— Помнится, когда-то давно я чувствовал то же самое: тогда я впервые приехал в Никомедию учиться военному делу и Даций перед рассветом выгонял нас на пробежку по пересеченной местности.

— Я весь день на бегу, хотя для этого уже нет ни стати, ни дыхания. Только рассветет, как мои слуги, словно полчища муравьев, нападают на дом с тряпками, губками, метлами под звуки дребезжащих ведер и крики болванов, которые падают с приставных лестниц. Потом, когда встану, я должен надеть тогу вместо паллиума [60] и еще должен держать слугу, чтобы он красиво укладывал ее на мне. Поверь, август, эти одеяния придуманы лишь для того, чтобы испытывать крепость человеческих нервов.

— Потому-то чаще всего я и ношу тунику, — признался Константин.

— Затем я должен побывать в руках у моего брадобрея хотя и не понимаю, каким это образом он ухитряется целый час заниматься моим бритьем и укладкой этих редеющих локонов, — пожаловался Адриан. — Тот день, когда я согласился на укладку бороды, стал началом моего рабства.

Константин не мог удержаться от смеха, слушая печальную историю толстяка купца: он-то знал, что она только отчасти была правдой и что Адриан очень гордится своим сенаторским званием.

— Бьюсь об заклад, что тебе не терпелось оказаться в руках брадобрея в первый раз — так же, как и мне, — сказал он. — Вон Нерон даже преподнес свою первую сбритую бороду в золотой шкатулке Юпитеру Капитолийскому.

— И на кого расходуется вся эта подготовка, когда я открываю свою дверь? — спросил Адриан. — На моих клиентов, в числе которых в основном бедные родственники моей жены.

— А почему бы тебе не выдать им какое-то пособие?

— Да они бы истратили его и через месяц снова бы ошивались у моего порога. Знаешь ли ты, что я даже спать не могу лечь, не убедившись, что наутро мне хватит денег? Для каждого всякий день я должен иметь шесть с четвертью сестерциев [61] , не то он разорется, что его морят голодом, и пойдет гулять молва, будто скряга Адриан больше не заботится как следует о своих клиентах. И тогда как я могу рассчитывать извлечь выгоду из тех, кто богаче меня?

— Сочувствую, друг мой.

— Когда с клиентами покончено, — продолжал Адриан, — я должен спешить на склады, чтобы подгонять своих служащих-лентяев, которые даже не понимают, какую возможность я им даю. Где бы еще, август, могли бы они ознакомиться с ценами на масло из испанских оливковых рощ, на кирпич и черепицу из Египта, уж не говоря о партиях зерна из Александрии, древесине и шерсти из Галлии, консервированном мясе из Бактрии, олове с островов Касситериды. Не буду утомлять тебя долгим списком.

— Мне кажется, ты очень забавно излагаешь, — сказал Константин, — особенно на тему, как тяжко дается тебе богатство. А теперь скажи-ка на милость, почему ты явился ко мне сегодня в такую рань?

— Да вот пришел спросить, август, будет ли Медиолан твоей постоянной столицей?

— Еще не знаю.

«Итак, старый хитрец пришел, чтобы выведать у меня секреты», — подумал Константин, но не обиделся. Он очень полюбил сенатора-купца и понимал, что хитрость его при заключении сделок сэкономила и ему, и империи значительную сумму денег на пути его армии из Треверов к Риму.

— Бьюсь об заклад, что не будет, — сказал Адриан.

— Почему?

— Максимин Дайя явно не признает тебя за старшего августа, поэтому с ним в конце концов придется поступить, как и с Максенцием. Когда это случится, ты увидишь, что удобнее править откуда-нибудь с Востока.

— Откуда же? Может, из Никомедии?

— Никомедия слишком мала, и дно пролива там все больше заиливается. Византий на Боспоре не так удален и больше бы подходил для столицы. Оттуда ты бы мог в конце концов завоевать земли вокруг Понта Эвксинского. В этом районе еще много чего не захвачено и ждет своего часа, но здесь, в Риме, и на Западе тебе потребуется человек, которому бы ты мог доверить ведение своих хозяйственных дел, пока ты будешь завоевывать Восток.

— Кто-нибудь, подобный тебе?

— А почему бы и нет? Можешь не сомневаться: обеспечу тебе наилучший доход и не попрошу больших полномочий, чем нужно по закону.

— Лучшей кандидатуры на пост моего представителя, Адриан, мне не найти, — тепло сказал Константин. — Сегодня же будет готов указ, по которому ты назначаешься моим управляющим.

Женитьба Гая Флавия Валерия Лициниана Лициния, августа Иллирии, Греции, Фракии и приграничных дунайских провинций на Констанции, сестре старшего августа Константина, явилась важнейшим событием того года в общественной жизни империи, которое праздновалось с большим великолепием. Ради него в Медиолан съехалось большинство подчиненных власти Константина царей с дарами и великолепными свитами.

Хотя Фауста ожесточенно протестовала против переезда из Рима в Медиолан — город, по ее мнению, подходящий только для варваров, — свадьбой она, кажется, осталась довольна. Глядя на нее с Криспом во время официального приема и видя восхищение ею в широко раскрытых глазах юноши, Константин ощутил укол ревности к собственному сыну, возраст которого больше соответствовал ее годам.

Криспу, решил он, следует возвратиться в Галлию вместе с императрицей Феодорой и ее детьми и возобновить учебу у Эвмения. У него возникло минутное сожаление о том, что Фауста не может быть с ним такой же веселой, какой она казалась с мальчишкой, ибо при его занятости политическими делами со дня вступления в Рим между ними все росла какая-то стена, которую он и хотел бы, до отчаяния хотел бы снести, да не знал, как к ней подступиться.