Волков и Нестеренко с изумлением уставились на Слепцова. Чтобы Павел выдал зараз такую длинную речь – это было редкостью. Да и сам экономист, закончив осуждение журналиста, вроде как скис. Насупился, глаза совсем ушли в провалы. Однако Савельев, не зная Павла, на это не обратил внимания. Он передал Адольфу налитую Валеркой стопку, следующую поставил перед собой и спокойно сказал:

– Мне много чево не нравилось и не нравится в нашей стране. Например, я ненавижу советскую домостроительную архитектуру. Прежде всего – за внешний вид. Это не дома для жилья людей, а какие-то тюремные бараки, где отбывают срок. Человек должен с детства, с рожденья видеть вокруг себя красивое. В том числе – архитектуру. А што он видит, когда идёт в садик? Унылые, однообразные, какие-то ублюдочные панельные коробки. Каждая похожа на соседнюю, та – на следующую… Ужас! В них не только по пьянке запутаешься, как в «Иронии судьбы». Трезвый дорогу не найдёт к своему дому. Разве среди этого убожества может эстетически развиваться человек? В Касабланке, когда мы там были – это в Марокко город, сопровождающая дама рассказывала, будто одно время указом ихнего короля запрещалось строить новые здания, если они похожи на существующие. И добавляла: архитектору отрубали голову.

– Ни хрена себе! – воскликнул Нестеренко. – И што – все непохожие?

– Ну, я думаю – это не так. Есть кварталы, где дома действительно разные. А на окраинах – всего хватает. Но сам подход меня устраивает.

– Давайте-ка выпьем за всё хорошее, – сказал Адольф, с улыбкой глянув в угол избы, где лежал щенок. – А то водка прокиснет.

Выпили. Стали закусывать.

– Это насчёт того, што нравится – не нравится, – проговорил, дожёвывая, Савельев. – Мне не нравилась избирательная система. Собственно, выборов-то и не было. Я выступал против отсутствия политической состязательности. Когда правит одна партия, больше возможностей для злоупотреблений со стороны её ставленников во власти. Надо иметь такого лидера, штоб сам был кристально честный, другим не давал зарываться и видел жизнь на десятилетия вперёд.

– Как Сталин, – заявил Нестеренко. – После смерти оставил подшитые валенки и 137 рублей на книжке. А страну с атомной бомбой.

Все разом посмотрели на него, и по взглядам каждого было видно, как они отнеслись к реплике Андрея: от явно ненавистного у Карабанова до сочувственного у деревенских.

– Но уж, конешно, не как Горбачёв, – сказал Савельев. – Так што меня далеко не всё устраивало. Власть переставала чувствовать народ. Не помню, у кого-то хорошо сказано: «Вышли мы все из народа. Как нам вернуться в него?» В партийных верхах разрасталась мафия… Особенно в республиках… Вот ей, этой мафии, не нужно было обновление социализма. И, насколько хватало моих возможностей – они, правда, тогда были не очень велики, я старался об этом говорить. Только при этом выступал – и сейчас выступаю! – не за разрушение всего нашего здания, а за его ремонт. В чём-то даже за капитальный ремонт. Но не за снос! Фундамент у здания хороший. А сейчас вовсю идёт разрушение. Национально-партийная мафия и стала главным агентом влияния. Я понимаю, што вы солидарны с товарищем (он показал на Карабанова) в оценке прибалтийских и других суверенитетов. Ну, как же! Право республик на отделение. Демократический принцип. Главные демократы земли – Соединённые Штаты поддерживают это. А вы знаете, из-за чево началась у них кровопролитная гражданская война в девятнадцатом веке?

– Это знает каждый школьник, – бросил доктор, обиженный тем, что Савельев не назвал его по имени, а просто показал пальцем. – Демократы – северяне пошли освобождать рабов на Юге.

– Вы спросите об этом у их школьников. Они вам точнее скажут. Одиннадцать южных штатов провозгласили суверенитет, а президент Авраам Линкольн расценил это, как мятеж. Нарушение территориальной целостности. Освобождение рабов сюда вплели намно-о-го позднее. Южане вышли из Союза штатов, создали свою Конфедерацию, приняли Конституцию, образовали собственное правительство и определили столицу. Разве не имели права? Сорок процентов общей территории, население девять миллионов – по тем временам и уровню заселённости это могло быть крупное государство. Но ради восстановления целостности Союза Линкольн начал войну. Между прочим, самую кровавую в истории этой страны. Около миллиона погибших и раненых. Зато сохранил государство.

– Да-а. Это не «пятнистый», – с огорчением сказал Нестеренко.

– И сейчас попробуй там кто-нибудь заговорить об отделении. Сепаратизм – самая осуждаемая федеральной властью тема. Индейцы лет тридцать назад хотели на своих исконных землях провозгласить нечто вроде республики. Выйти из состава США. Их убедили, што этого делать нельзя. Автоматами убеждали.

– А кто такие агенты влияния, Виктор? – спросил Адольф, обратив к журналисту большую, раскрасневшуюся от тепла и выпитого физиономию. Он, похоже, продолжал политически развиваться и не мог оставить невыясненным для себя незнакомый термин. – Зимой Андрей о них говорил. Теперь вот ты. Эт кто такие? Шпионы?

– Ну, да. Вроде Валерки иль Николая, – с насмешкой вставил раньше Савельева доктор. Он почувствовал в этом моложавом, может чуть старше его самого, мужчине с небольшим капризным подбородком и пристальным взглядом светло-карих глаз явного противника и внутренне ощетинился. – А вообще, Адольф, – это выдумки кэгэбэшников.

В Савельеве странным образом уживались порой несовместимые человеческие свойства. Он мог быть простецким, своим в доску мужиком, доступным, не чванливым, сразу начинающим общаться на «ты» с любым человеком, независимо от социального статуса, если человек ему нравился, и вместе с тем – держать дистанцию, не идти на тёплый контакт с людьми, с которыми, казалось, был «одного поля ягода». При этом нисколько не переживал от того, что может выглядеть в их глазах высокомерным и даже надменным.

– Ты его не слушай, Адольф, – показал на Карабанова Савельев. – Это не так. Товарищ заводит рака за камень. Никакие это не выдумки. К сожалению, самая реальная опасность. Шпиона, рано или поздно, можно поймать с поличным. А этого даже разоблачить трудно. Агент влияния – это человек, который занимает, как правило, заметную должность в государственных органах управления, в руководстве важными структурами, является общественно значимой личностью. Он даже может не красть секретов. Его задача другая – воздействовать на сознание своих сограждан в нужном для враждебного государства направлении. Мнение этих людей влияет на настроение общества. К ним прислушиваются, а если человек к тому же руководитель, выполняют его указания.

Некоторых агентов влияния готовят издалека. Иногда, с молодых лет. При этом тщательно анализируют его психологические и деловые возможности. Помогают карьерному росту.

В закрытых обществах агенту влияния работать трудней. Его особое мнение, идущее вразрез с общепринятым, довольно быстро становится заметным, привлекает внимание разного рода аналитиков. А в такой обстановке, как сейчас – сплошная лафа. Кипит гласность, каждый может выразить своё мнение. О стране, о её политике, о прошлом, о том, как должна поступить власть в том или ином случае.