Рябчику непонятно, каким образом хозяева выбирают собакам клички. Ну, Мироныч — это еще куда ни шло. А он — Рябчик. Но ведь он не птица. И ничуть не рябой. А наречен Рябчиком, и все тут…

Мироныч подходит к Рябчику, лакает воду. Рябчик не возражает — попей, Мироныч, из моего ведра, если захотелось. Славный пес, давний приятель по службе…

Мироныч порядком глуховат. Ветер приносит лай чужой упряжки — собак, привязанных за озером. Мироныч не верит своим ушам — неужели это ветер так завывает собачьими голосами? Старый пес, поставив ухо к той стороне, пытается учуять собак и нюхом. Но ветер не доносит запаха, и Мироныч растерян.

Лето — холостая пора. Томительная. Ни тебе снега, ни дальних пробежек. На лугу, на пологом взгорке близ озера, хозяин набил кольев и привязал к ним собак упряжки. Каждую по отдельности, чтобы друг дружку не достали и не вздумали бы затеять потасовку. Поставил перед каждой по ведру воды — пейте. Дни теплые. Кормить своих собак хозяин приходит раз в сутки, под вечер. Собаки на лугу вырыли, выцарапали глубокие ямы и, если не лается и надоедает бегать вокруг кольев, сколько пускает веревка, укладываются на дне этих ям и дремлют свернувшись.

Мироныч бродит без привязи. Далеко ои не отбежит, не расстанется со своими.

Тут же, в траве, кинуты нарты. Пошире, подлинней да потяжелей — зимние. Легкие, поменьше — летние. Зимой, по снегу, и крупные нарты везти нетрудно. А летом через кочкарник, по сырой приболотной траве провезешь разве что легкие нарты и хозяина в них. Рядом с нартами валяется и упряжь: длинная веревка, от нее ветвятся веревки покороче, при каждой ошейник и постромка. Девять постромок.

Как чудесно было бы мчаться впереди упряжки по тесным тропам, проложенным собаками, по склонам зеленых холмов! Взметаются брызги из-под ног на затопленных лугах. Хозяин покрикивает: «Вперед!» Вся восьмерка, бегущая следом за Рябчиком, визжала бы и лаяла от радости. А он, Рябчик, вел бы молча: ведь ему надо направлять остальных, зорко глядеть вперед, прислушиваться, держать нос по ветру. Хозяин крикнет — «право». Иногда — «лево». И вся упряжка повернет, куда велено. Никаких поводьев не нужно. Ездовые собаки понимают слово.

За озером, у подножья холма, начинается добрая, торная дорога. Рябчик поглядывает в ту сторону, взвизгивает и, сидя на месте, невольно начинает перебирать передними лапами, будто мчит по свободной тропе… На этом острове есть еще и стежки, как будто выдуманные нарочно для собак. Весь остров — озера да холмы, озера да холмы, а луга, где колышутся травы, сплошь в буграх и кочках. И лишь узенькие тропки вьются меж кочек, там, где поровнее. Тропки эти настолько узкие, что по ним могут бежать рядышком всего две собаки, в самый раз по ширине нартовых полозьев.

Рябчик вспоминает, как было зимой. Нет, не минувшей, гораздо давнее. Уже дважды после этого прилетали кроншнепы на кочковатые луга. И дважды снимались с озер осенние утки.

…Хозяин поехал ставить капканы на песцов и разбрасывать приманку. Мироныч шел первым. Рябчик — за ним. Он прилежно постигал у Мироныча его науку.

Хозяин покрикивал: «вперед», «лево», «право». Собаки бежали шибко и резво. Короткий зимний день быстро шел на убыль.

Тут, на острове, что ни час меняется ветер. И день, ясный с утра, окутался вечерней дымкой, стал хмуриться. Закружились снежинки. Все гуще, все быстрее… И забушевала пурга. Ночная пурга.

Поначалу хозяин еще командовал: «лево!» и «право!». Потом перестал. Молча сидел на нартах. Он заблудился. Собаки должны сами доставить его домой.

Мироныч — старый пес. Опытный, мудрейший вожак. Он бежал впереди, натянув постромку, а остальные — за ним. Опустив головы и ощетинив хребты — ведь снег сыпал в глаза, а ветер насквозь пробирал их косматую, жаркую шубу.

Вся упряжка устала и проголодалась, час кормежки давно миновал. Пурга ярилась.

Рябчик шел за Миронычем, так же усердно тянул веревку и слепо верил вожаку. Все ездовые собаки с незапамятных времен повинуются вожакам — таков собачий закон. Упряжка, если в ней начнется склока, далеко не уйдет.

Но Рябчик многому научился у Мироныча. И вот, идя вторым в упряжке, он невзначай спрашивал и собственное чутье: верно ли бежим?

Пурга бушевала вовсю.

Хозяин решил не останавливаться, а ведь мог бы сделать привал. В нартах — мешок, а в нем — вяленая рыба. Он бы мог раздать собакам по рыбине. Поставить нарты стоймя, с подветренной стороны. Собаки легли бы кольцом вокруг хозяина и согревали бы его. Пурга занесла бы их снегом. В тепле и переждали бы непогоду. А потом — пожалуйста, снова запрягай собак, и они весело довезут тебя домой. Но хозяин не захотел, он знал, что до дома рукой подать. И ему не терпелось добраться туда, несмотря на пургу.

Обойдется. Собаки еще не слишком уморились. Вывезут.

Тут-то Рябчику и почудилось, что бегут они неправильно.

Рябчик сомневался в себе, но еще не перестал верить вожаку. А тревога росла. Рябчику уже казалось, что они пробегают мимо самого дома, левей его! Но Мироныч повлек влево.

Рябчик уже не мог преданно идти за Миронычем. Он на миг забыл важнейший закон собачьей упряжки и попытался тянуть собак вправо. Но Мироныч — это был вожак, — он упрямо вел влево. И вся упряжка, повинуясь Миронычу, оттянула Рябчика, как он ни противился.