Шрифт:
Не проблема, придумаем. Идей у нее, Риммы, с избытком.
Мысли эти живо отражались на ее лице. Мужчина уже пришел в себя и откровенно любовался молодой женщиной. Он невольно повторял ее мимику – широко открывал глаза, вздергивал брови домиком, усмехался…
Римма шла по улице танцующей походкой резвой цирковой лошадки, радующейся своей блестящей сбруе, султанчику на лбу и взглядам толпы. Возвращалась в «Вернисаж». Светило солнце, уже вполне весеннее, хотя февральский день был холодным и ветреным. Воздух был по-весеннему сладок, пахло землей, талым снегом и мокрым асфальтом. Уличные звуки были звонки и радостны. Она сунула бумажку в руку инвалида-нищего, стоявшего на углу улицы. Это был молодой парень на костылях, с отекшим, красным от холода лицом и узкими глазами. Он пробормотал: «Спасибо» – и сказал уже ей в спину:
– Сестренка, сгоняй за кофе, а?
И когда Римма, удивленная, обернулась, добавил, протягивая руку с мелочью:
– Совсем на фиг застыл! Вон лавка через дорогу! – он смотрел на нее, просительно улыбаясь. – С утра стою!
Римма кивнула, машинально взяла монетки из его руки и пошла через дорогу к лавке. Она шла и улыбалась, вспоминая, как этот парень назвал ее «сестренкой» и на «ты» и дал деньги – сгоняй за кофе, а?
Она купила кофе, постояла немного, дожидаясь зеленого сигнала светофора. Подошла к парню, отдала кофе и протянула мелочь. За кофе она заплатила сама.
– Спасибочки! – парень шутовски поклонился и отхлебнул из бумажного стаканчика. – Горячий, черт!
Римма стояла перед ним, не торопясь уйти, раздумывая.
– Ты пьешь? – вдруг спросила она.
– Как все! – не удивился парень.
– Почему не работаешь?
– Да кому ж я нужен такой? – он искренне удивился. Римме понравилось, что в его тоне не было жалобы.
– Работать хочешь?
– Ну… – протянул инвалид, – а что делать-то надо?
– Приходи, поговорим! – она сунула ему в руку свою визитку. – Придешь? По этому адресу, завтра с утра, часиков в одиннадцать, лады? – она скользнула взглядом по его красным ручищам. Ей нужен был мастер в «Вернисаж» – то полку укрепить, то раму поправить, одним словом, мужская рука нужна была. Василий Игнатич, который приходил помогать два раза в неделю, уехал к сыну на Дальний Восток… Здоровый мужик к ним не пойдет, а этот… очень даже! – Тебя как зовут? – спросила она.
– Петр Михайлович Береза!
– Жду, Петр Михайлович, завтра.
– Слушаюсь! – парень шутливо отдал честь. – А вы кто ж будете? – Он перешел на «вы».
– Совладелица художественного салона! – Римме нравилось рекомендовать себя именно так, «с понтом под зонтом», как говорил Игорек. «Ни зонтов, ни понтов! – отвечала она Игорьку. – Истинная правда и ничего, кроме правды. Волоша давно предлагает… были б деньги!»
– Ого! – парень присвистнул. Он так удивился, что забыл про кофе. – А что делать надо? – снова спросил он.
– Поговорим завтра. Приходи, и поговорим.
Инструктор из Делийского йога-центра господин Чарья Лал говорил, что никакое доброе дело не остается втуне. Добро движется по кругу и в итоге всегда возвращается. Может через год, а может и через десять лет. Но вернется всегда.
– Вот мы и сделали доброе дело, – сказала себе Римма. – Мы подобрали на улице человека и собираемся дать ему путевку в жизнь. Мы запустили добро по кругу, как учит господин Чарья Лал, и теперь будем ждать его обратно…
Глава 2
Фаворит
Получив знания, приобретя имущество
благодаря дарам, победе, торговле и службе,
став домохозяином, пусть человек ведет жизнь горожанина!
Камасутра, ч. 4, гл. 4. О жизни горожанина– Я не мастер говорить красиво. Не обучен. Я человек военный! И если я говорю «да», то это «да». А если я говорю «нет» – это «нет».
Кандидат в мэры на предстоящих выборах Иван Федорович Трубников окинул орлиным взглядом аудиторию – по выражению лиц он мог судить о том, как принимаются его слова, жесты и незатейливые шутки.
– «Доступность и простота» – наш девиз! – вдалбливал кандидату имиджмейкер Алексей Генрихович Добродеев, известный в городе журналист, человек с богатым житейским опытом, наделенный к тому же недюжинным воображением и актерским талантом.
– Кратко о себе.
Выигрышная биография. Родители, крестьянская семья, строгость воспитания, уклад, домострой и тому подобное. Говорил Иван Федорович короткими рублеными фразами, как и полагается человеку военному, без суеты, раздельно и четко формулируя мысль. Рубил воздух правой рукой. Его можно было бы упрекнуть в излишней простоте, но именно такие простота и уверенность предполагают силу и умение отвечать за свои слова – качества традиционно мужские, вызывающие доверие даже у народа, неоднократно обманутого и обиженного. На него работала также репутация сильного хозяина и радетеля за интересы города.
– В семье семеро детей! – Иван Федорович переждал одобрительный шумок в зале. – Я – пятый по счету. Последнюю, сестру Нюсю, мать родила, когда ей было сорок семь, а отцу – пятьдесят четыре. Крепкий народ был у нас когда-то!
Он замолчал, давая возможность аудитории оценить сказанное. Потом вдруг сказал негромко, по-свойски:
– Терпеть не могу галстуки! – стянул через голову свой темный в светлую полоску галстук, скомкал в руке и сунул в карман брюк.
– Что? Что он сказал? – прошелестело по рядам.