Он бежал. Подошвы мокасин глухо стучали по растрескавшемуся асфальту, дыхание рвалось из горла горячим скрежещущим хрипом. Рука налилась обжигающей болью. В голове билась одна-единственная едкая мысль: сможет ли он добежать до ближайшего города, хватит ли сил на то, чтобы пробежать двадцать миль по щебеночно-асфальтовому проселку?

Он бежал. За спиной слышались крики и топот ног. Дети. Они нагоняли его. Они были моложе, выносливее, быстрее. Они улюлюкали и радостно перекрикивались друг с другом. Им было весело. Да уж, подумал Берт без всякой связи, это значительно веселее, чем пожар высочайшей категории сложности. Им потом будет что вспомнить.

Он бежал.

Каждый вдох отдавался в груди резкой, саднящей болью. Берт уже миновал автозаправку на самой окраине городка. Теперь у него оставался единственный выход. Единственный шанс уйти от погони и спасти свою жизнь. Дома закончились, город закончился. Осталась только дорога и зеленое море стеблей кукурузы, подступавшее к самому краю дороги с обеих сторон. Зеленые мечевидные листья тихо шелестели под ветром. Там, в глубине кукурузного поля, среди этих стеблей высотой в человеческий рост, будет прохладная тень. Там будет тень и прохлада.

Он пробежал мимо знака с надписью: ВЫ ПОКИДАЕТЕ ГАТЛИН, ЛУЧШИЙ ГОРОДОК ВО ВСЕМ ШТАТЕ НЕБРАСКА — И НА ВСЕМ БЕЛОМ СВЕТЕ! ПРИЕЗЖАЙТЕ ЕЩЕ!

«Всенепременно приеду», — мрачно подумап Берт.

Он пробежал мимо знака, как спринтер, пересекающий финишную черту, резко свернул налево, пересек дорогу и сбросил мокасины. И вот он уже в зарослях кукурузы. Шуршащие стебли сомкнулись у него за спиной. Сомкнулись над головой, словно волны зеленого моря. Принимая его. Пряча его. Он испытал несказанное облегчение — ощущение было внезапным и острым, — и в ту же секунду у него неожиданно открылось второе дыхание. Легкие, которые, казалось, сжались в тугой комок, вдруг разомкнулись, и он опять задышал.

Он бежал прямо, по тому ряду, через который вошел на поле. Бежал, задевая плечами листья, отчего те дрожали. Преодолев ярдов двадцать, свернул направо. Теперь он бежал параллельно дороге — бежал, пригнувшись, чтобы его темноволосую голову не заметили среди желтых кукурузных метелок. Стараясь запутать следы, он взял чуть правее, в сторону дороги, пересек несколько рядов, потом повернулся спиной к шоссе и принялся беспорядочно перебегать от одного ряда к другому, углубляясь все дальше и дальше в поле.

Наконец он упал на колени и прижался лбом к земле. Он слышал лишь звук своего собственного тяжелого дыхания, и в голове крутилась одна-единственная мысль: «Слава Богу, я бросил курить, слава Богу, я бросил курить, слава Богу…»

А потом он услышал голоса — дети перекрикивались между собой, а иногда и натыкались друг на друга («Эй, это мой ряд!»), — услышал и приободрился. Они были достаточно далеко слева, и, судя по всему, системы в их поисках не было никакой.

Берт вытащил из-под рукава носовой платок, которым затыкал рану, и осмотрел порез. Кровотечение вроде бы прекратилось, хотя по идее после такой интенсивной физической нагрузки кровь должна была течь и течь. Берт сложил платок и снова засунул под рукав.

Он решил отдохнуть еще пару секунд и вдруг с удивлением понял, что ему хорошо. Если не брать в расчет боль в руке, то в плане физического самочувствия он себя чувствовал просто прекрасно — наверное, впервые за несколько лет. Он словно получил хороший заряд бодрости и неожиданно нашел очень простое (пусть даже и совершенно безумное) решение, как одним махом избавиться от проблемы, над которой бился почти два года, пытаясь бороться со злобными бесами, что испортили их с Вики брак, высосав из него все соки.

Ему стало стыдно за эти мысли. Это какие-то не те мысли — совершенно неправильные. Его жизнь в опасности. Жену увели неизвестно куда. Может, ее уже нет в живых. Берт попытался представить лицо Вики, чтобы прогнать это странное, неуместное ощущение радостной легкости, но у него ничего не вышло. Вместо лица жены перед глазами встал образ рыжеволосого парня с ножом, вонзенным в горло.

Берт только теперь ощутил аромат созревающей кукурузы. Он был везде, этот запах. Ветер, качавший верхушки стеблей, напоминал чьи-то голоса. Мягкие, утешающие. Что бы здесь ни творилось именем этой самой кукурузы, сейчас она стала ему защитой.

Но они приближались.

Берт опять побежал, беспорядочно меняя ряды и стараясь держаться так, чтобы голоса ищущих его детей всегда оставались по левую руку, но с каждой новой минутой это давалось ему все труднее и труднее. Голоса сделались тише, и нередко шелест зеленых стеблей полностью их заглушал. Берт бежал, замирал на мгновение, прислушивался. Бежал дальше. Земля была хорошо утрамбована, и его ноги в одних носках практически не оставляли следов.

Он бежал очень долго, а когда наконец остановился, солнце, которое теперь было справа, уже склонялось к горизонту, алое и воспаленное. Берт взглянул на часы: четверть восьмого. Солнце окрасило верхушки кукурузных стеблей в красноватое золото, но здесь, ближе к земле, тени были густыми и совсем-совсем темными. Берт прислушался. С приближением заката ветер стих, и кукуруза стояла молчаливая и неподвижная, наполняя теплый нагретый воздух ароматом безудержного созревания. Если они — те, кто искал его в зарослях кукурузы, — еще не ушли с поля, то они либо были сейчас далеко-далеко, либо затаились и тоже прислушивались к тишине. Впрочем, Берт сомневался, что большая компания детей, пусть даже и сумасшедших детей, сможет так долго хранить молчание. Скорее всего они поступили совсем по-детски, не считаясь с возможными последствиями своего поступка: забросили поиски и разошлись по домам.