Франциск отложил письмо. Протерев глаза, он подошел к коробкам, которые преграждали путь к балкону. 1987 год, год 1993-й. Франциск быстро нашел шахматную доску. Он взял ладью, поставил ее на черную клетку и понял, что ровным счетом ничего не знает о ней. Франциск понимал, что она должна как-то ходить, но как именно, не представлял.

Вслед за фигурами на столе появились пластмассовые солдатики, фотографии, журналы, ноты, карандаши, фломастеры. Детали конструктора, аудиокассеты, фенечки, «радуга», тетради. Дневники, наклейки, рисунки. Не было только орденов, но в тот момент Циск не обратил на это внимания. Франциск натурально не мог поверить собственным глазам. Он что-то помнил, что-то тотчас вспоминал. Артефакты детства: матерчатое привидение, которое следовало надевать на руку, и телефон Насти, по которому, пожалуй, не следовало звонить.

Снял Стас. «Алло?! Алло! Алло, говорите! Что вы молчите? Вы видели, который сейчас час?»

Франциск подумал, что ошибся номером, и положил трубку. Через минуту Стас перезвонил сам.

— Дружище, привет, я все объясню…

Друзья встретились через неделю. Франциск хотел начать с малого — побыть один. Вспомнить все вещи, прочитать все вырезки, рассмотреть все фотографии. Навести порядок и, подобно собаке, обнюхать родной двор. Встретились в центре города.

— За нашей спиной художественный музей, главным достижением которого является…

— Нет у него никаких достижений, — пошутил Циск.

— Тут ты прав! Впрочем, недавно все-таки было одно событие… они привозили керамику… две тарелки известного художника. Две тарелки, и ты не представляешь, какой был ажиотаж! Нет, конечно, медовый спас привлекает гораздо больше посетителей, но ажиотаж был, был… Ну, да ладно, музей ты вспомнил — пошли дальше! Если пересечь проспект, мы выйдем к предместью и, собственно, к тому месту, где ты однажды чуть не лишился жизни. Но туда мы сегодня не пойдем, я подготовил тебе другой маршрут.

— Очень мило с твоей стороны.

— Знаю, знаю, не благодари.

— Давай зайдем в это кафе?

— Давай! Как оно называется?

— Новостное…

— Здесь, наверное, очень дорого, да?

— Недешево, но ничего — я угощаю! Неплохо, правда?

— Да, ничего.

— Это одно из лучших мест города! Во всяком случае, находясь здесь, не чувствуешь себя в прошлом веке. В общем, это одно из немногих мест в городе, где не противно и даже наоборот. Здесь очень много иностранцев, бизнесменов, журналистов, послов.

— И, судя по всему, шлюх…

— Да, этого добра тоже хватает. Почти все девочки проходят через руки хозяина. Они приходят сюда за хорошей жизнью. Зачем работать или учиться, если можно прийти сюда, заказать сок, посидеть полчаса, и к твоему столику обязательно подкатит какой-нибудь хозяин жизни. Вот, посмотри!

Рядом сидели трое. Пожилой германт, девушка-переводчица и ее ровесница, ярко накрашенная, пухлая блондинка.

— Он спрашивает, нравится ли вам кино? — поставив чашку, спросила переводчица.

— Ну, можно сходить, да…

— Ja! — перевела девушка.

Беседа явно не клеилась, впрочем, ее участники прекрасно понимали, что все происходящее не более чем формальность. Дальше будет проще. Подруги рассказывали — друзья объясняли. Это первая и последняя встреча с переводчиком. Затем прекрасный финал: он будет кормить ее и одевать, она — любить его, максимум несколько раз в месяц. На большее старика все равно не хватит. Так почему бы и нет? От него неплохо пахнет, к тому же ее парень не против. Мама тоже не против, если только этот иностранец хороший человек. В кухне давно не делали ремонт. А эти германты, говорят, народ довольно порядочный, во всяком случае если у них что-то случится, он уже не сможет не дать ей на ремонт.

— Как говорит Михалок, блядство, возведенное в культ.

— Кто такой Михалок?

— На вот, послушай! — Стас передал Циску плеер и, подняв руку, подозвал официанта.

— Ничего себе, какой тонкий.

— Бывают и тоньше. Ты слушай!

Франциск покрутил диковинную вещицу в руках и, вставив наушники, нажал на треугольник. Знакомый голос запел:

Слушая песню, Франциск смотрел на переводчицу. Слишком нагло, пристально, в упор. Не отрывая карих, голодных до красоты глаз. Циск до того, очевидно, рассматривал девушку, что Стасу пришлось одернуть друга.

— Эй-эй, хватит на нее так пялиться!

— Странно. Не понимаю. Совсем не понимаю! Почему этот германт хочет повалить тупую накрашенную шалаву, а не ее?

— Ты имеешь в виду переводчицу?

— Да. Она же гораздо красивее! Ты только посмотри на нее! Она же в сто раз лучше! Она восхитительнее, если так можно выразиться, и уж точно умнее.