Дядя Брутя сидел в кресле и деревянной утаптывалкой тщательно оформлял табак в жерле дневной трубки. Как истинный поклонник классического вида курения, дядя никогда не курил одну и ту же трубку больше одного раза в день. В этом он был и остается неумолимым консерватором. Либеральная же черта его пристрастия заключалась в том, что он предпочитал выкуривать не одну, а три трубки в сутки, как сдержанный человек набивая их не полностью, а на две трети. Как всегда, раскурив трубку с одной спички, дядя откинулся на спинку кресла. А я с видом художника любовался отпиленной головой, то отдаляясь от шедевра, то утыкаясь носом в стекло.

— Ну что ты привязался к нему как банный лист, — недипломатично заявил дядя. — Что нам теперь с ним делать, в унитаз спустить?

— Засорится, — монотонно заверил я, переместив внимание с головы на тело саломарского гостя. — Из твоей квартиры вынести его по частям, не привлекая внимания, раз плюнуть.

— Ну так плюнь и вынеси! — сердито проворчал родственник, начисто запамятовав, что не я его, а он меня втравил в это гнусное дело.

— Не торопись, дядя Бруть, стрижка только начата. Спешу тебя уверить, что я не просто так разглядываю твоего осьминога. У него, уж извини, ничего не попишешь, дырка в голове земного происхождения. Огнестрел. Так что твой инопланетный друг умер быстрее, чем мы думали, и менее мучительно, но где-то или на Саломаре, или на Земле есть кто-то, кто эту дырку в нем сделал. А значит — мы здорово попали…

Дядя вынул изо рта трубку и невесело пожевал губами.

Первое открытие не было единственным. Я решил тщательно осмотреть тело. Дядя выделил мне для этого занятия широкий обеденный стол, на который я, облачившись за неимением другой защитной одежды в перевернутый задом наперед дождевик, с трудом вывалил из аквариума изрядно пахнущую тушу осьминогоподобного дипломата. Экзи сунулся посмотреть поближе, но был выдворен за дверь.

Дядя Брутя перебрался из кресла в гостиной на антикварный стул в столовой, и дневная фарфоровая трубка перекочевала из-под правого уса под левый.

Дядя мог не переодеться к ужину. Он мог даже, в какой-нибудь чрезмерно драматической ситуации, забыть перед сном завести часы. Единственное, чего ни при каких условиях не мог сделать Брут Шатов, — это перепутать трубки. Днем — только фарфор. Полные, коричневатые, потрескавшиеся, как ствол баобаба, губы под густой кроной усов производили ровные кольца дыма. Дядя Брутя крепился изо всех сил. А может быть, просто от полного отчаяния положился на удачу обласканного судьбой племянника.

Дело было плохо. Дипломат с Саломары, конечно, принял все меры предосторожности: он прибыл на Землю тайком не только от землян, но и от своих сопланетников, в этом сомнений не оставалось. Да и Брута Шатова консул Раранна искренне желал бы не привлекать к этому делу, но кого-то же нужно было подрядить забрать его из камеры хранения и доставить в институт лингвистики.

И тут возникали первые вопросы:

Зачем ему понадобилось заранее и секретно прибывать в институт лингвистики?

Почему дипломат, писавший, что приедет за два дня до официальной миссии, прибыл на четыре дня раньше?

Кто и почему решил покончить с консулом таким отчетливо земным образом?

А в процессе осмотра тела появился еще один вопрос…

— Дядь Бруть. — Я обернулся к дяде и сделал максимально серьезное лицо. — Ты точно знаешь, что саломарцы живут только в жидкости?

— Ну да, — неуверенно ответил дядя, покусывая мундштук трубки. — Я был у них восемь часов. Меня принимал сам консул Раранна и еще двое. Мы общались через стекло: я и переводчик с воздушной стороны, а они в своей среде, в водной. Точнее, в жидкой, поскольку это явно не вода. — Дядя подошел к аквариуму и брезгливо всмотрелся в его содержимое.

— Тогда скажи мне, Брут, почему у этой дипломатической каракатицы, извини, никак не могу привыкнуть, что это до недавнего времени было одушевленным и разумным. Так вот, почему у этого гражданина… — Я ковырнул столовым ножом щупальце дипломата. — Есть отчетливо ороговевшие участки… тела? Мало того, на этих ороговевших участках мелкие царапины. Причем часть царапин, как мне кажется, довольно свежие. Может, он из аквариума пытался выбраться? Или от убийцы отбивался, кто ж его знает?

Дядя приблизился, вынул изо рта трубку и наклонился над распластанным на столе щупальцем.

— И что это означает? — Брови родственника изогнулись от удивления.

— Что наш убийца с ног до головы мокрый? — издевательски ответил я вопросом на вопрос, но дядя не был настроен шутить. — Ладно, — сдался я. — Пока не знаю. Но я полагаю, что узнать необходимо. Ты можешь устроить мне встречу с теми учеными, которые были на Саломаре? Это вообще возможно?

Дядя с абсолютно тараканьим видом пошевелил усами, хмыкнул и отправился в соседнюю комнату, где ожесточенно зашлепал пальцами по кнопкам телефона.

Я, как приличный племянник, решил не подслушивать и позволил дяде самому выхлебать хотя бы пару ложек заваренной им каши.

На телефонные разговоры понадобилось на удивление много времени — около получаса, и это при том, что обычно дядя Брутя даже с моей бесценной матушкой общается не более тридцати восьми секунд. За это время я:

выкурил оставшиеся у меня три сигареты,

раз пятнадцать выпроваживал просачивающегося в комнату Экзи,

осатанел от этого,