— У нас в Японии есть еще не менее величественная статуя Будды в городе Камакура, — говорит Мацу-мото-сан. — У него более спокойное лицо и глаза закрыты.

Я прочитала в «Справочнике для туристов», что для строительства камакурской статуи ушло 450 т бронзы, 228 фунтов чистого золота. Высота Будды 16,21 м. Об этой статуе рассказывал один из русских путешественников, побывавший в Камакура. Он писал:

«Я уже был совсем близко от него, когда при блеске теплых лучей осеннего японского солнца внезапно показалась из-за верхушки деревьев его огромная круглая голова и длинные отверстия полусомкнутых глаз, а наконец, и его гладкое чело и вся фигура, с печатью невозмутимого спокойствия бросающая неопределенные взгляды на землю с высоты 49 футов» {71} .

Далее он приводит некоторые любопытные сведения о колоссе, вес которого составляет 92 т.

«Весь этот колосс составлен из бронзы и меди, его глаза — из чистого золота, а шишка мудрости — из чистого серебра. На тесно сомкнутых руках божества примостился буддийский бонза, служитель храма; в складках его рукавов также сидит несколько бонз, но их почти совсем не видно; по сравнению с этим гигантом они кажутся карликами…

…Внутри колосса — огромная, темная, причудливая капелла. Здесь стоя г разбросанные в беспорядке запыленные фигуры идолов и разных видов Будды. Несколько идолов стоят на плече, один — позолоченный — стоит в подбородке, в одном ухе стоит богиня милосердия Каунон, около глаза поместился еще какой-то идол. По небольшим лестницам можно взобраться до самого чела Будды» {72} .

У выхода из храма меня уже ждет корреспондент Осакского отделения «Асахи». Он хочет взять интервью и говорит, что рассказ о нашей встрече начнет словами: «С гостьей из Советского Союза мы беседуем неподалеку от Дайбуцу. И это символично: Большой Будда в какой-то степени связан с космонавтикой».

Короткая заметка об этой встрече была помещена в осакской газете 12 апреля. Прослушав ее перевод, я поняла, что корреспондент начал именно так, как обещал.

Дождь окончился. Солнечные лучи, радуя посетителей парка, заскользили по еще мокрым дорожкам. Идем в заповедник Нара, который называют здесь Оленьим парком.

Оленей много. Они считаются священными животными и свободно разгуливают по территории. В небольшой палатке можно купить для них корм. Доверчивые животные берут его прямо из рук. Кормлю подошедших ко мне оленят. Рисовые лепешки и московские леденцы им явно по вкусу. Они долго идут за мной, забегают вперед и тянут к моим ладоням влажные языки.

По дорожке этого парка ходило много людей. Был здесь в 1946 г. Константин Симонов. Потом вспоминал:

«Но самая приятная, на мой взгляд, достопримечательность Нары — это не храмы и не пагода, а древний парк с его желтоватой низкой травой и растущими прямо из нее громадными вековыми черно-зелеными соснами. По всему парку, не боясь и не сторонясь людей, то стаями, то в одиночку ходят красавцы олени, поджарые и тонконогие, с нежной пятнистой песчано-коричневой шкурой. Все это, вместе взятое, так хорошо, что хочется сесть на траву и по крайней мере несколько часов молча смотреть и никуда не уходить отсюда» {73} .

Так писал Басё. Он тоже бывал в Оленьем парке.

— Хотите зайти сюда и немного отдохнуть? — спрашивает Такэи-сан, останавливаясь около небольшой лавочки на одной из парковых аллей. — Здесь продают сувениры и могут предложить чашку чая.

Хозяева лавочки — муж и жена — встречают нас поклоном. Оба они далеко не молоды. Зовут их Ясунори Сасада и Мицуко Унигацудо. Но японка просит называть их «мама» и «папа». Это им больше нравится. Прошу Такэи-сан помочь мне в разговоре с «мамой».

У них сын и две дочери. Одна дочь школьная учительница, другая работает воспитательницей в детском саду. Жена сына служит в телевизионной компании. Это она подарила «маме» и «папе» цветной телевизор, который стоит около нас.

Спрашиваю у Мицуко Унигацудо:

— У вас есть внуки?

«Мама» улыбается. Конечно, есть. Двое детей растут у старшей дочери. Видит она внуков не так часто, но в праздники в сборе вся семья. Все преподносят друг другу подарки, рассказывают о своих делах. Всегда приятно видеть, как мужают дети. Это ведь ниточки жизни, которую дали детям они, уже старики… Хорошие выросли дети, неплохие растут и внуки.

Пока «мама» готовит чай, разглядываю помещение лавки. На деревянном полу впритирку друг к другу стоят низенькие столики. Около них такие же низенькие стулья. Эта мебель для гостей: сюда нередко заходят иностранные туристы. На стене висят большие часы с маятником. Печку, напоминающую по своему виду бочонок, топят, когда идет дождь и становится в помещении сыро.

— Зимой бывает и минус два градуса, — поеживается «мама». — Но даже в это зимнее время посетители есть. Покупают сувениры, пьют чай.

— Бизнес хороший?

«Мама» досадливо машет рукой: лучше не спрашивайте! Конечно, кое-что выручают от продажи сувениров. Это дело умелых рук «папы». Например, эти фонарики с изображением Дайбуцу или лежащие на полке веера из бамбука. В изготовлении поделок немного помогают и дети. Но у них много своих дел, своих забот.

Лицо у «мамы» моложавое. Ей очень к лицу надетая на ней алая бархатная блузка с белым воротничком.

«Папа» ходит в белом фартуке, надетом поверх рабочего костюма. На голове у него теплая шапка. Он частенько поглядывает на приоткрытую дверь: может быть, еще кто-то захочет подбодрить себя чашкой зеленого чая?