В тот день Роза вышла из Лувра и отправилась в Жё-де-Пом, полная решимости защищать искусство до конца. На внешнем углу музея стояла немецкая наблюдательная вышка. Немецкие пулеметные установки на ступенях еще не остыли от стрельбы. Всю ночь в сад Тюильри стягивались немецкие войска, чтобы подготовиться к обороне. Недалеко от музея партизаны рубили деревья, выворачивали булыжники из мостовой и строили баррикады. Из окон верхнего этажа ей были видны «ситроены», раскрашенные в цвета свободной Франции. Но ничего не случилось, и в последующие дни Париж продолжал бурлить.

Напряжение прорвалось ночью 24 августа. Небо разрывали взрывы, на ноги поднялась полиция. Вдоль Сены свистели артиллерийские снаряды. В темноте отсвечивали красным разогретые дула немецких пулеметов. На следующий день немецкие солдаты укрылись за статуями во дворе Жё-де-Пом, обложенными мешками с песком. Валлан видела, как их обстреливали. Напуганный юный солдатик отстал от своего отряда, и его убили прямо на ступеньках музея. Остальные сдались. Всего через два часа танки генерала Леклерка выстроились на улице Риволи. Его солдаты складывали оружие и каски пленных немцев в музее, а ликующие парижане приветствовали солдат с террасы внизу.

А затем – пулеметный огонь, крики и толпа, в смятении вышибая окна и двери, ринувшаяся в здание музея. Музейного работника, которому хватило глупости забраться на крышу, чтобы наблюдать прибытие войск Леклерка, поймали и обвинили в том, что он немецкий шпион. Ей пришлось просить пощадить бедолагу у нескольких офицеров, прежде чем один из них наконец вмешался. Когда она не пустила толпу в подвал, где хранилась основная коллекция музея, ее обвинили в укрывательстве немцев. «Коллаборационистка! Коллаборационистка!» Французский солдат приставил оружие к ее спине. Спускаясь по лестнице в подвал, она вспоминала, как утром того же дня нашла молодого немецкого солдата, спрятавшегося в одной из караульных будок. А что, если там окажется еще один? Неужели, думала она, после всего, что ей пришлось вынести, жизнь кончится вот так? «Мой долг, – подумала Роза, – служить только искусству». Так она думала и сейчас.

Валлан вспомнила историю с «поездом искусств», едва не окончившуюся катастрофой: два месяца бесценные сокровища были брошены на боковой ветке железной дороги из-за бюрократической неразберихи. Она переживала, что некоторые члены художественной элиты могут счесть ее эгоисткой. Наверное, они считают, что она придерживает информацию, которой владеет, чтобы придать себе веса. Кое-кто поговаривал, что она все выдумала, что на деле ей просто нечем делиться. В конце концов, она была обычным сотрудником музея, даже не куратором.

В чем-то, возможно, они были правы. Валлан вышла из себя, когда 25 октября газета «Фигаро» напечатала статью о «поезде искусств», отдав все лавры за его обнаружение Французским железным дорогам. Она написала Жожару, напоминая, что статья «лишает Национальные музеи причитающихся им заслуг». Но настоящие ее чувства раскрылись в предыдущем абзаце. «Лично я, – писала она, – смогу счесть себя счастливой, когда факты разъяснятся и предстанут в своем истинном свете, потому что без информации, которую мне удалось предоставить, было бы невозможно выследить этот груз украденных картин в бесконечном количестве поездов, уходящих в Германию».

Валлан докурила сигарету и устремила взгляд на заснеженную парижскую улицу. Да, она хотела признания. Возможно, судьба поместила ее в нужное время и место, но она сумела воспользоваться дарованным ей шансом. Остальные убежали, попрятались, а некоторые даже перешли на сторону нацистов. Она рисковала жизнью за свою страну и свои убеждения. Но не для личной славы. Она защищала искусство.

А лучше всего для искусства сейчас было бы забыть про бюрократов и внутренние дрязги французского правительства и отправиться к Джеймсу Роримеру. Ни для чего другого просто не оставалось времени. Американские войска, несомненно, будут первыми, кто доберется до нацистских хранилищ в Германии и Австрии. Роримеру она может доверять. И Жожар ему доверял. Она не сомневалась, что Жожар хотел, чтобы она поделилась сведениями с Роримером, даже если не говорил об этом прямо.

Она продолжила путь. И через несколько минут уже была в квартире американца. Комнату освещали свечи – в Париже до сих пор по ночам часто отключали электричество. В камине потрескивал огонь, было тепло. Роример взял у нее пальто и предложил сесть. Морозная военная улица и этот дом были словно из разных миров, но что-то связывало их друг с другом. Иногда детали крупной военной операции решаются в уютной комнате за бокалом шампанского.

Намного позже Роример напишет, что эта рождественская встреча стала решающей. Возможно, для него так и было, потому что именно тогда Роза Валлан впервые дала ему понять, каким огромным объемом информации владеет. В ее руках было все необходимое для того, чтобы найти украденные во Франции ценности. А для Валлан события этого вечера стали подтверждением того, что Джеймс Роример – именно тот человек, который ей нужен. Он умел доверять и уважал ее, обладал проницательностью, умом и хваткой. Она с грустью поняла, что он, возможно, так и не сознает, на какие жертвы ей пришлось пойти. Но что уж тут печалиться? Она видела, что их объединяет нечто более важное: чувство собственного предназначения. Как и Валлан, Роример верил, что его судьба зависит от ее информации.

– Пожалуйста, расскажите мне все, – произнес Роример. – Поделитесь со мной.

Она уже знала, что согласится. Конечно, она отдавала свои доклады и сделанные наспех записи Жаку Жожару, ведь это входило в ее служебные обязанности. Но она слишком подозрительно относилась к бюрократии, зная, что достаточно одного беспечного или несообразительного чиновника в любом звене цепочки, чтобы поток информации прекратился. Именно это и случилось. Много месяцев спустя, уже после окончания войны, фотографии, которые Валлан передавала штабу Эйзенхауэра, были найдены в ящике стола какого-то мелкого чиновника, куда их сунули вместе с другими «ненужными» бумагами.