– Вот и все, – произнесла Эсокса. – Великая и сильная Даккита развеивается, как утренний туман.

– Куда теперь? – спросила Кама.

– Куда-нибудь, но прочь из ущелья Истен-Баба, – процедила сквозь стиснутые зубы Эсокса.

– Авункулус! – вдруг послышался старческий голос с улицы. – Ты куда пропал? Я уже заждался тебя! Пора уходить! Мы же говорили с тобой об этом! Где ты, демон тебя раздери, этлу-недоросток? Я вижу, калитка твоя не заперта!

– Хаустус! – выскочила на улицу Эсокса и осеклась. Перед оградой дома Авункулуса стояла подвода, запряженная двумя мулами, на облучке которой сидела сухая и сморщенная старуха с крючковатым носом. Увидев Эсоксу, старуха помрачнела и сдвинула платок, обнажив лысину старика.

– Что с ним? – спросил Хаустус.

– Он мертв, – произнесла Эсокса и взяла за руку Каму. – Воины Света были здесь.

– Как мертв? – оторопел старик, отвернулся, секунду тер щеки, потом зыркнул покрасневшими глазами. – Совсем?

– Совсем, – кивнула Эсокса и подтолкнула вперед Каму. – Это племянница твоего приятеля, Хаустус. Меня ты не забыл, надеюсь?

– Ты, значит, все-таки жива? – без всякой радости заметил старик, снова обращаясь в старуху. – То-то я удивился, когда узнал о твоей смерти. Не могли они так легко отделаться от самой пронырливой дакитки из тех, что я встречал. Не скажу, что я не рад, но… Садитесь на подводу. Мечи, мешки прячьте в соломе под кожами. Нужно уходить из города, пусть даже некуда, но нужно уходить. С Авункулусом у нас все было решено, но с вами…

Старик щелкнул кнутом, и животные неожиданно резво потянули подводу вниз по улице. Колеса загремели по булыжной мостовой.

– Как же нам теперь пройти через ворота? – вслух размышлял старик. – У меня ярлык есть, я теперь вроде как сумасшедшая торговка всяким гнильем, даже купчая есть на эти шкуры из Кармы, а с вами-то как?

– У нас несколько ярлыков, – мрачно ответила Эсокса, заталкивая мешки в солому. – Можем предстать кирумскими стражниками, можем стражами Храма Света из Иалпиргаха, я вот взяла еще ярлык у своей няни. Он, кстати, с отметками Кармы. Со старыми, правда, ее родни там не осталось.

– А ты? – повернулся к Каме Хаустус. – Что-то с тобой не так… Ну ладно, рассматривать будем позже. Не похожа ты на Авункулуса Этли. Да и что за племянница? Была у него одна… нет, две. Где-то далеко. За Ардуусом. И, кстати, обе королевские дочки!

– Осталась одна, – прошептала Кама, глядя, как подвода минует домишки, ничем не отличающиеся от дома ее дяди. – Но у меня есть ярлык на имя Пасбы Сойга. И еще что-то… Ключики для паломников в Иалпиргах. Целая горсть.

– Вот ведь тебя угораздило, – побледнел Хаустус. – Откуда эта пакость? Сто лет не слышал об этих поганых ключах? Кто их раздает-то? Не может же быть!

– Мы нашли проповедника, – ответила Кама. – Мертвого.

– Убили? – взвился Хаустус.

– Глеба… – Кама запнулась. – Глеба сказала, что он…

– Умер? – закрутил головой Хаустус. – Сам?

– Глеба сказала, – Кама посмотрела на побледневшую Эсоксу. – Она сказала, что он вроде как был…

Она прикусила язык.

– Ну, говори же! – проскрипел Хаустус.

– Она сказала, что на нем была тень Лучезарного, – быстро выговорила Кама. – И что он гнил на ходу. А потом забился в башню угодника в Кагале и там разложился.

– Враки, – отрезал Хаустус. – Бабские сказки про ходячих мертвецов! Ты еще скажи, что с его смертью сэнмурв отлетел от его тела!

– Из окна, – растерянно произнесла Кама. – Я видела. Но Глеба сказала, что тот проповедник мог передать тень и сам. Но спрятался в башне угодника.

– У него ярлык был? – мрачно спросил Хаустус и повысил голос. – Кроме этих поганых ключей, ярлык был?

– Да, – буркнула Кама, выдернула из сумы и протянула Хаустусу деревяшку. Тот взглянул на нее, выхватил, перевернул и тут же сунул обратно в руки Каме. – Спрячь.

– Что это? – спросила Эсокса.

– Я его знал, – зло прошипел Хаустус. – Он служил при храме в Абуллу. Приходил ко мне. Даже жил с полгода в Бабе. Учился. Хороший парень. Только глупый. Не той глупостью, что от дурости, а той, что от ума. Не без таланта, но без потолка. Ушел в Иалпиргах. Сказал, что хочет посмотреть на останки Бледной Звезды собственными глазами. Я отговаривал. И вот. Четыре года прошло, и он стал проповедником всякой погани. Уж не знаю, что они с ним там сделали, но…

– Ну и что? – пожала плечами Эсокса. – Ведь он уже умер?

– Ты что, не поняла? – заскрипел Хаустус. – Я, конечно, не верю в тень Лучезарного, потому что если вдруг все на самом деле так, то вовсе конец нашему миру. Но там, в Иалпиргахе, завариваются темные дела. И нельзя вот так вот просто уйти от той доли, что на тебя там взвалят. Уверен, что ни одного ключа он так и не раздал. А в башне сидел, потому что только там и мог удержаться от воли правителя Иалпиргаха. Умирать он туда пришел! Прятался он там! Башня какая? Кагалская? Может, и пришел в нее из мертвого города через горы. Перевалил где-то, нашел лазейку. И не расспросишь уже… Эх… Старину Авункулуса жаль… Как жаль… Рано он умер, рано…