К декабрю 1666 года Адами удаётся внести окончательную ясность в обстановку, и он сообщает в Гамбург, что королева может приехать в Швецию со всей своей итальянской свитой, но без католического священника и не во время сессии риксдага, намеченной на май следующего года. Магнус Делагарди даже пообещал предоставить в распоряжение Кристины свой дом. Адами, со своей стороны, добавляет, что если падре Сантини будет переодет в светское платье, то никто на его присутствие не обратит внимание. Условие о том, чтобы визит состоялся вне рамок сессии парламента, не устраивает Кристину, и она просит Адами сообщить властям, что она выезжает немедленно из Гамбурга, но даёт ему понять, что это её очередная уловка, призванная держать опекунов в напряжении.

На самом деле состояние её здоровья накануне Нового года никак не позволяло тронуться в путь. В декабре королеву мучили мигрени, она жаловалась на боли в боку, а местные врачи, кроме кровопусканий и каких-то экзотических настоек, ничем ей помочь не могли. Дель Монте и Маккиати докладывали Аззолино, что она пренебрегает своим здоровьем, много работает и пребывает в меланхолии, то есть депрессии. Аззолино советовал ей больше бывать на свежем воздухе и играть в бадминтон. Поскольку его совет королева восприняла как приказ, то начала с увлечением играть в эту модную игру.

Но всё это — паллиативы для её мятежной души. Не помогают ни уверения Людовика XIV о том, что французский двор предпринимает двойные усилия в целях благоприятного решения её вопроса в Стокгольме, ни балы, ни праздники. Несмотря на свой возраст и внешний вид, она пытается, как в молодости, показать себя в танцах. Сантини, зная, что его письма читаются Кристиной, в угоду своей госпоже сообщает кардиналу Аззолино в Рим, что королева выглядела в балете «как богиня, спустившаяся с небес». На самом деле она выставила себя на посмешище злым гамбургским сплетникам. Очевидно, королева забыла о собственной сентенции: «Напрасно правитель надеется узнать правду от других, если они не принимают её к сердцу постоянно».

Кстати о балах: в Гамбурге распространились слухи, что Кристина с их помощью хочет усыпить бдительность горожан и облегчить генералу Врангелю оккупацию города. А в Стокгольме твердили о том, что Кристина «обхаживает» Врангеля, чтобы с его помощью вернуться в Швецию и захватить трон. Тревога королевы усиливалась из-за поведения Друга: в одном из писем к ней он допустил выражения, из которых она сделала вывод о том, что он не желает её возвращения в Рим. В отчаянии она пишет ему: «Если Гамбург расположен не так далеко от Рима, чтобы удовлетворить вашу жестокость, то я, чтобы никогда не вернуться, отправлюсь на конец света».

Шестого марта 1667 года в Гамбурге появляется девятнадцатилетний сын Магнуса Делагарди и наносит королеве визит. Младший Делагарди от имени отца заверяет её в том, что в Швеции ей уготован хороший приём. Как бы в подтверждение этого Адами докладывает из Стокгольма, что власти приступили к подготовке её торжественного визита в Швецию. Из запасников королевского дворца достали ковры, посуду, серебряные приборы, погрузили всё на сани и отправили в Хельсингборг [130] . Для встречи назначили делегацию во главе с братом канцлера, графом Понтусом, жена которого, урождённая графиня Кёнигсмарк, принимала активное участие в праздниках Кристины в Гамбурге. Делегация, в которую вошёл и известный дипломат и писатель Пер Спарре, прибыла на место, но Кристины там не обнаружила. Ожидать её пришлось целых два месяца.

Кристина покинула Гамбург лишь в конце апреля. По пути она посетила голштинских родственников, въехала в Данию и сделала непредвиденную остановку: в местечке Сорё с ней случился серьёзный приступ, от которого её избавил доктор выехавшего навстречу посла Терлона. Кристине сделали кровопускание, дали «французского супчика», и она почувствовала себя лучше. После этого королеве сообщили, что, пока она находилась в пути, Государственный совет принял указ, по которому всем шведам запрещалось посещать мессу в посольстве Франции. Невзирая на это, Кристина в сопровождении свиты и шведского резидента в Копенгагене Лильенкруны 15 мая 1667 года в крошечной каравелле пересекает Эресунд и с «небольшой» свитой в составе… 140 человек высаживается в Хельсингборге.

В Хельсингборге её довольно вежливо и с подобающими почестями встречают граф Понтус и другие официальные лица. Был произведён салют, звучали трубы, произносились высокопарные речи. Через два дня Кристина села в карету маршала Банера, губернатора Сконии, и тронулась в путь. Ехали не спеша — так приказала королева. Никто из шведов и словом не обмолвился об указе, хотя падре Сантини находился рядом с Кристиной и каждый день отправлял службу. Так прошли три дня пути, пока кортеж не достиг Ёнчёпинга. Там ей официально объявили содержание пресловутого указа: патер Сантини в столице появиться не должен.

По инерции кортеж продолжал двигаться и почти достиг Норрчёпинга, но был ли смысл в том, чтобы снова натыкаться на резкую конфронтацию? Тут ей объявили, что если она захочет принять участие в католической службе, то сможет сделать это в часовне французского посла. Это было совершенно неприемлемо и ниже достоинства Кристины: как королева она никогда не могла снизойти до того, чтобы первой наносить визиты какому-то там послу Франции! Выход был один — повернуть обратно и возвращаться в Рим. Можно было подумать, что Кристину специально заманили в эту ловушку, чтобы подвергнуть её ещё большему унижению. Продолжать путешествие означало развязать в Швеции междоусобицу, а этого она себе позволить ни при каких обстоятельствах не могла и не хотела, ибо это неуклонно повлекло бы за собой отмену положений Акта об отречении. И она отдала приказание готовить лошадей в обратный путь.