Когда самолет запаздывал или заказ отменяли, Рив ехал к берегу океана, открывал дверь машины, чтобы впустить внутрь свежий морской ветер. Сидел, мечтал, складывал в голове какие-то обрывки стихов, любовался на волны.

В холодные дни он вспоминал свою квартиру в Германии — старинный дом с невероятно высокими потолками. Сердито урчащие батареи центрального отопления прогревали комнаты мучительно долго. В памяти вставали обязательные сосиски, водянистые немецкие сыры, чудесные картинные галереи, диковинные замки… И, конечно, он не мог забыть свою немецкую возлюбленную. Она была старше него, практически в матери годилась. Художница. Крепкие руки. Целеустремленное лицо тонкой лепки. Однажды, в самом начале их связи, консьерж устроил сцену — не хотел пускать постороннюю женщину на ночь. Пришлось пережидать и проводить ее тайком, с хитрыми предосторожностями. Было весело и неловко. В квартире они старались не шуметь, даже смеялись шепотом — как подростки, грешащие в родительском доме.

Много месяцев спустя — когда консьерж уже приветствовал ее радостной улыбкой и даже угощал кофе, если Рив поздно возвращался из телестудии, — лишь много месяцев спустя она сказала ему то, что он понял давным-давно: она сдвинута на Джиме Моррисоне. Она призналась, что страстно хочет принять участие в посвященной ему телепередаче.

И без утайки рассказала ему всю историю. В первую ночь после похорон Джима она пробралась на кладбище к его могиле. Ей было важно убедиться, что кумир действительно умер и зарыт в землю. Ходили слухи, которые сопровождают смерть чуть ли не каждой звезды, ушедшей в мир иной в одиночестве и неэффектно. К примеру, бесконечные разговоры о том же якобы всё еще живом Элвисе. Про Джима говорили, что он не умер, а просто махнул на все рукой и, изменив внешность, работает теперь на бензоколонке или забился в пустыню и живет там в трейлере, любуясь на ящериц. Скончался он от сердечного приступа в ванной. Когда менеджер срочно прилетел в Париж, вдова предъявила ему уже заколоченный гроб и неразборчиво подписанное свидетельство о смерти — она даже не могла вспомнить, кто именно подписал бумагу. То ли действительно плохо соображала от скорби, то ли была обколота, то ли просто темнила.

Словом, в этом случае действительно был резон для некоторых подозрений.

Если гроб окажется пустым, будущая любовница Рива планировала искать Джима по всему свету хоть до скончания дней. Она знала себя — знала, что ее ничто не остановит и она его найдет. Да только гроб не был пустым, промолвила она, глядя в высокий потолок. Когда она это рассказывала, они с Ривом лежали на широченной кровати, опираясь спинами на огромные подушки. Только после долгого, очень долгого молчания Рив решился спросить, что она сделала потом.

От ее ответа у него волосы на голове дыбом встали. Сколько будет жить, столько будет помнить, как она не спеша искала пачку сигарет, как она не спеша вынимала сигарету и медленно раскуривала — и, после второго облачка дыма, сказала:

— Я ему отсосала. А потом заснула — прямо там, в могиле.

Утром ее нашли кладбищенские работники. Много лет она провела в психиатрической клинике. Потом ее выпустили — с условием регулярно встречаться с надзирающей медсестрой. С этой женщиной она даже хотела его познакомить. По ее словам, медсестра не имеет ничего против ее участия в передаче о Джиме Моррисоне.

Сейчас, на берегу океана, в лимузине с открытой дверью, в голове Рива вдруг мелькнуло: а ведь то, что я делал, — тоже, в сущности, всего лишь экзотическая форма некрофилии. Пытался высосать хоть чуть-чуть жизни из трупа…

Но он тут же на веки вечные отогнал от себя эту поганую мысль.

Захлопнул дверь машины и завел мотор.

На бульваре Сансет Рив припарковался у того самого ночного клуба, в котором немецкая телегруппа некогда снимала его шоу. Мимо проносилась жизнь — в «порше» и «мерседесах». В ожидании клиента он включил радио.

Всё было хорошо, пока у Лео не выросли женские груди.

До этого всё было даже лучше, чем просто хорошо!

Лео всегда был убежден в своей гениальности и только досадовал, что мир так медленно идет к пониманию, какого масштаба он артист. Но даже он был более или менее удовлетворен достигнутым — ожидая в будущем еще большего.

Его альбом был самым популярным в Великобритании, а в Америке — в первой десятке. Пять его синглов попали в список хитов. Билеты на концерты на лучших американских площадках были вмиг распроданы. И он имел подружку-супермодель, которая не выплевывала, а глотала. Эта подружка только что звонила — ее фотосессия на побережье Карибского моря отменена, поэтому она при первой возможности запрыгнет в самолет и нагрянет к ненаглядному Лео, по которому она изошла тоской.

Единственная закавыка — супермодели вряд ли понравятся однозначные царапины на груди Лео, оставленные вчерашней темпераментной канзасской блондинкой.

Его гастрольный менеджер Мюррей, будучи в курсе проблемы, приказал:

— Запрети ей приезжать!

Мюррей был вообще против навещалок во время гастролей. От постоянных подружек на гастролях только неприятности, склоки и хаос.

Лео отрицательно замотал головой.

— Как ей запретишь? Это будет всем скандалам скандал!

Фебе Фитцваррен еще ни один мужчина не посмел сказать «нет». Лео не самоубийца и высовываться из окопа в полный рост не намерен… Выходит, предстояло хитрить.

— Мюррей, она приедет уже завтра. Что мне делать, черт возьми?

Менеджер — тертый калач, с рок-группами работал не первый год. Через минуту он появился с двумя широкими толстыми рулонами бинтов и велел Лео раздеться. Накладывая певцу тугую круговую повязку на грудную клетку, Мюррей пояснил: скажем твоей ревнивице, что ты упал со сцены и сломал ребро. Повязка была наложена вполне профессионально, за вычетом одной важной детали: помня, что Лео выступать с голой шеей, Мюррей пустил фиксацию под яички — видя его работу, любая медсестра хохотала бы до колик в животе.