Старейший депутат, седой субъект тщедушного сложения, с первого взгляда ничем не напоминал государственного деятеля. Долговязый и костлявый, он сидел, подергивая хитрым длинным носом, в некой напряженно-перекошенной позе, вытянув шею, откинув назад и чуть склонив набок голову, широко расставив вытянутые ноги, неуклюже опустив один локоть и выпятив другой. Он говорил капризно и беспокойно:

— Меня мутит от высоты. Здесь окон нет, но я не могу забыть, что до земли три километра. Нужно было потребовать, чтобы нас приняли на нижнем этаже.

— До воды, а не до земли, — проворчал другой Шептун, тяжеловесный мужчина с неприветливым лицом. Его темные волосы, висевшие влажными кудрявыми локонами, не были взбиты так, как это было принято среди аррабинов — этот не уступал диктату моды. Он производил впечатление самого решительного и волевого человека в группе.

Третий Шептун сказал:

— Коннатиг живет себе помаленьку и не боится за свою драгоценную шкуру — так что не беспокойся, сквозь пол не провалишься. Хотя за твою шкуру, конечно, никто гроша ломаного не даст.

— Ничего я не боюсь! — возмутился старикан. — Разве я не забрался на Пьедестал? Разве я не скакал куда-то сломя голову в гидродиске, разве я не летел сюда в звездолете?

— Да-да, все правильно, — успокоил его третий. — Твоя отвага общеизвестна.

Жгучий брюнет, значительно моложе двух других Шептунов, он отличался пропорциональной фигурой и правильными чертами улыбчивого любезного лица с тонким прямым носом. Рядом с ним сидела широкоскулая женщина — ее бледному грубоватому лицу придавал упрямое выражение выдающийся квадратный подбородок.

В гостиную вошел Эсклавад:

— Коннатиг скоро вас примет. Тем временем он предлагает закусить и освежиться, — служитель указал рукой на стену за спиной гостей, откуда выдвинулся буфет. — Будьте как дома. Вы заметите, что мы постарались учесть ваши предпочтения.

Только Коннатиг заметил ироническое движение уголка рта своего камердинера.

Не успел Эсклавад выйти, как нескладный старый Шептун вскочил на ноги:

— Посмотрим, чем потчует Коннатиг.

Он бочком приблизился к буфету, присмотрелся:

— Что? А? Это как понимать? Всячина со смолокном! Ну да, конечно, Коннатиг не может разориться на жрачку для дорогих гостей!

Женщина спокойно отозвалась:

— Надо полагать, по его мнению вежливость требует, чтобы гостям подавали привычные блюда.

Красавчик-брюнет язвительно рассмеялся:

— Коннатиг вряд ли придерживается эгалистических взглядов. Он — сливки на сливках общества, а мы — подонки из подонков. О чем он и напоминает нам таким ненавязчивым образом.

Тяжеловесный мужчина подошел к буфету и взял ломоть печеной всячины:

— Я это ел дома и здесь нос воротить не буду, без задних мыслей.

Старикан налил чашку вязкой белой жидкости, попробовал, поморщился:

— Смолокно несвежее!

Улыбаясь, Коннатиг сел в массивное деревянное кресло и нажал кнопку. Его голографическое изображение появилось в Черной гостиной. Шептуны испуганно обернулись. Двое у буфета медленно отложили все, что было у них в руках. Красавчик начал было вставать, но передумал и остался в кресле.

Эсклавад снова вошел в гостиную и обратился к изображению Коннатига:

— Перед вами Шептуны Аррабуса с планеты Вист.

Служитель повернулся к даме:

— Госпожа Фосгард представляет Уонисс.

Он вежливо указал на тяжеловесного мужчину:

— Господин Оргольд представляет Унцибал.

Наступила очередь красавчика:

— Господин Лемисте представляет округ Серсе.

Наконец, старикан:

— Пропунцию представляет господин Дельфен.

Коннатиг ответил:

— Добро пожаловать в Люсц! Обратите внимание: перед вами мое трехмерное изображение. Я принимаю эту меру предосторожности, чтобы не тратить время на уточнение многих обстоятельств.

Фосгард заметила, слегка насмешливо:

— Мономарху на вершине человеческой пирамиды приходится, конечно, опасаться покушений.

— Риск достаточно велик. Я встречаюсь с сотнями посетителей самых различных наклонностей и убеждений. Рано или поздно среди них попадается безумец, воображающий меня жестоким тираном, утопающим в награбленной роскоши. Приходится прибегать к многочисленным средствам защиты от таких убийственных поползновений, даже если они продиктованы благими намерениями.