— Вы ведь знаете, что это такое, профессор? — спросил я. — Вы копались в останках мертвого саломарца, верно, очень осторожно, но все равно без перчаток. Этот кружок на вашей руке — след саломарского яда.

Я расстегнул пару пуговиц рубашки и показал бордовые круги на плече.

— Неужели вы не видите, Павел Александрович, что ваш друг уже пытался обмануть вас, забрать полиморф Раранны! С более разумным полиморфом он, отправив вас на задворки космоса, мог развернуться вовсю, а вы даже не узнали бы об этом. И вы готовы защищать его даже теперь?

Профессор коротко кивнул. Достаточно было одного взгляда на Насяева, чтобы понять — дело не в Муравьеве и настоящей мужской дружбе. По всей видимости, я все-таки переоценил негативную сторону темной извилистой души сентиментального физика — профессор действительно был готов принести себя в жертву, позволив другу и идейному вдохновителю выйти сухим из мутной воды. Возможно, и природное лакейство этого ученого мужа, помимо богатейшей гаммы отрицательных, имевшее, по всей видимости, еще и положительные стороны, заставляло его преклонить колено и ждать взмаха секиры правосудия, стоически сохраняя феодальную верность своему соратнику и господину.

Я вгляделся в пасмурное, решительное и оттого даже немного приятное лицо Насяева и в лучащееся радостью лицо Муравьева и понял, что каждый из них так и остался в какой-то мере для меня неразрешимой загадкой. И единственное, что без труда читалось на физиономиях обоих преступников, так это уверенность, что «наконец-то все кончилось». Но если мои руки и были пусты, то в комнате насчитывалось как минимум еще четыре рукава, из которых предстояло появиться паре-тройке козырей. Я бросил взгляд на Анну Моисеевну, надеясь, что она готова принять подачу.

— Едва ли то, что я умудрился шаркнуть рукой по щупальцу мертвого консула, делает меня преступником. Я для вас неуязвим, как Ахиллес, не так ли? — продвигаясь к дверям вместе с оторопевшей и совсем растерявшейся женой, спросил меня Муравьев. Ощущение «конца партии» вернуло ему хорошее настроение и чувство юмора. Я промолчал. Однако в этот момент бледные пальцы Анны, оказавшейся за спиной супругов, сомкнулись на запястье профессора.

— Ну что вы, Валерий Петрович. Неуязвимых у нас нет. И даже несмотря на то, что ваш друг решил защищать вас, вряд ли после сегодняшнего дня вы заживете так же счастливо и припеваючи, как раньше.

Профессор инстинктивно попытался высвободить руку. Но с другой стороны беззвучно и внезапно, словно соткавшись из воздуха, его подхватил Санек.

— Анна Моисеевна права. Мы, конечно, не можем пока задержать вас, но ваша супруга, к сожалению, пойти с вами не сможет. Вы, кажется, упустили из виду, что сегодня утром следователем Берг были изъяты из хранилища семь риммианских гобеленов, похищенных у Отто Штоффе. И, исходя из собранных фактов, Ирина Алексеевна Муравьева является либо сообщницей, либо невольной соучастницей кражи. У нас есть ее отпечатки на тубусе, подписанные ею документы, удостоверяющие подлинность гобеленов в момент сдачи хозяину, и множество иных бумаг, при правильном использовании которых карьере Ирины Алексеевны и, возможно, ее свободе придет конец.

В светлых глазах Санька сверкнула ледяная сталь, голос звучал ровно и страшно. Муравьева затравленно посмотрела на него, потом перевела взгляд на мужа, но на мгновение отразившаяся в нем надежда погасла. Лицо Валерия Петровича было спокойным. Ирина Алексеевна закрыла лицо руками и разрыдалась. Пожалуй, умом я понимал профессора — пару лет возить дочерей в тюрьму на встречу с матерью предпочтительнее приговора за шпионаж и организацию убийства инопланетного дипломата. Но достаточно было взглянуть на ссутулившуюся фигурку госпожи Муравьевой, чтобы поступок ее супруга перестал казаться логичным и приобрел вид банального и подлого предательства.

— Перестаньте, не мучайте ее, — подал голос Насяев. — Я подпишу все необходимые бумаги, любые! Какие вам еще нужно? Признаюсь в том, что все это организовал я. Только оставьте в покое Ирину. Она ни в чем не виновата и ни о чем не знала, вы же сами видите!

— Роль Ирины Алексеевны в этом деле, конечно же, зависит от показаний профессора Насяева, и мы не сомневаемся, что он будет героически защищать честь дамы, — подхватила Анна. — Однако с этого момента госпожа Муравьева поступает в руки правосудия в лице Анны Моисеевны Берг, то есть моем. И, пожалуй, о карьере в любой сфере, хотя бы косвенно связанной с искусством, вашей жене, даже в случае оправдательного приговора, придется забыть навсегда. Такое обычно аукается очень долго. Так что идиллии не получается, уважаемый Валерий Петрович. Извините, Ирина Алексеевна, — виновато проговорила Анна, положив руку в белой перчатке на дрожащее плечо Муравьевой, — вам сейчас придется пройти частичную чистку памяти. Сами понимаете, то, о чем здесь шла речь, не стоит держать в голове. В наше время это очень ненадежное хранилище.

Анна осторожно взяла под руку госпожу Муравьеву и вывела за дверь, в то время как Санек железной хваткой удержал профессора в комнате.

— Мы, конечно, не настаиваем, но в сложившейся ситуации, чтобы не усложнять дело вашей супруги, вам, профессор, придется немного посотрудничать с нами и доиграть начатую вами комедию с ложным и истинным убийцей саломарца. Тем более что есть люди, согласные с вашим мнением о нежелательности установления прочных дипломатических отношений с Саломарой…