— И много ты нашел таких жертв, которых потом лишали жилья?

— Троих ограбили по моей наводке. Троих… И сейчас я думаю, что нашел четвертого. — Михаил тяжело вздохнул. — Вот только… долго это продолжаться не сможет, когда-нибудь и эту банду поймают. Я не боюсь следствия — доказать мой преступный умысел крайне сложно, ведь я не принимал участие в отъеме жилья. Я боюсь, что все сделанное мною зло когда-нибудь вернется ко мне. Боюсь, что от меня уйдет Инара и я опять останусь один.

Я молчал, не зная, что и ответить. Забитая машинами дорога показывала, что нам еще долго беседовать. Но что я могу сказать ему: брось всё это, не воруй? Послушает ли он меня, или пошлет ко всем святым? Скорее — второе… Хотя очень может быть, что он хочет от меня именно такой помощи…

— Послушай меня… друг. Инара тебя очень любит, и хочет, чтобы у тебя, у вас, было всё хорошо. Ты знаешь, мне кажется, ты сам хочешь, чтобы тебя остановили.

— Да, пожалуй ты прав. Только не знаю, правильно ли я сделал, доверившись священнику? Мой первый опыт был не очень удачен. А для Мороза это всё обернулось двумя годами тюрьмы. Я был свидетелем на суде. У Мороза уже было несколько приводов в милицию, поэтому судья счел нужным отправить его в тюрьму, хотя мог назначить и условное наказание.

— А что с ним случилось, после того как он вышел из тюрьмы?

— Этого никто не знает, даже его родители. Насколько я слышал, они подали в розыск, но безрезультатно. Он, как в воду канул. После отсидки, даже дома не появился. Я думаю, что его убили.

Мы опять посидели молча. На дороге была пробка, ужасная даже для Москвы.

— Да, невеселую ты мне рассказал историю.

Я с трудом вырулил на соседнюю полосу.

— И что ты думаешь делать дальше, Миша? Не просто же так ты мне всё это рассказал?

— Не просто. Ты прав. Пока вы с Инарой болтали на кухне, я долго думал обо всём этом. И пришел к выводу, что надо этих бандитов сдать милиции.

— Что, напишешь заявление?

— Подожди, слушай. Один раз меня просили отремонтировать комп их пахана. Я между делом сумел отсканировать винчестер и восстановить некоторые стертые файлы. В этих файлах — вся черная бухгалтерия агентства. Имена-фамилии жертв и список ментов, которых они прикормили взятками… Сколько они им платили и много разной другой информации. Я скопировал эти файлы на тот случай, если вдруг бандиты, по какой-нибудь причине, станут мне угрожать.

— Разве ты не боишься, что если их поприжмут, то и тебя возьмут как соучастника. Насколько я знаю, сроки по таким преступлениям немалые.

— Ты знаешь, я ведь последний раз участвовал в преступлении, где-то год назад. А официально я обычный Web-мастер и работаю над разработкой сайтов. То есть, если следствие не будет дотошно проверять все версии, меня беда может обойти стороной.

— А в этих файлах есть жертвы, на которых ты дал наводку?

— Есть одна… Но я эту информацию уже давно удалил. Еще когда и не думал сдавать преступников. Хотя я такой же преступник, как и они. Но мне надоело быть с ними в одной лодке! Я хочу в одной лодке с Инарой переплыть житейское море. Я хочу жениться на ней, но для этого мне обязательно надо завязать с преступлениями. Я, конечно, могу просто отойти от дел. В принципе, я уже от них отошел. Но я не могу спокойно строить счастливую семейную жизнь, зная, что бандиты продолжают отымать у несчастных квартиры…

Я немного подумал и сказал, стараясь быть мягким:

— Мне кажется, Михаил, что тебе следует обратиться в милицию и помочь следствию. В милиции могут сделать так, чтобы твое имя нигде не засветилось. Договоришься с ними неофициально. Думаю, тебе пойдут навстречу.

Михаил разразился смехом:

— Ха-ха-ха! Браво, браво, браво! — Он театрально похлопал в ладоши. — История повторяется. Только теперь на очереди — не Мороз, а я — второй святотатец. Может быть, говоришь, следователь окажет мне снисхождение? Вот только я не хочу зависеть от воли какого-то мента. Я не святой, Дима, и не хочу сидеть в тюрьме. — Михаил неприязненно поморщился. — Знаешь, что я думаю? Многие люди хотели бы забросить свои преступления, очистить свои души, но они не знают как, каким образом это сделать. Вот, например, Мороз стал жертвой своей совести. Преодолей он тогда свою совесть, и, возможно, не попал бы в тюрьму.

А он пошел в храм, так как думал, что вы — священники — служите Богу.

— Так оно и есть!

— Да что ты говоришь?! Вы, священники, служите не Богу, а государству и помогаете отделить овец от козлищ еще на земле. Вам государственный порядок важнее чистой человеческой совести. Большевики и те не смогли вас извести… А как хотели! Цепко вцепились вы в общество и государство. Без вас никуда! Ведь вы же всегда за порядок: за царя, за Сталина, за президента? Какая вам разница?

— О! Так ты большевиком стал? — с иронией спросил я.

— Я не большевик. Я — козлище, без права перехода в стадо овец… Козлищ вы помогаете упечь в тюрьму, а овец стережёте. И оступившийся однажды рискует остаться в козлиной шкуре навсегда. Вот ты, который смеет меня учить, даже не можешь сказать мне, что делать, как себя вести… Молись, мол, да и всё. Если жизнь наладится, припишешь это всё своей помощи, если же нет — найдешь объяснение: мол, Бог меня не слышит из-за гордыни моей. Очень удобно всё можно объяснить! И победу, и поражение. Только вот пути к Богу ты мне указать не сможешь, потому что сам не знаешь этого пути. Иди и помоги следствию… Тьфу!