Шрифт:
— Даша, — «дала имя» красавица.
— И, по-моему, зовут её Даша, то ли девушку, а то ли виденье… Представляете, какое совпаденье? Вы — Даша, а я представил вас миражом, синонимом виденья!
— Да. А вы дадите мне свое имя?
— Валя… Оой! Валентин. Лучше Валентин!
— Раз уж мы познакомились, Валентин, давай перейдём на «ты»?
— Подходит! — отозвался Валентин и в первый раз за беседу улыбнулся девушке в ответ.
53
Из дневника:
Я воспринимал одиночество, как неотъемлемую часть своей жизни. И чувствовал себя комфортно. Всегда комфортно, даже когда жила мать. Мы сохраняли с ней суверенитет наших мирков, находясь при этом в содружестве. Нас обоих такая жизнь устраивала. Такая жизнь устраивала меня и после её смерти. Иначе жизнь я не представлял. Мне не нужны друзья, которые обязательно бы лезли со своими сентенциями и вопросами. Ненавижу вопросы:
1). Когда ты себе подругу найдёшь?
2). Когда ты женишься?
3). Не пора ли тебе семьёй обзавестись?
4). Когда ты за ум возьмёшься и пойдёшь учиться?
5). Тебе не надоело жить в своей скорлупе?
А они неизбежны, если есть «заботливые» друзья.
Как им объяснить моё отношение к женщинам? Как им объяснить, кто я? Какова будет их реакция, если однажды, в ответ на одну из их душещипательных историй, которая на самом деле тупа, как угол, поведать им мою историю? Останутся ли они моими друзьями или сдадут ментам (или хуже того — в психушку)? Я склоняюсь думать, что «друзья» сочтут за долг перед обществом изолировать меня, и чем раньше, тем лучше.
У меня есть Цель.
Я преследую свою Цель. Цель поставлена самим Господом, и я должен смиренно выполнить её, не сетуя и не переча. Но Господь не предоставляет легких путей. Каждый должен пронести свой Крест до своей Голгофы. Путь — не тропинка в поле меж ковыля, Путь Жизни — тернист и символ его — Венок. Моим тернистым венком стала Даша. Господь послал мне испытание. Я — тот, кто во всех жизнях был женщиной, но родился на Месть в жизни теперешней мужчиной — чувствующим родство к женскому полу, вынужден преступить привычное отношение к дамам и, невзирая на безумно красивую оболочку, истребить реальное естество Четвёртого Из Списка. Как в песне «Агаты Кристи»: «Сердце твоё двулико, сверху оно набито мягкой травой, а снизу каменное, каменное дно».
По разговору с Дашей я не заметил каменность её сердца, только мягкость травы.
Но какой вывод может быть от одного разговора, Валентин?
Одного разговора мало, безусловно, мало.
Как же она красива!
Не влюбился ли я, а? Понятия не имею, но такого чувства я не испытывал даже к матери. Любопытно испытать в полной мере… Я очень хочу понять любовь! Я очень хочу её узнать!
Я очень хочу испытать любовь!
Мне восемнадцать лет, я ни разу не целовался, не говоря уж об остальном.
Мне не требуется всего от любви… хотя бы горечь, чтобы горечь любви смешалась с горечью утраты, когда наступит момент.
Господи, потерпи со своей местью.
54
Наивен тот, кто полагает, что раньше знали об одной лишь миссионерской позе в кромешной тьме глубокой ночи под одеялом. Слово «секс» не знали, зато прекрасно знали другое слово — «блуд». И Валюша знала слово… но не знала дела. А до дела дошло. Она была храброй девушкой и, не колеблясь, расплела тугую косу, когда молодой барин кликнул её зайти в баню, которую она вместе с девушками топила с раннего утра по приказу Ивана Демьяныча. «Хытростная» выходила барская баня, и погано сделалось в душе, едва ступила Валюша на банное крыльцо. Она знала, что не осталась незамеченной дворовыми девками (были средь них, кто недоумевал, кто жалел, и те, кто ей завидовал и, как следствие, возненавидел), но для Вали ничего не имело значения, а пересуды тем паче. В своих мыслях она доживала последние часы и, готовясь отдаться без остатка барину, Валя с молитвой на губах духовно отрешалась от плотской утехи, от барской плотской утехи.
Иван Демьяныч пребывал в сильнейшем подпитии (что внушало Вале мнимую надежду в мужицкой несостоятельности барина). Валя вошла в предбанник и повернулась к двери (все её движения получались заторможенными, оттягивающими тот момент), чтобы закрыть на защёлку.
— Не закрывай. Или ты думаешь, кто-то посмеет войти? — сказал молодой барин, напугав без того взвинченную на нервах девушку.
— Не бойся, — сказал он вкрадчиво. — Поди сюда. — И сам шагнул навстречу.
Валя боялась взглянуть на него и, вперясь во влажный пол, сделала нетвердый шаг.
— Куда ты смотришь? Посмотри на меня! — тем же вкрадчивым голосом сказал Иван Демьяныч.
Валя медленно подняла взгляд… и прокляла себя за свою медлительность. Ужас сковал её, когда взгляд наткнулся на то, что колом торчало меж ног барина. Ознобная дрожь охватила девушку, стало душно. Крупная капля горячего пота стекла со лба по переносице и неприятно свисла с кончика носа. Валя машинально утёрла нос и оторвала взгляд от ужасающего и завораживающего места . Провалиться сквозь землю — малое, что она желала сейчас, раствориться паром, как снегурочка, — и этого мало. Валя по сердобольной привычке хотела броситься в колени барина и молить о пощаде, но, представив, что кошмар окажется прямо перед её лицом, передумала вмиг.