Ты упомянул историю… В ней, Павел, бывают моменты трудного выбора. Конешно, своё – родное, кровное – дорого. Дороже, может, почти всего на свете. Почти… Но есть ещё более дорогое. Это – жизнь великого множества таких же людей… миллионов человек. То есть народа… И жизнь великого государства. Поэтому ради их спасения я бы, наверное, мог пожертвовать… трудный это выбор – жертвовать… самой дорогой жизнью.

– Моей што ль?

– Сейчас што об этом говорить? Твоей… Своей… История сделала свой ход. Сделала руками слабых людишек, которые оказались не готовы к той роли, какую приготовила им судьба. И прежде всего, руками тщеславного, самонадеянного пустышки Горбачёва.

– Зато теперь он на высоте. Узник, освобождённый демократией для своих дальнейших дел. Разве для него сейчас это не самое важное?

– Его дела в нашей стране кончились. Он немного протянет, и его выбросят. К сожалению, вместе с державой. А ведь мог слюнтяй Крючков со своей… как их теперь называют? – хунтой? – изменить ход истории. Однако оказался слаб в коленках.

После поражения ГКЧП две темы стали главными в трибунных выступлениях и материалах средств массовой информации. Это – проклятья в адрес заговорщиков и выяснение, где тот или иной человек находился «в дни борьбы за спасение демократии».

Особенно свирепы были те, кого не могли найти в решающие часы этой самой «борьбы», и у кого внезапно обнаружились «веские причины» переиздать опасное время в стороне от событий. Главный редактор «Огонька» Коротич 19 августа должен был вылетать из Соединённых Штатов в Советский Союз. Услышав о событиях в Москве, тут же сдал билет, бросив и соратников, и сам «рупор перестройки» на произвол круто повернувшейся судьбы. Возвратился только после окончательной «победы демократии» и воцарения полной безопасности требовать суровых кар для государственных преступников. Но коллектив журнала осудил его отсидку в безопасных Штатах и снял с должности главного редактора: «за трусость, непорядочность и аморальное поведение».

Едва стала реальной опасность штурма Белого дома, из поля зрения соратников пропал председатель российского правительства Силаев. Возник снова, когда заговорщики заколебались и упустили момент. А как только гэкачепистов арестовали, стал требовать немедленного их расстрела.

Об этом же заклокотал и «архитектор перестройки» Яковлев. Поначалу он тоже не высовывался. Сидел, как мышь под веником. Но уловив, что организаторы устранения Горбачёва выпускают вожжи из трясущихся рук, возбудился. Засветила возможность избавиться от опасного Крючкова. Поэтому сразу после ареста руководителей ГКЧП запросился к Ельцину на приём. Пока шёл, мысленно одобрял себя. «Вовремя я появился. Вовремя. Ещё бы день прождал – могли не принять за своего».

Яковлев начал с восхваления ельцинской смелости.

– Не каждый, Борис Николаич, имеет мужество подняться на танк. Особенно в такой опасный момент…

Ельцин испытующе глядел на него.

– Я был там рядом, – как бы между прочим сказал Яковлев. – Вы были сама смелость. Эти люди могли ни перед чем не остановиться. Снайперы… Гранатомёты… Их надо казнить… Первого – Крючкова. Он…

Яковлев готовился произнести: «…мог вас арестовать». Но понял, что Ельцина, находящегося в эйфории, это ничуть не тронет. Решил усилить:

– Крючков хотел вас убить… Их надо всех казнить.

Ельцин растянул губы в кривой двусмысленной улыбке. Подумал: теперь будет служить мне. А вслух, поднимаясь, произнёс:

– Пусть разберётся суд.

«Архитектор перестройки» понял: время на него Ельцин тратить больше не хочет, и тоже встал.

Однако спасительную идею о казни «главарей переворота», и в первую очередь Крючкова, после этого высказывал везде.

Ругал гэкачепистов и Савельев. Но совсем за другое. «Тряпочные борцы! Вожди из дерьма! – бормотал он, еле сдерживая себя, чтобы не заматериться. Если бы не присутствие Натальи, Виктор не стал выбирать выражений. – Провокаторы хреновы! Лучше бы сидели по своим кабинетам и дачам. Меньше бы принесли беды».

Савельев приехал к Волковым с подарком для учителя. В Кишинёве, у букиниста на развале, увидел книгу об охоте на французском языке. Долго листал её, разглядывая картинки, ибо по-французски знал всего несколько слов. Книга была издана 125 лет назад и рассказывала, как сообразил Савельев, про охоту в разных странах. В том числе в России.

Владимир сразу понял, какой это ценный подарок – об охоте он собрал хорошую библиотеку.

– Плюнь ты на них, Витя, – сказал Волков, с удовольствием переворачивая страницы. – Не мужики они. Мужико-бабы.

Наталья с удивлением посмотрела на него. Тот заметил это. Показал Савельеву на жену.

– С моей Ташки надо брать пример. Она у меня – стойкий боец. А у этих – штаны мужские и по виду – вроде мужики. Но как доходит до чево-то серьёзного – раскисают хуже баб. Ты знаешь, што она сделала? Сорвала праздник упырей.

– Не преувеличивай, Володя, – зарозовела лицом жена. – Придётся опять искать работу.

К этому она стала готовиться, как только узнала, что новым руководителем телевидения победители ГКЧП назначили Грегора Викторовича Янкина. Их дороги снова пересекались. А тут ещё – невиданный поступок редактора Волковой.