Хорошо запомнилась мне беседа 8 октября с глазу на глаз с Леонидом Александровичем, когда он откровенно сказал, что, по его мнению, перед фронтом ставится редкостная по сложности задача — овладеть Задвиньем в течение двух-трех дней и одновременно произвести смену полос действий фактически всех объединений, входивших в состав фронта, при условии преодоления крупной водной преграды, почти лишенной мостов и других стационарных переправ.

Хочется подчеркнуть также, что маршала Л.А. Говорова я уважал не только как старшего по званию и в этот момент по должности военачальника, но и как высокоодаренного полководца и человека большого ума и силы воли, прошедшего большой и сложный путь от командира батареи до командующего фронтом, с 1920 г. самоотверженно служившего делу революции и укрепления наших Вооруженных сил.

Подчеркну, что для меня как командующего фронтом исключалась возможность давать повод для критики моими подчиненными приказов Ставки и директив Генерального штаба»{238}.

Из воспоминаний начальника штаба 2-го Прибалтийского фронта Л.М. Сандалова:

«А.И. Еременко детализировал задачу войск фронта в духе директивы Ставки и советов маршала Говорова: в ночь на 10 октября через Даугаву должна была переправиться почти вся 10-я гвардейская армия; она оттесняла войска 22-й армии влево. Совместно со 130-м латышским корпусом гвардейцам предстояло наступать на южную часть Риги; танковый корпус Сахно сосредоточивался вместе с 42-й армией в районе Добеле, где ожидал получить пополнение.

— Итак, — подытожил Еременко, — на десятое октября севернее Даугавы у нас останутся лишь девятнадцатый гвардейский стрелковый корпус, несколько авиационных частей да тыловые учреждения. Пора уходить за реку и нам. Готовьте командный пункт в новой полосе, чтобы завтра к вечеру можно было и переехать.

Я кивнул в знак того, что мне все ясно, однако уходить медлил; надеялся, что командующий как-то выскажется о проводимой перегруппировке войск. Но он встал, давая понять, что разговор окончен.

Едва переступил порог своей землянки, как на столе заверещал телефон. В трубке послышался глуховатый, с хрипотцой голос генерал-лейтенанта А.В. Гвоздкова. Он проинформировал меня, как обстоят дела северо-восточнее Риги. 61-я армия и левофланговый корпус 67-й армии прошли за день 10—12 километров, а соединение генерал-майора Б.А. Рождественского, наступающее вдоль побережья Рижского залива, — лишь 5—8 километров.

Об успехах нашего левого соседа я услышал по радио. В тот вечер был передан приказ Верховного Главнокомандующего генералу армии Баграмяну. В нем говорилось, что войска 1-го Прибалтийского фронта при содействии 3-го Белорусского преодолели сильно укрепленную оборону противника и за четыре дня наступательных боев продвинулись на 100 километров, расширив прорыв до 280 километров. В ходе наступления освободили свыше двух тысяч населенных пунктов. В ознаменование одержанной победы Москва салютовала 20 залпами из 224 орудий.

У нас в это время многие соединения совершали марши к Даугаве. Переправа 42-й и 10-й гвардейских армий производилась сразу в пяти пунктах. Войска преодолевали реку на понтонах, паромах и иных подручных средствах. Танки и тяжелая артиллерия пошли по постоянному яунелгавскому мосту.

В тот день вечером к нам приехал Л.А. Говоров. После беседы с А.И. Еременко, на которой я не присутствовал, он вызвал меня.

Осунувшийся, угрюмый, с нездоровым видом, Говоров сидел на табурете и раздраженно говорил:

— В сто раз лучше командовать фронтом, чем быть представителем Ставки! И Верховный недоволен и командования фронтов тоже… Я даже заболел. Замучили головные боли.

Он потер ладонью виски, вынул из нагрудного кармана коробочку с таблетками, кинул одну в рот, запил водой.

Я повел речь о последнем решении Ставки:

— Перебрасывать нас влево надо было раньше, а не теперь, когда мы уже у Риги. Тогда не было бы такой нервной обстановки.

Говоров тяжело вздохнул, проговорил устало:

— Эх, Леонид Михайлович! Будь моя воля, то все ваши армии, включая первую ударную и танковый корпус соседей, были бы сосредоточены юго-западнее Елгавы уже к шестому — седьмому октября. Конечно, вам досадно, что 2-й Прибалтийский фронт, нацеленный на Ригу и прошедший с боями несколько сот километров, вдруг должен свернуть в сторону. И уж еще обиднее бойцам латышского корпуса уходить от своей столицы. Но это в общих интересах.

Он помолчал, что-то обдумывая, потом сказал:

— Конечно, можно бы вашу двадцать вторую армию с латышским корпусом оставить на месте, чтобы наступали на Ригу с востока вместе с 3-м Прибалтийским. Я так и предлагал. И Антонов согласился вначале со мной.

— Так в чем же дело? Говоров усмехнулся:

— Все зависит от Сталина. А он, к сожалению, совсем перестал считаться с чьим бы то ни было мнением. Ну а если неудача — виноват исполнитель. Значит, бездарен, ни к чему не способен, и его заменяют.

Я смотрел на усталое лицо Говорова и, признаться, немного удивился откровенности, с которой он высказывался. В ту пору если кто и думал так, то предпочитал об этом не говорить вслух. А Леонид Александрович говорил.

Ординарец принес маршалу стакан чаю. Говоров отпил несколько глотков, присел к столу, застегнул верхние пуговицы кителя и перешел на официальный тон.