«Тебя бы в поликлинику к старушкам! – подумал я. – Там и ритора не надо».

– Ты весь в песке! – продолжила Эмилия. – Сейчас тебя умоют, а я подумаю об обеде.

– Где моя туника? – поинтересовался я.

– Забудь эту тряпку! Я велела ее выбросить. Тебе принесут другую одежду. Ты мой гость. Идем!

Внизу она перепоручила меня двум стражницам. Те отвели меня в баню, где, стащив тогу, уложили на мраморную скамью и обдали теплой водой. После чего стали намыливать. Стражницы занялись этим с таким рвением, что пришлось вмешаться: могли и кожу стереть. После мытья меня промокнули полотенцами, отвели к другой скамье, где, нежно ворочая, в четыре руки натерли пахучим маслом. Тем временем другие вигилы принесли новую одежду. Я первым делом потянулся к набедренной повязке.

– Позволь я! – попросила одна из стражниц.

– Зачем? – удивился я.

Стражница покраснела.

– Я никогда не прикасалась к мужчине.

Я глянул на нее. Невысокая, курносенькая, на вид лет двадцать. Не красавица, но вполне симпатичная. В России у нее сыскался бы воздыхатель – и не один. Довели страну! Девки при виде голого мужика дуреют! Я вздохнул. Стражница восприняла это как одобрение и стала прилаживать повязку. С этим делом она не спешила и сумела потрогать то, что ей так хотелось. На меня накинули тунику, после чего, усадив, обули. Одна из стражниц, намылив мне лицо, стала брить. «Где навострилась?» – удивился я, но, глянув на ноги женщин, догадался, как шлифуется мастерство.

К Эмилии меня отвели чистенького, сияющего и приятно пахнущего. Трибун встретила меня возле накрытого стола.

– Садись! – предложила, указав на скамью. – Извини, что не предлагаю возлечь. Здесь нет лектусов [24] . В амфитеатре не устраивают пиров.

– А зачем вам амфитеатр? – спросил я, усаживаясь. – В Роме есть гладиаторы?

– Были, – вздохнула Эмилия. – Давно, когда мы с людьми жили вместе. После разделения нол и людей гладиаторские игры запретили. Амфитеатр используют для церемоний и общественных мероприятий. Иногда проводят поединки.

– А кто сражается? – заинтересовался я.

– Воины. Повздорят спьяну и идут драться. Поединки проходят публично, судьи следят, чтоб было по правилам. Зрители приходят и делают ставки. Те же самые гладиаторские бои. Ешь!

После бани я почувствовал зверский голод и набросился на еду. На угощение не поскупились. На большом блюде красовался зажаренный целиком поросенок, его окружали тушки каких-то птичек, не то куропаток, не то голубей, на блюдах горками лежали сыр, хлеб, зелень, в кувшине плескалось вино… Горячее, нежное мясо таяло во рту, кости птичек хрустели на зубах, вино ласкало небо и язык. Эмилия только успевала подливать мне в кубок. Сама она тоже пила, но ела мало.

– Спасибо! – поблагодарил я, насытившись. – Давно так не кормили!

– Теперь будут! – усмехнулась Эмилия. – Это угощение передала одна женщина-сенатор. Она просила меня спросить: тебя устроит пять тысяч?

– То есть? – не понял я.

– Предлагает пять тысяч золотых сверх того, что собирается заплатить за контракт. Лично тебе. Это большие деньги. Хватит, чтобы безбедно прожить до старости.

– Она красива?

Эмилия хмыкнула.

– И немолода? – догадался я.

Трибун кивнула.

– Таких предложений много?

– Пока одно, – усмехнулась Эмилия. – Но другие воспоследуют. Эта оказалась самой шустрой. Что ей передать?

– Поблагодари за обед и скажи, что я отказываюсь. Впредь не бери такие подарки. А предлагающих их гони.

– Тебя не интересуют деньги? – удивилась трибун.

– Я здоров и могу заработать.

– Ты не похож на других мужчин, – покачала головой Эмилия. – Хочу тебя попросить. Виталия сказала: ты медикус. Посмотришь мою девочку?

Я кивнул. Эмилия подошла к двери и позвала:

– Кора!

В комнату вошла девочка-подросток, высокая и очень худенькая. Ступала она осторожно, будто по раскаленным углям, и при этом морщилась. Я поразился ее красоте. Иконописное, будто с картины сошедшее личико, огромные серые глаза под длиннющими ресницами…

– Ноги болят? – спросил я, вставая.

– Да! – вздохнула Эмилия.

Я уложил Кору на лавку, согнул и разогнул ей ноги в коленях, покрутил ступни, проверяя голеностопы, ощупал суставы, проверил рефлексы и чувствительность кожи. На ревматизм клиническая картина не походила, как и на артрит. У себя в поликлинике я направил бы девочку на анализы и успокоился, но здесь такой роскоши не предполагалось.

– Давно болеет? – спросил Эмилию.

– Скоро полгода, – ответила трибун. – Обращались к разным медикусам. Дают отвары, мази, велят натирать – не проходит.

– Когда боль сильнее: днем или ночью?

– Ночью! – ответила Кора. – Спать не могу.

«Ага!» – подумал я, разглядывая вытянувшуюся на лавке девочку.

– Она быстро растет?

– Как лоза у реки! – ответила трибун. – С осени почти на фут.

– Тогда ничего страшного. Все из-за этого. Тело растет, кости не успевают, от них отщепляются осколочки и остаются в мышцах. Они-то и болят. Пройдет, как только Кора перестанет расти. Думаю, что очень скоро. Пока давай ей лекарство от боли, на ночь – отвар, чтоб лучше спала. Есть у вас такой? Замечательно! Все будет хорошо.