Впрочем, в докладе коменданта крепости полковника К.К. Покрошинского, адресованном начальнику штаба корпуса жандармов, эпизод с первыми тремя осужденными описывается несколько иначе: «При возведении палачом осужденных Андреюшкина, Генералова и Осипанова на эшафот первый из них произнес слабым голосом:,Да здравствует народная воля!», второй только успел сказать:,Да здравствует…», а последний: «Да здравствует исполнительный комитет...»

Во французской же газете «Cri du Peuple», сообщившей читателям об очередных жертвах царизма, особо обратили внимание на драматический удел Ульянова с Шевыревым: «В продолжение получаса у них перед глазами было потрясающее зрелище троих повешенных на концах веревок в мучительных конвульсиях».

Процесс 1887 года пополнил и список сидельцев Шлиссельбургской крепости; в числе прочих сюда прибыли приговоренные к вечной каторге Вера Николаевна Фигнер и Михаил Васильевич Новорусский, оставившие яркие воспоминания о своих тюремных буднях. В мемуарах Новорусского есть и строки, посвященные событиям весны 1902 года, когда в крепости совершилась новая казнь: за апрельское убийство министра внутренних дел Дмитрия Сергеевича Сипягина к смерти был приговорен студент Степан Валерианович Балмашев. Полтора десятилетия не казнили на острове, но снова поднималась революционная волна — и правительство спешило загасить ее всеми имеющимися способами.

Новорусский вспоминал о том, как той весной в крепости начались вдруг спешные работы, звуки которых доносились и до одиночных камер: «По этим звукам мы отлично могли следить за ходом работы и точно определяли, чем работают: ломом, топором или молотком. А так как, вдобавок, все строительные материалы проносили мимо нас, то по ним мы с полной уверенностью могли заключить, что строится эшафот».

И далее: «Случайно нам удалось увидеть, как в канцелярию провели под конвоем молодого человека, который впоследствии оказался Балмашевым, и как солдаты и другие лица, обязанные присутствовать при казни, ночью прошли мимо наших окон к заднему двору. Видели мы и то, как, возвращаясь оттуда через три четверти часа, они остановились перед церковью и набожно перекрестились.

К счастью, это была единственная казнь, которой мы были свидетелями».

Приговор Степану Балмашеву был приведен в исполнение 3 мая 1902 года в четыре часа утра. Журнал «Былое» в 1906 году описывал произошедшее скупо: «В 4-м часу ночи был разбужен ротмистром Правоторовым, бывшим в 1902 г. смотрителем тюрьмы; объявление товарища прокурора об ожидающей его смерти, видимо, очень взволновало его, ибо не ожидал смерти; от исповеди и причастия отказался, подошел к окну и несколько времени провел молча, смотря на небо; затем обернулся и сказал: «Я готов».

На казнь шел, предшествуемый священником, с завязанными назад руками. Казнь была совершена во дворе за старой тюрьмой, напротив окон из камеры Иоанна Антоновича».

Более обстоятелен был видный деятель эсеровской партии Григорий Андреевич Гершуни, выпустивший в 1908 году в Париже книгу своих воспоминаний «Из недавнего прошлого» и записавший со слов знакомых ему жандармов: «Балмашев спал, и его долго не могли добудиться. Наконец приоткрыл глаза и досадливо спрашивает:

— Ну, что? Чего вам там нужно?

— Вы такой-то?

— Я!

— Вам известно, что вы приговорены С. петербургским военно-окружным судом к смертной казни?

— Известно.

— Приговор вошел в силу и сейчас будет приведен в исполнение.

— А, да! Ну, хорошо, хорошо!..

Опять лег на подушку, закрыл глаза и как бы заснул. Его снова разбудили.

— Да вставайте же! Уже все готово!

— Хорошо, хорошо! Вот сейчас!

Снова ложится. И так несколько раз. Наконец приподнялся и с усмешкой говорит:

— Так вставать? Все готово? Ну, вставать, так вставать!

Веревкой скручивают руки, и процессия направляется из камеры в маленький дворик, между крепостной стеной и старой тюрьмой — у иоанновской башни. Там уже «все готово». Эшафот, тут же вырытая яма, у нее черный ящик-гроб. Дворик наполнен начальством и жандармами. Балмашева вводят на эшафот. Секретарь суда читает приговор. На эшафот поднимается священник с крестом. Степан Валерианович> мягко отстраняет его: «К смерти я готов, но перед смертью лицемерить, батюшка, я не хочу».

Место служителя бога занимает служитель царя — палач. Степан Валерианович стоит прямо и спокойно, со своей вечной слегка грустной, слегка насмешливой улыбкой на устах.

Палач накидывает на голову капюшон савана, затем петлю. Ударом ноги вышибает доску, тело грузно падает вниз. Раздается глухой стон. Веревка натягивается и трещит. Тело вздрагивает и передергивается конвульсиями. Ноги упираются в помост — смерть идет медленно. Палач крепко обхватывает тело и с силой дергает вниз. Присутствовавших охватывает ужас. Жутко, гадливо, стыдно. Раннее ясное утро. Солнце только что поднялось, и его мягкие золотистые лучи бьются о перекладины виселицы. Кругом свежая яркая зелень. Птички весело чирикают, с озера доносится писк чайки. А люди в мундирах, с орлами на пуговицах, угрюмо стоят, потупив глаза, бледные, взволнованные и ждут, пока тело, облаченное в саван и повисшее на веревке, перестанет вздрагивать. Ждут долго — бесконечно долго — до получасу.