Наконец один из старцев нарушил молчание: „Какое наказание мы назначим ему?“

„Какое наказание мы назначим ему? — повторили остальные. И снова наступила тишина. — Для вынесения приговора потребуется много времени, — сказали они, немного повременив. — Пока мы все надлежащим образом разберем, он может оставаться здесь“.

Я понимал, что это всего лишь сон. Однако что-то мне подсказывало, что этот сон будет длиться вечно и что мне уже никогда не суждено проснуться. И я стал заламывать руки, плакать, просить. Я говорил, что я еще молод, что у меня еще есть возможность исправиться, я умолял их сжалиться надо мной.

„В самом деле, — сказал один старец. — Этот человек еще может исправиться. Надо дать ему эту возможность и вернуть его к жизни. — Я поднял взгляд. Кто же это заступается за меня, недостойного? Я вглядываюсь в его лицо, и, о чудеса, это наш святой рабби Пинхесл! — Поскольку он когда-то поддерживал меня, — продолжал реб Пинхесл, — я обязан ему и прошу на сей раз не наказывать его“.

„Хотя это и противоречит закону и справедливости, — сказали в ответ другие судьи, — но, если за него ходатайствует не кто иной, как сам реб Пинхесл из Кореца, пусть будет так!“

В это мгновение я упал с постели.

С того дня я стал вести новую жизнь. Но этот сон не покидает меня. Стоит мне вспомнить о нем, как я начинаю дрожать, как осиновый лист».

Вот какую историю поведал сын богача корецким ученикам. И в самом деле, это был необыкновенный сон. Он потряс совесть закоренелого грешника. Но кроме того, мы видим, что святой рабби Пинхесл еще при жизни заседал в небесном суде. Обычно святые становятся его членами только после смерти.

Сомнения в вопросах веры могут весьма осложнять жизнь. Одного хасида подобные сомнения очень мучили: возможно ли, что Бог знает о мыслях каждого человека в отдельности?

Если бы он, человек, доверился какому-нибудь старшему товарищу, быть может, он и получил бы надлежащее наставление. Разве на эту тему не размышляли наши знаменитые философы уже много столетий назад? Но наш хасид стыдился своих сомнений, и это была его ужасная ошибка. Счастье еще, что для спасения души ему свыше был ниспослан совет отправиться в Корец. И он, сжалившись над собой, последовал этому совету.

Святой рабби Пинхесл как раз смотрел в окно. Видя, как подходит хасид, крикнул ему уже издалека: «Возможно ли, чтобы Господь Бог не знал, когда даже я знаю?!» И так был спасен наш милый хасид.

Однажды в Корец пришел тяжелобольной человек — одна кожа да кости, храни нас Бог милостивый от всякого зла! Какой только святой ни молился за его выздоровление — он, бедняга, и у докторов побывал, — никакого проку, ему становилось все хуже. Было ясно, что Небеса уже вынесли ему приговор. Святой рабби Пинхесл помолился за него, и — о чудо из чудес — больной выздоровел. Стал здоровым, «как гой»!

«Вы не подумайте, что на Небе меня любят больше, нежели святых, что за него молились. И не думайте, что моя молитва ценится на Небе больше, чем молитва кого-либо другого! — извинялся скромный реб Пинхесл перед хасидами. — Это просто потому, что я действовал более правильно, чем другие. Вот и все.

Когда я, совершая молитву, вознесся на Небо, я увидел, что врата жизни перед этим человеком закрыты. Постучав, я попросил открыть врата, но все напрасно, врата не открылись. Тогда я пошел к вратам снабжения. Они были открыты настежь. Я выпросил там для него столько пропитания, сколько мог унести. Мне дали даже лишку. Еды хватило бы на самую долгую человеческую жизнь. Из небесной управы по снабжению обратились в другую управу, в ту, что дает разрешение на жизнь. И там ответили, что судьба просителя уже предрешена. Там так и сказали: „Почему бы не обеспечить этого беднягу пропитанием, коль он все равно его не потребует?“ Если судьба уже решена, человек должен все оставить другим и уйти. Так вот, после того, как мне позволили взять все, что я просил для этого человека, — продолжал святой Пинхесл, — я вернулся к вратам жизни. Как только там увидели, что я подхожу к ним, врата мигом закрыли. „Дайте ему жизнь!“ — кричу я. „Дать ему жизнь? Нет, этого мы ему не дадим!“ — пришел мне ответ из тамошней управы. Встал я тогда перед окошком, замахал перед их глазами разрешением на пропитание, которое мне выдали во вратах снабжения, и говорю: „Значит, вы хотите извратить святые правды Талмуда? Разве не написано в Талмуде: Кому Бог дает пропитание? — Он дает его лишь тому, кто должен жить. А ежели ему дозволено было пропитание, так вы теперь обязаны дать ему и жизнь в таком же количестве, в каком дали ему пропитание, а иначе вечные правды Талмуда вы превратите в ложь“. Что можно было мне возразить? Ничего! Волей-неволей они должны были удовлетворить мою просьбу. Как видите, я не совершил никакого чуда для того, чтобы больной выздоровел. Я только воспользовался для его блага давно установленным законом в том виде, в каком его изложили наши святые ученые в Талмуде».

Скромность и смирение были самыми главными добродетелями святого рабби Пинхесла. Он охотно выслушивал, как кто-то унижает и позорит его. Но когда люди воздавали ему почести, он очень страдал. Говорил, что почести причиняют ему большую боль, чем резаные раны. В своем великом смирении он и со своим собственным сыном говорил обычно с таким почтением, как слуга говорит со своим господином. Он учил нас любить каждого. И даже если кто-то обидит или оскорбит нас, мы должны любить его еще больше, чем прежде. Однажды он прочел в какой-то книге, что мы должны любить все существа Божии. И не только евреев, а любые народы, как бы они ни оскорбляли и ни унижали нас. Именно из-за этих слов он ценил эту книгу превыше других. В его доме жил один человек, который был совершенно необразованным и ограниченным. Звали его Гершл, и занимался он тем, что носил воду. Женат он не был, хотя ему уже перевалило за сорок. Круглый невежда, да и только! Но святой рабби Пинхесл бесконечно уважал Гершла. Однажды он сказал жене: «Когда бы я ни увидел Гершла, меня просто охватывает трепет от почтения к нему! Он редчайший святой! Когда Гершл приносит воду какому-нибудь совершенно обыкновенному человеку, он и то расплывается перед ним в униженной улыбке. А уж что он испытывает, когда стоит перед уважаемой личностью! Тут и говорить нечего. Он безусловно осознает всю свою человеческую ничтожность и убожество! За такую скромность Бог должен любить его безгранично! Какая жалость, что мне никогда не удастся достичь его совершенства!»

Святой Ари учит, что душа самоуверенного человека после смерти воплощается в жужжащей пчеле. Мы знаем, что это наказание вполне подходящее и справедливое и что жизнь пчелы уравновешивает вред, причиняемый людской заносчивостью. Ибо пчела — такое создание, которое никогда не думает о себе. Все ее мысли, чувства и дела посвящены исключительно общему благу всего улья. Святой рабби Пинхесл, однако, объяснял этот закон гилгула (переселения душ) особым образом. Можно сказать — почти фонетическим. Он говорил: «Заносчивый человек постоянно твердит: я такой-то… — по-еврейски эх бин… Например: я писатель — эх бин а мехабр. Я певец — эх бин а зингр. Я ученый — эх бин а талмид-хухем. И, говоря так, он воплощается именно в пчеле. Ибо пчела тоже говорит по-еврейски: бин. Точно так, как говорят: я такой-то… — эх бин…»