— Нет, сударь, нет! — с силой воскликнула Мари. — Мы никогда на сделали бы подобной вещи, зная, что господин Пулен против вас! Поскольку вы знаете, что мы ослушались вас, вы должны знать и то, что в этом нет нашей вины, и что сам дьявол в этом замешан.

— Расскажите, что произошло, — продолжал маркиз. — Я хочу знать, скажете ли вы мне правду.

Садовница, уверенная, что маркиз знал об этом больше, чем она сама, очень чистосердечно поведала нижеследующее:

«Когда вы уехали, мой дорогой сударь, первой нашей заботой было перенести этого мертвеца в наш сад, где мы покрыли его большим соломенным щитом; поскольку мне совершенно не хотелось вносить его сюда и я не видела в этом никакой необходимости. Признаюсь, что я очень боялась его, и что для всякого другого, кроме вас, добрый мой господин, я не пожелала бы принимать подобное общество.

Жан назвал меня дурой и смеялся, допивая свой кувшинчик вина, якобы для того, чтобы предохранить себя от ночной прохлады, но вполне возможно, чтобы отогнать от себя печальные мысли, какие всегда приходят в голову при виде мертвеца, каким бы черствым ни было ваше сердце.

Надо признаться вам также в том, что первой заботой этого несчастного Жана, что здесь стоит, было взять то, что находилось в карманах этого покойника и в дорожной сумке, которой был навьючен конь, что принес его сюда… Вы ничего не сказали, и мы подумали, что это причитается нам, и мы сидели здесь и считали на столе деньги, чтобы в точности вернуть все вам, если вы явитесь потребовать их.

Там был довольно большой кошелек, полный золота, и Жан, продолжая пить, с удовольствием на него смотрел и перебирал. Что поделать, сударь! Такие бедные люди, как мы! Так и тянет к этому прикоснуться. И мы строили планы, как распорядиться этим богатством. Жан хотел купить виноградник, а я говорила, что лучше фруктовый сад с плодоносящим орешником; и наполовину смеясь оттого, что видели себя такими богатыми, наполовину споря о том, как поступить с нашим имуществом, мы больше не думали о мертвеце, когда стенные часы пробили четыре часа утра.

— Теперь, — сказала я этому бедняге Жану, — мне уже не страшно, и, поскольку ты не очень ловок со своей деревянной ногой, поскольку ты слегка припадаешь к тому же на здоровую ногу, я хочу помочь тебе выкопать могилу. Я никогда не пожелала зла ни одному живому существу, но, поскольку этот господин мертв, я не желаю ему воскреснуть. Есть такие люди, которые, уходя, приносят пользу оставшимся.

Я должна признать себя виновной в том, дорогой сударь, что это были все молитвы, которые мы — этот негодный Жан и я — произнесли над этим усопшим.

Таким образом, взяв заступ, мы оба вернулись в сад и подняли соломенный щит, под которым спрятали тело. Но каково же было наше удивление, сударь? Под ним ничего не было: у нас украли нашего мертвеца!

И вот мы стали искать, мы все перевернули: ничего, сударь, ничего! Мы думали, что сошли с ума, и что нам приснилось все, что приключилось в ту ночь, и я быстро побежала взглянуть, не были ли деньги видением.

И что же, сударь, если бы здесь не было вас и вы нас не расспрашивали, вы могли бы поверить, что дьявол подшутил над нами: ящик, куда я положила кошелек и драгоценности, был открыт, и все исчезло из дома, пока мы были в саду, как покойник исчез из сада, пока мы были в доме».

Заканчивая этот рассказ, Мари стала горевать о пропаже денег, и облат, только и искавший случая поплакать, стал проливать слишком искренние слезы, чтобы маркиз мог подвергнуть сомнению двойную и странную кражу, совершившуюся в их доме: полного кошелька и «усопшего мертвеца», как жалобно говорила садовница.

Во время этого дуэта сетований маркиз размышлял.

— Скажите мне, друзья мои, — снова заговорил он. — Не видели ли вы в вашем саду следов ног, а в вашем доме — следов взлома?

— Вначале мы не обратили внимания, — ответила Мари, — мы были слишком взволнованы; но, когда рассвело, мы как можно лучше все осмотрели. В доме не было ничего особенного. Туда могли войти, едва мы повернулись к нему спиной; мы оставили дверь и ящик открытыми, деньги на виду; здесь много нашей вины, увы!

— Значит, — заметил маркиз, — покойный ушел не сам по себе, и у него оказалось не только несколько друзей, чтобы унести его останки, но еще кто-то, чтобы вытащить его деньги и его драгоценности.

— Я предполагаю, сударь, что их было только двое для первого дела, а для последнего — один, который даже не был в согласии с остальными; потому что мы увидели на черноземе наших грядок следы двух пар ног, которые уходили к нашей изгороди, смотрящей на Бриант, и эти ноги, казалось, были обуты в сапога или башмаки, в то время как на песке нашего дворика были как будто следы босых ног, совсем маленьких детских ног, убегавших в сторону города. Но на тропинках уже стояла вода, и мы не могли ничего увидеть за нашей оградой.