Гром гремел без перерыва, одна молния вспыхивала за другой, и Друге приходилось кричать, чтобы его могли слышать.

Родика стояла, прислонившись спиной к двери, лицо горело. Вся ее гордость, высокомерие исчезли. «Только бы не разрыдаться», — думала она. Родика была сейчас очень красива.

Ребята сидели, опустив головы. Кое-кто готов был взять наказание на себя. Длинный ерзал на ящике. Только Альберт зло смотрел прямо перед собой. Его настроению больше всего соответствовала гроза, бушевавшая за дверью.

Друга, который намерен был произнести длинную обвинительную речь, посмотрев на Родику, сбился, потерял нить и замолчал. С Родикой ему всегда бывало так хорошо, они так понимали друг друга, и поэтому роль прокурора потребовала от него неимоверных усилий. Сделав какой-то беспомощный жест, он сел и тихо произнес:

— Теперь сами говорите!

Все долго молчали.

— Пусть расскажет, как оно вышло. Все расскажет, — проворчал Сынок.

Родика не шелохнулась.

— А ну давай рассказывай! — набросился на нее Альберт.

Снова на ее лице появилось выражение непреклонности.

Она гордо вскинула голову, словно все происходящее ее «ничуть не касалось. Родика не знала, что такое страх, — никто здесь не мог заставить ее говорить.

Друга понял состояние Родики и приказал развязать ей руки.

— Ну вот, теперь рассказывай! — произнес он. — Соврешь — только усилим наказание.

Родика сделала два шага вперед. Грубое обращение не обидело ее. Она знала законы Союза мстителей. И все же она гневно воскликнула:

— Постыдились бы! Единственная девчонка я у вас, а вы связали меня, чтобы не убежала. Смешно!

— Получишь пощечину, будет не смешно! — Альберт уже замахнулся.

— Оставь, шеф, — сдержал его Друга. — Пусть она говорит.

Альберт медленно поднял голову и мрачно посмотрел на Другу. На лбу у него опять появилась складка.

— А что мне говорить? — начала Родика немного спустя. — Ну, была я вчера у синих, а предавать никого не предавала, да они меня и не спрашивали про наш Союз. И Линднер не спрашивал. Он только и сказал, что, если мне охота, я тоже могу с ними в лес пойти, я и пошла. — В глазах Родики снова появилось влажное мерцание. — Я ж только хотела посмотреть, как они играют… Потому… потому что мы только мстим без конца… — Она сделала глотательное движение.

Ребята отвернулись.

Но Альберт был настороже.

— Бабья болтовня! Давай закругляйся!

— Рассказывай скорее! — поддержал шефа Друга, видя, что Альберт уже не потерпит никаких проволочек.

А Родика, ощутив сочувствие ребят, продолжала:

— Ну ладно! Сперва мы играли в золотоискателей и индейцев. Дотемна! — Глаза ее задорно сверкнули. — И хоть сто раз прикажите мне этого не говорить, а все равно скажу — нам было очень весело!

Ребята молчали.

— А вечером во дворе лесничества мы разожгли костер. Линднер рассказал нам страшную историю. Жутко было, у меня даже мурашки по коже бегали. О разбойничьем атамане в России. Дубровский звали его. Так и повесть называется, которую Пушкин про него написал. Вот уж был смелый разбойник этот Дубровский! Чего только он ни вытворял, а они его все равно поймать не могли. Он всегда бедным помогал, даже когда это было опасно. Линднер так и говорил, что Дубровский был хороший разбойник, чуть ли не народный герой. Ради справедливости он на все готов был. Государство тогда было против справедливости.

— Хватит! — Друга с беспокойством наблюдал, как ребята, позабыв о своей судейской роли, все больше увлекались рассказом Родики.

Только Альберт мрачнел и мрачнел.

— Почему хватит? Пусть дальше рассказывает про то, что этот Дубровский делал. — Не сдержавшись, Вальтер выдал, как его заинтересовал этот рассказ.

— Довольно! — не выдержав, зарычал Альберт. — Идиоты вы! Уши развесили и не замечаете, как она вас вокруг пальца обвела.

— Ну, а теперь что? Чего дальше-то? — спросил Сынок. Ему надоело сидеть в промокшей одежде.

— Надо обсудить приговор.

— Давайте обсудим.

— Катись отсюда! — крикнул Альберт на Родику и снова вытолкнул ее в кормовую.

Когда рано утром они отправились в поход, небо было синее, как целое море васильков. Теперь же оно казалось вороненым и только вдали мерцало, словно изъеденное зеленью. Дождевые тучи торопливо набегали, будто за ними кто-то гнался. И пионеры, возвращавшиеся с экскурсии на кирпичный завод, попав под дождь, конечно же, промокли до нитки. Но носа они не вешали. Дождь был теплый. Только девочкам не нравилось, как одна молния за другой раскалывала небо и, не унимаясь, грохотал гром. Маленький Вейдель с рубашкой в руках бежал вприпрыжку. Он повязал голову, как у бабушки, под подбородком синим пионерским галстуком. Учитель Линднер собирался уже возразить, но Вейдель привел самый веский довод:

— Прическа испортится, если волосы под дождь попадут! — При этом волосы у него торчали, как жнивье, о прическе вообще говорить было нечего.

Впереди показались дома Бецова. Пионеры прибавили шагу. В такую погоду теплый сухой дом неодолимо притягивает. Вдруг они застыли на месте — лица осветила светло-голубая вспышка. Резкий удар грома раздался прямо над головой и покатился по морю облаков. Шульце-младший, вытянув голову, как олень, почуявший опасность, тихо сказал:

— Близко ударило… У Меллендорфов, наверное.