Одни родители везли в тележке “огромную голову”, тело было крошечное, беспомощно болтались ручки и ножки. “Голове” было уже 30 лет, а тело было как у ребенка 5-ти лет. Шли сухие, слепые, хромые, все шли тихо и чинно, и между ними попадались кликуши. Чем ближе к храму, тем труднее было справиться с ними. С усилием их втаскивали по ступенькам наверх; 4 человека не справлялось с одной, начинались дикие крики. Наконец, попавши в собор и там приложившись, крики стихали, и мучавший их дух отходил по молитвам сопровождающих их родных.

Ходили мы и пешком в ближнюю и дальнюю Пустыньки, прикладывались к небольшому плоскому камню, на котором молился некогда Батюшка 1000 дней. В Пустыньке висели еще его рубаха, топор и другие предметы, принадлежавшие Преподобному. Везде чувствовалась его близость.

Утром по пути туда встретились богомольцы вдоль реки. Помню, что один молодой парень, поддерживаемый своею матерью, висел как-то на руках, поджав ноги под себя на ветке, и глядел оттуда над головами толпы на Государя. Возвращались мимо того же места. Теперь мать и сын были центром взволнованной толпы богомольцев. Кто-то говорил: “Чудо, чудо случилось!” Крестьянка в радостных слезах рассказывала, как она пошла на источник, зачерпнула воды в свой маленький чайник и стала поливать у сына колени и ноги, и вот его изогнутые ноги стали выпрямляться, он стал на ноги и теперь может хорошо стоять и ходить. Мы все вместе с этой матерью порадовались ее великой радости и счастью быть свидетелями Божественной помощи.

Перед отъездом удалось приобщиться, а накануне вечером и исповедаться в самой келье Батюшки у старца схимонаха (не помню имени). У меня было чувство, что он видит мою душу насквозь, и страх меня разбирал, а он так ласково и трогательно со мной говорил, что стало легко и радостно.

В один из последних вечеров императрица Александра Федоровна, ее сестра великая княгиня Елизавета Федоровна захотели выкупаться в источнике, позвали и меня с собой. Был такой теплый вечер, и было почти светло, так как луна освещала тропу. С левой ее стороны темнела опушка леса, а с правой стороны речка, вдоль которой мы шли, журчала и кое-где блистала в лучах луны. Вода источника была до такой степени холодная, что как бы обжигала тело, будто кипяток, зато потом оставалось приятное чувство бодрости.

Уезжать не хотелось, и мы с грустью покинули после пятидневного пребывания чудный Саров. Это святое место унесло с собой незабываемые воспоминания» [187].

Наступил последний день пребывания царской четы в Сарове. По воспоминаниям генерала А.А. Мосолова, события происходили таким чередом: «В день нашего отъезда Их Величества посетили скит святого и находящуюся близ него купальню, расположенные в полутора верстах от монастыря. Государь и вся свита шли пешком, только Императрица ехала в небольшой коляске. Туда было проведено широкое шоссе, но у губернатора В.Ф. фон дер Лауница было немало забот, т. к. он получил от Государя не мешать народу находиться на царском пути. Организовать это было трудно, и были вызваны войска. Солдаты держали друг друга за руки, чтобы оставить свободный проход для Государя и духовной процессии. В купальне был отслужен молебен, после которого Государь со свитой, но без духовника, отправились обратно в монастырь, из которого был устроен дощатый спуск, местами на довольно высоких козлах. Гора была сплошь покрыта народом. Губернатор высказывал опасения, что толпа, желающая видеть ближе Царя, прорвет тонкую цепь солдат и наводнит шоссе. В это время, не предупредив никого, Государь крупно свернул направо, прошел цепь солдат и направился в гору.

Очевидно, Он хотел вернуться по дощатой дорожке и дать, таким образом, большему количеству народа видеть Его вблизи.

Его Величество двигался медленно, повторяя толпе: “Посторонитесь, братцы”. Государя пропускали вперед, но толпа немедленно сгущалась за Ним, только Лауниц и я удержались за Царем. Пришлось идти все медленнее, всем хотелось видеть и, если можно, то и коснутся своего Монарха. Все больше теснили нашу малую группу в 3 человека, и, наконец, мы совсем остановились. Мужики начали кричать: “не напрягайте”, и мы опять подвинулись на несколько шагов. Я предложил Государю встать на наши с Лауницем скрещенные руки, и тогда Его будет видно издали, но Государь не согласился. В это время толпа навалилась спереди, и Он невольно сел на наши руки. Затем мы Его подняли на плечи. Народ увидел Царя, и раздалось громовое “ура!”

Мы благополучно достигли боковых дверей монастыря, несмотря на то, что помост за нами с грохотом провалился.

Лишь тогда Государь заметил отсутствие свиты. Я пояснил, что в самом начале нас оттерли и что я видел, как граф Фредерикс упал.

Царь взволновался, но возвращаться через толпу было невозможно. Он вошел в ограду монастыря и послал меня отыскать графа, который, как оказалось, упал, и кто-то наступил ему на лицо и раздавил очки. К счастью, повреждения были легкие.

Я утверждаю, что если бы тогда в густой толпе, которая чуть не задавила Государя, вырос бы под Ним из-под земли высокий камень, возвышающий Его над народом, то Царь одним возгласом, одним повелительным мановением руки мог повести эти сотни тысяч людей на верную смерть или на какую угодно победу» [188].

В дневнике императора Николая II за этот день читаем следующие строки: «20-го июля. Воскресенье. В 8 час. вышли из своего дома и пошли к молебну в Успенский собор, где приложились к мощам Святого Серафима. С грустью покинули Саровскую пустынь и отправились в городок, где построены бараки для богомольцев. В часовне еписк[оп] Иннокентий отслужил краткий молебен, и мы поехали дальше лесом. Погода была жаркая, и дул сильнейший попутный ветер, гнавший пыль с нами. В 10 1/2 приехали в Дивеевский женский монастырь. В домовой церкви настоятельницы матери Марии отслушали обедню. Затем все сели завтракать, а Аликс и я отправились к Прасковье Ивановне (блаженной). Любопытное было свидание с нею. Затем мы оба поели, а Мама с другими посетили ее. Осмотрели церковь Преображения, где сохраняются вещи Св. Серафима, его келью, типографию и живописную школу сестер. В 3 часа собрались в дальнейший путь. Жара была сильная.

Ехали отлично и в 7 ч. ровно прибыли в Арзамас, сели в поезд и поехали обратно» [189].

Великий князь Сергей Александрович записал в последний день нахождения в Сарове в дневнике следующие строки: «29 июля. Чугунка между Арзамасом и Москвой. Встали в 1/2 6 ч. Я в кителе киевском. Пошли приложиться к мощам и в Зосимо-Савват[иевскую] церковь к обедне, где и сподобились приобщ[иться] Св. Таин — дивно! Масса народа. Ольга, Петя с нами. В 1/2 9 ч. с Царями у молебна у мощей и отъезд в Дивеево. Были там у обедни. Игуменья Мария — прелестное впечатление. С Минни мы, Олей, Петей к блаженной Прасковье Ивановне — курьезное впечатление!! Были и у Мотовиловой, хорошо помнящей Пр[еподобного] Серафима. В 7 ч. были в Арзамасе. Масса народу всюду; жарко, пыль ужасная. В вагоне разговор с Минни — горько жаловалась на Alix. Все мы под умилительным чувством» [190].