Когда торжественная часть закончилась, Маренн подошла к Рауху.

— Я поздравляю тебя, — не думая о присутствии Скорцени, она поцеловала его в щеку.

— Спасибо, фрау, — она чувствовала на себе его теплый взгляд, окутавший ее, обласкавший. — Отто прав, награда твоя, даже не наполовину, а полностью.

— Он уже и тебе успел сообщить свое мнение, — Маренн возмутилась. — Я полагала, что он воздержится от этого.

— Но это так. Я старался для тебя, — Раух понизил голос. — Я хотел, чтобы ты смотрела на меня другими глазами.

— У тебя получилось, — она опустила голову и ответила так же тихо. — Когда мы вернемся в Берлин, уже ничто не будет, как прежде.

— А как будет?

Его вопрос остался без ответа. Подошел Скорцени. Пожал Рауху руку, поздравил. Маренн же, воспользовавшись тем, что бригадефюрер Монке, завершив награждение личного состава, намеревался ехать на свой новый командный пункт, расположенный на только что захваченной дивизией высоте, попросила, чтобы ее снова отвезли в госпиталь к Вилланду. Она не хотела, чтобы ее присутствие позволило Отто проявить ревность и тем самым испортить Рауху такой важный для него день. Она знала его характер, он ни за что не удержится, обязательно скажет какую-нибудь резкость. А так нет объекта для раздора и повода говорить неприятные вещи тоже как будто нет.

Спустя два часа оперативная группа штандартенфюрера СС Пайпера и приданная ему группа Отто Скорцени двинулись от Ла Ванна в Аахен. Группы Хергета и Зандига еще оставались в Ля-Гляйце, где, несмотря на вступление в бой основных сил с немецкой стороны, еще продолжалась ожесточенная схватка с американскими десантниками. Идти решили напрямик, в направлении населенного пункта Брюме, а оттуда в долину реки Коо. Однако вскоре выяснилось, что мост через Коо разрушен, постарались американские саперы. К тому же к группе привязался американский самолет-разведчик. Чтобы оторваться от него и не накликать на себя удар бомбардировщиков, пришлось прятаться в лесу.

Арденнские сосны точно застыли в промерзлом воздухе. Над их заснеженными раскидистыми кронами плавали крупные снежные хлопья, мерцающие на солнце. От скрытой туманом реки тянуло сыростью. За деревьями, на склоне горбатой, уползающей вдаль высоты, громоздились развалины какой-то фермы. Было тихо. Только гул разведчика, то приглушенный, то снова нарастающий, нарушал эту тишину.

— Все кружит, — Раух протянул Маренн кружку с горячим кофе. — Но скоро улетит. Топливо у него ограничено. А еще до своих дотянуть надо. А что тот американец, которого ты спасла в Ла Ванне? — поинтересовался он, внимательно глядя на Маренн. — Он выжил?

— Да, — она кивнула, взглянув на него поверх края кружки, — доктор Вилланд отправил его с остальными ранеными на бронетранспортере в тыл. Ему сообщили, что как раз доставили свежую кровь, и ему начали делать переливание. Я думаю, он выживет. Во всяком случае, доктор обещал мне проследить за этим.

— Этот парень даже не узнает, кто спас ему жизнь.

— Почему? — Маренн пожала плечами. — Когда он придет в себя, он поймет, что находится в немецком госпитале. Значит, это сделали немцы.

— Я говорю не о том, — Раух ласково убрал ее выбившиеся из-под капюшона волосы, — я имел в виду, он никогда не узнает, что это сделала ты. Не узнает твоего имени.

— А зачем? — Маренн опустила голову. — Я сделала лишь то, что должна была сделать. Ничуть не более.

— Ты сделала это в память о Штефане, — догадался он. — Ты думаешь, что могла бы ему помочь, если бы была рядом. Или кто-то другой мог помочь.

— Я была рядом, — голос Маренн дрогнул, — в госпитале его дивизии. Но это оказалось совершенно бесполезно. А то, что Штефана не пытались спасти и на него не нашлось заботливых рук, — это неправда. И его пытались спасти, как я когда-то пыталась спасти английского лейтенанта Мэгона, вытащила его из-под огня. Но эта война намного страшнее той, первой, потому и у женщины, самой обыкновенной женщины, как бы она ни желала, как бы ни любила, гораздо меньше возможностей сделать то, что сделала тогда я.

— Штефана пыталась спасти женщина? — Раух удивился. — Ты никогда не говорила об этом. Его подруга?

— Наверное, — Маренн вздохнула, — я ничего не знаю об этом. И Джилл не знает. Да и откуда нам знать? Штефан встретил ее где-то под Сталинградом. Она приехала на каникулы к своим родственникам из Санкт-Петербурга. А тут война, пришли наши части.

— Она русская?

— Да, из бывших русских дворян. Теперь она где-то у большевиков, — Маренн смахнула слезу, которая предательски скользнула по щеке. — И была у большевиков, в сорок третьем, под Курском. Она пыталась вытащить Штефана из горящего танка, как это сделала вчера я, с тем американцем. Но, в отличие от американца, Штефан был уже мертв.

— Русская девушка пыталась вытащить немецкого офицера из танка? — Раух покачал головой. — Это что-то невероятное. Они же все фанатики.

— Она русская девушка, но не большевичка, — поправила его Маренн, — в этом есть разница. И они не фанатики, по большей части. Такие же люди, как и все.

— Откуда ты знаешь, что это было так?

— В сентябре под Кенигсбергом мы с Ральфом едва не угодили в плен…

— Я помню.

— Я случайно встретила ее, в лесу, вот почти в таком же, как здесь, — она обвела глазами сосны, — только все было зелено еще, и много ягод на кустах. Она служит переводчицей в какой-то русской части теперь. Пошла за ягодами, а тут мы, а за нами — их ищейки с собаками. Она помогла нам уйти.