• СЛЕДЫ ПУШЕК. — В дошедших до нашего времени текстах Светония и Тацита, конечно, напрямую о пушках ничего не сказано (вычеркнули редакторы?). В то же время, в битве под Казанью пушки были. Причем целые пушечные батареи Орды-Рати, сыгравшие решающую роль в падении столицы. Ясно, что пушки, как яркое свидетельство эпохи XVI века, «античные» редакторы, безусловно и немедленно, вытирали со страниц старинных летописей. Но поскольку редактировали рутинно, не очень вдумываясь, то следы огнестрельных орудий все-та-ки остались. Хотя, надо признать, в очень смутном виде. Во всяком случае, сказано, будто некая вода обрушилась, «СОТРЯСАЯ И НАХОДИВШЕЕСЯ ПООДАЛЬ, СЕЯ УЖАС ПОДНЯТЫМ ЕЮ РЕВОМ И ГРОХОТОМ». Если бы мы не знали о том, что описывается взятие Казани, такое упоминание вряд ли бы нам помогло. Но теперь оно приобретает определенный смысл. Скорее всего, сеяли ужас, ревели и грохотали, сотрясали все вокруг и находившееся поодаль, тяжелые пушки Ивана Грозного. О них много говорят старинные русские источники. Пушечные батареи изображены на многих рисунках Лицевого Свода. См. подробности в нашей книге «Завоевание Америки Ермаком-Кортесом…».

• ФЛОТ. — Светоний и Тацит говорят о флоте, на который были посажены войска Клавдия. Все правильно. Рать Ивана Грозного была посажена на корабли, после чего переправлена через Волгу на тот берег, где стояла столица Казанского Царства.

• КАЗАНЬ И ФУЦИН. — После всего сказанного, становится более понятным и происхождение названия ФУЦИН, упомянутого Светонием и Тацитом. Вероятно, ФУЦИН — это слегка искаженное КАЗАНЬ при переходе К -> Ф и 3 -> Ц. То есть Казань = КЗН -> ФЦН = Фуцин. Так вместо Казанской реки у римских писателей «появилось» Фуцинское озеро.

• РЕКА ЛИРИС И РЕКА РА, ТО ЕСТЬ ВОЛГА. — Клавдий прорыл канал между Фуцинским озером и рекой Лирис, см. выше. Но поскольку, как мы начинаем понимать, описанные события происходили у реки Волги, следовательно возникает наложение реки ЛИРИС на реку РА, так как раньше Волгу называли РА. Поскольку Р и Л могли путаться (в чем мы неоднократно убеждались), название ЛИРИС могло получиться из сочетания РА-РУС, то есть РА РУССКАЯ (Ра-Волга Русская).

Рекомендуем теперь еще раз перечитать свидетельства Светония и Тацита, учитывая сделанные нами пояснения. Вы увидите описание большой и кровавой битвы, а вовсе не «цирковое представление».

Светоний продолжает: «Мать его Антония говорила, что он урод среди людей, что природа начала его и не кончила, и, желая укорить кого-нибудь в тупоумии, говорила: „глупей моего Клавдия“. Бабка его Августа всегда относилась к нему с величайшим презрением, говорила с ним очень редко, и даже замечания ему делала или в записках, коротких и резких, или через рабов. Сестра его Ливилла, услыхав, что ему суждено быть императором, громко и при всех проклинала эту несчастную участь римского народа» [760], с. 129.

Якобы сам Август писал о Клавдии пренебрежительно, например, так. «Я беседовал с Тиберием о том, что нам делать с твоим внуком Тиберием (путаница: дед Тиберий, внук Тиберий — Авт.)… Если же мы чувствуем, что он поврежден и телом и душой, то и не следует давать повод для насмешек над ним и над нами тем людям, которые привыкли хихикать и потешаться над вещами такого рода…

Я изумлен, дорогая Ливия, что декламация твоего внука Тиберия мне понравилась. Понять не могу, как он мог, декламируя, говорить все, что нужно, и так связно, КОГДА ОБЫЧНО ГОВОРИТ СТОЛЬ БЕССВЯЗНО» [760], с. 130.

Через некоторое время Август отстранил Клавдия от всех должностей, кроме авгурства, «и даже наследником его оставил только в третью очередь, среди людей совсем посторонних… А Тиберий, его дядя (еще один Тиберий! — Авт.), в ответ на его просьбы о должности, предоставил ему только знаки консульского достоинства…

Тогда лишь он (Клавдий — Авт.) оставил всякую надежду на возвышение и удалился от всяких дел, укрываясь то в садах и загородном доме, то на кампанской вилле; и так он жил в обществе самых низких людей, УСУГУБЛЯЯ ПОЗОР СВОЕГО ТУПОУМИЯ ДУРНОЙ СЛАВОЙ ИГРОКА И ПЬЯНИЦЫ.

Однако, несмотря на это, ни люди не отказывали ему в знаках внимания, ни государство в уважении…

Но и это не избавляло его от оскорблений… Когда, наевшись, начинал дремать — это с ним бывало частенько, — то шуты бросали в него косточками фиников или маслин, а иной раз, словно в шутку, будили хлыстом или прутьями; любили они также, пока он храпел, надевать ему на руки сандалии, чтобы он, внезапно разбуженный, тер себе ими лицо…

Когда же он сам разбирал и решал дела, то вел себя с удивительным непостоянством: иногда он поступал осмотрительно и умно, иногда безрассудно и опрометчиво, А ПОРОЙ НЕЛЕПО ДО БЕЗУМИЯ…

Всем этим он настолько подорвал к себе уважение, что к нему сплошь и рядом стали относиться с открытым презрением…

Даже какой-то грек в судебных прениях крикнул ему: „А ты и старик и дурак!“…

Когда он ходил, ему изменяли слабые колени, а когда что-нибудь делал, отдыхая или занимаясь, то безобразило его многое: смех его был неприятен, гнев — отвратителен: НА ГУБАХ У НЕГО ВЫСТУПАЛА ПЕНА, ИЗ НОСУ ТЕКЛО, ЯЗЫК ЗАПЛЕТАЛСЯ, ГОЛОВА ТРЯСЛАСЬ НЕПРЕСТАННО, а при малейшем движении — особенно…