– Должны? Я не ослышалась? Ты так и сказала? Должны?

– Не ослышалась, не ослышалась! Так и сказала!

– И почему же мы должны?

– Послушай! Она тут прожила всю жизнь. Понимаешь? Всю жизнь! Это ее дом, и она хочет сюда вернуться!

– Это я понимаю. Тут мне и объяснять ничего не нужно. Неясно одно: чего ты-то ввязалась в эту историю? Тебе что за дело?

Вопрос был закономерный, и я предполагала, что Дарья в конце концов задаст его мне. Поэтому так и нервничала.

– У тебя какой интерес? Старушка владеет информацией или чем-то еще более ценным? Хочешь к ней в доверие войти?

Проигнорировав удивленный Дашин взгляд, я отвернулась в сторону и угрюмо уставилась на закопченную стену.

Дарьина настырность потому и вызывала раздражение, что мне нечего было ей ответить. Если бы дело обстояло так, как предполагала подруга, я бы не стала темнить и честно созналась. Беда была в том, что никаких корыстных целей я не преследовала.

– Почему бы тебе не заткнуться? Хоть на время, пока я коробки из багажника притащу, – сквозь зубы процедила я и сама почувствовала, что вышло уж очень грубо.

Дарья сделала шаг и мягко погладила меня по плечу:

– Знаешь, кого ты мне напоминаешь?

– Ну?

– Потерявшегося щенка. Бегаешь от одного к другому, тыкаешься носом в надежде, что кто-то тебя пригреет и полюбит.

– Сама ты щенок. Стокилограммовый, – счастливо фыркнула я и обняла подругу.

Дарье ничего объяснять не нужно. Она и так все понимает. Без слов.

– Дашунь, как ты тут? – поинтересовалась я, входя в спальню.

Даша подняла голову от коробки, в которую аккуратно перекладывала содержимое дряхлой тумбочки:

– Заканчиваю. Смотри, что я нашла.

Она протянула мне синий бархатный бумажник. Вещь была явно старинная и за долгие годы перенесшая немало испытаний. Бархат залоснился и вытерся на сгибах, шелковое шитье истрепалось, от крохотной золотой застежки сохранилась только половинка. Внутри прощупывалось что-то твердое, и я не удержалась, открыла. Одно отделение было пустым, а в другом лежала фотография. На плотном куске картона был изображен щеголеватый господин средних лет. Мужественные черты, светлые, тщательно зачесанные назад волосы, высокий лоб, над верхней губой аккуратная щеточка усов…

– Кто ж его так? – тихонько ахнула Даша, заглядывая мне через плечо.

– Наверное, хозяйка бумажника. Больше некому, раз это хранится среди ее вещей, – рассеянно пробормотала я, вглядываясь в лицо на фотографии. Приятное было бы лицо, если бы не пустые глазницы.

– Выколола маникюрными ножницами глаза и всю жизнь хранила изуродованное изображение? – изумилась Даша.

– Она еще вот что нацарапала, – ткнула я пальцем в надпись, размашисто протянувшуюся от одного угла фото в другой.

– «Будь проклят», – шепотом прочитала Дарья.

– Как же она его ненавидела… – пробормотала я.

– Что это вы здесь делаете? – раздался за нашей спиной грозный голос.

Увлекшись рассматриванием фотокарточки, мы и не заметили, что в комнату вошла Роза.

– Кто вам позволил тут хозяйничать? – пророкотала она, надвигаясь на нас с Дашей.

Чувствовалось, что еще минута, и она набросится на нас с кулаками.

– Мы здесь по поручению Софьи Августовны, – поспешно выпалила я.

– Хочешь сказать, она сама вам ключ дала и приказала в своих вещах копаться? – недоверчиво набычилась Роза, замерев на месте.

– Мы не копаемся, а готовимся к ремонту, – влезла с пояснением Даша.

Влезла и все испортила.

– Вот ты и проговорилась, врушка! – встрепенулась дворничиха. – Если бы вы ключ получили из рук самой барышни, то ни о каком ремонте речи не заводили бы! Знали бы, что одно упоминание о нем ее в ярость приводит.

Заявление было довольно странным, и мы с Дашей заинтересованно переглянулись.

– Заврались вы, дорогуши, и я сейчас позвоню в милицию! Пускай разберутся, что вы тут затеяли, – торжествующе погрозила нам Роза толстым, как сосиска, пальцем.

– Подождем с милицией, – осадила я ее. – Вот документ, читайте! Написан Софьей Августовной собственноручно, заверен нотариусом, все путем. Она поручает нам привести квартиру в порядок и доверяет совершить все необходимые для этого шаги.

Роза осторожно взяла бумагу и недоверчиво уставилась на нее. Прошло довольно много времени, прежде чем она неохотно признала: