прибегала к его советам и рекомендациям. Например, она пригласила его в числе восьми своих советников поучаствовать в опросе с целью дачи рекомендаций относительно того, как следовало поступать России после её одностороннего выхода из Семилетней войны [98] . Она привлекала Бестужева к иностранным делам и сделала его первоприсутствующим в Сенате, назначила его в комиссию, которая занималась выработкой рекомендаций по вопросу о так называемых дворянских вольностях [99] . Он занял почётное председательское место в Императорском совете [100] , работал в комиссии о Курляндском герцогстве, но этого ему было мало. Екатерина направляла ему проекты своих указов и прочих важных документов с просьбой: «Батюшка, Алексей Петрович, прошу вас приложенные бумаги рассмотреть и мнение ваше написать».
98
Сразу по восшествии на престол Пётр III отдал русской армии в Европе приказ прекратить военные действия против Пруссии и заключил с Фридрихом II позорный для России и весьма выгодный для Пруссии мирный договор.
99
Этот вопрос тоже достался Екатерине II в наследство от Петра III. Советники императора, в надежде повысить его авторитет среди дворянства, посчитали, что в принуждении дворян к учению и воинской службе, ввиду явного прогресса (?), больше не было необходимости. И Пётр III издал манифест, освобождавший дворян от указанных обязанностей. Естественно, это было преждевременной мерой, в стране ощущалась острая нехватка грамотных офицеров и чиновников, поэтому Екатерине II пришлось отменять это явно преждевременное нововведение, способствовавшее лишь увеличению числа фонвизинских недорослей.
100
Императорский совет — проект Н.И. Панина — вспомогательный орган управления страной, учреждённый в помощь императрице. Он предполагал устранить от государственных дел фаворитов и упорядочить работу Сената. Сначала Екатерина утвердила указ о создании совета и включила в него, согласно проекту Панина, 8 человек: кроме А.П. Бестужева-Рюмина, в него вошли князь Я.П. Шаховской, граф К.Г. Разумовский, Н.И. Панин, князь М.П. Волконский, граф З.Г. Чернышев и канцлер М.И. Воронцов. Но Екатерине начали нашёптывать, что Императорский совет имеет целью ограничить её самодержавную власть, и тогда императрица пошла на хитрость, поручив некоторым вельможам оценить проект Панина со стороны. Из всех «экспертов» отличился один — фельдцейхмейстер Вильбоа, который не без участия братьев Орловых признал проект Панина вредным и опасным. Екатерина после этого надорвала лист с указом об учреждении совета, и дело было закончено.
Во всех обстоятельствах Бестужев играл формальную роль первого советника Екатерины, но влияние его на государственные дела было незначительным. Он явно претендовал на большее, о чём рассказал в упомянутом выше письме к племяннику. Отвечая на некие слухи о том, что он якобы впал в младенчество и лишился всякой памяти, а потому к государственным делам допущен быть не может, он писал: пусть бы кто иной, хоть вполовину моложе его, попробовал бы так быстро войти в перипетии внешней политики России после длительного отсутствия от дел, после ареста, следствия, суда и прочих гонений, как сделал это он, 70-летний старик! «А впрочем я не завидлив— себе в утешение заключает он письмо, — но по пословице отдаю тому книги, кто лучше знает, и ничего себе не желаю— ни славы в великой знатности, ни богатства, будучи одною ногою почти в гробе, а только желаю оставить по себе честное имя».
Внешне довольный и наполненный благодарностью, Алексей Петрович дважды выступал в Сенате с инициативой поднести Екатерине титул «Матери отечества», но императрица эту честь отклонила: «Видится мне, что сей проект ещё рано предложить, потому что растолкуют в свете за тщеславие. А за ваше усердие благодарствую».
Как бы то ни было, а в Англии, включая английского короля, его продолжали считать лицом достаточно влиятельным. Прибывший в 1762 году ко двору Екатерины II английский посол Джон Бэкингхэмшир не преминул установить с ним связь, полагая, что 70-летний Бестужев-Рюмин пользуется у императрицы таким же доверием, что и всесильный Н.И. Панин. В письме королю Георгу III от 19 января 1763 года он сообщал, что намерен вручить подарки следующим русским сановникам: фавориту Екатерины графу Григорию Орлову, Бестужеву-Рюмину, Н.И. Панину и вице-канцлеру A.M. Голицыну (1718—1783).