— Ты меня вытащишь. Конечно, чего тут непонятного? — прошептал он себе под нос. — Когда станет по-настоящему опасно, ага. Вот, как только станет, так сразу и вытащишь… Блин…

Неприятно было сознаваться даже самому себе, но присутствие этой девочки, которая весила, вероятно, как треть Геры, а ростом едва дотягивалась до его плеча, внушало ему уверенность. Он верил в ее силу. В ее способность разобраться с любой, даже самой фантастической ситуаций. В ее наглость. В ее бесстрашие. Стоило этой взбалмошной девчонке исчезнуть из поля зрения, как тут же пришло осознание: он один посреди неизвестного каменного коллектора. А впереди нечто приближается к нему, не скрываясь, шлепая по крохотному ручейку… чем? Кто мог бродить по темной подземке? Совершенно некстати в голову полезли фильмы про гигантских аллигаторов, разросшихся на отборных американских фекалиях где-нибудь в канализации Нью-Йорка.

— Блин, блин, блин… — шептал Гера, шагая навстречу хлюпающим звукам, становящимся все громче и отчетливее. Это было страшно, по-настоящему страшно — идти навстречу неведомому, возможно опасному… Но Герка шел. Не мог не идти. Где-то там, в темноте, впереди него, скользила в тенях Лиля. Неужели он не смелее девчонки?

Когда звук плещущихся шагов стал невыносимо громким, луч «налобника», до того не встречавший иных ограничений, кроме сочащихся влагой каменных стен, с разбегу врезался в человеческую фигуру. От удара ошеломленный луч упал на стены длинной изломанной тенью, колышущейся, зыбкой. Страшноватой. Но, несмотря на это, Гера, вздохнув с облегчением, ускорил ход. Он быстро сообразил, что просто нагнал Лилю, и теперь они пойдут вместе. А вместе будет не так жутко встретить неведомое существо, бредущее им навстречу. Свою ошибку Воронцов осознал, лишь когда троящаяся тень требовательно поинтересовалась:

— Эй! Это кто здесь шарится?!

Мужской голос, хрипловатый. Такой бывает от дешевых сигарет, запиваемых столь же дешевой водкой. На гласных какой-то странный акцент, едва уловимый, словно русский язык для говорящего привычный, постоянный, но все же не родной. А еще сразу становилось понятно, что хозяин голоса в своем праве. Это другие не могут здесь «шариться», а он — очень даже может. Блеснули светоотражающие полосы, и Герка с облегчением понял, что незнакомый мужчина — обычный сантехник, ползающий по коллектору не с каким-то злым умыслом, а просто потому, что такая уж у него работа. К тому моменту, как голос говорившего обрел плоть под лучами фонарика, Воронцов уже совсем успокоился. Плоть, в свою очередь, оказалась закутанной в оранжевый комбинезон, видавший виды (кроме вида стиральной машины изнутри).

— Дальний свет-то убери, — ворчливо посоветовал мужчина, останавливаясь в паре метров от Воронцова.

Юноша торопливо сдвинул фонарь немного набок, чтобы свет не бил сантехнику прямо в глаза.

— Во, так-то лучше.

Говоривший оказался невелик ростом, даже чуть пониже Геры. Вот уж точно, у страха глаза велики! На теле — растянутая майка неопределенного цвета. Оранжевый комбинезон с кучей карманов, карманцев и кармашков заправлен в кирзовые сапоги. Голова — сплошной клубок нечесаных кучерявых волос, придавленных тюбетейкой, расписанной таджикскими узорами.

Если кто-то подумал, что Герман большой знаток этнических узоров, то он очень сильно ошибся. Воронцов не отличал даже хохлому от гжели, где уж тут знать ткацкие мотивы народов бывших союзных республик. И тем не менее наш герой был прав на все сто процентов! Среди сантехников, плотников, сварщиков и прочих доблестных тружеников главной жилконторы Сумеречей таджиков было чуть меньше половины, и об этом знал каждый горожанин. Гастарбайтеры были людьми тихими, неконфликтными. Трудились хорошо. Почти не пили. К тому же, при всех этих достоинствах, работали за гораздо более скромное вознаграждение, нежели местные специалисты. Как, откуда и почему появились таджики в Сумеречах, никого особо не интересовало. За пару-тройку лет они органично встроились в городскую жизнь, а их узорчатые тюбетейки теперь узнавали все горожане, от мала до велика.

— Малец, ты чего здесь шляешься, э? — Тон у гастарбайтера оказался совершенно нехарактерный. Недружелюбный, раздраженный, и даже, по местным меркам, дерзкий. — Вот знают же, что нельзя, и все равно лезут! А чего лезете? Говна да грязи не видели? Крыс не видели? Вот чего ты сюда полез, скажи мне?

— Да я не хотел… — попытался оправдаться Герка.

— Он не хотел! — Таджик воздел руки к невидимому небу. — Аллах Всемогущий, а я хотел? Мне, по-твоему, нравится здесь, в темноте, ползать? А тут еще вы… диггеры, мать вашу!

В последних словах сквозило такое неприкрытое презрение ко всем любителям подземок, что можно было заподозрить личную неприязнь.

— Я не диггер, честно… — сказал Герка как можно искренне. Да и то правда, какие в провинциальном, лишенном метро городке могут быть диггеры? В Сумеречах таких увлечений не признавали, считая уделом избалованной столичной молодежи. Удивительно уже то, что немолодой таджик знает и правильно произносит мудреное иностранное слово.

— Не диггер он, — проворчал сантехник, недовольно роясь по карманам. — Все вы тут «не диггеры». В тоннель случайно попали. Назад дорогу найти не можете. Мне дел больше нет, как вас отсюда гонять! А ну быстро говори, чтобы остальные выходили!

Он так разошелся, что в запале требовательно топнул ногой, подняв в подземном ручье небольших размеров цунами.

— Да нет никаких остальных! — Говорить про свою спутницу Воронцов отчего-то не стал. Раз уж получилось у Лили как-то проскочить мимо бдительного сантехника, тому знать о ней необязательно. — И я правда выйти не могу, я здесь первый раз… Вы только скажите, в какую сторону идти, и считайте, меня здесь нет!

— Как нет остальных? — недоверчиво переспросил гастарбайтер. — Вы ж вечно толпами шляетесь… Врешь, поди?