Певец выразительно помолчал, выжидая, пока установится тишина, и наконец полились тихие звуки, которые, постепенно нарастая, заполнили узкую пещеру и показались слушателям особенно трогательными из-за слабого, дрожащего голоса раненого. Мелодия, очаровательная несмотря ни на что, мало-помалу захватила присутствующих. Она заставила их забыть об убогой переделке песни Давидовой, с таким усердием выбранной певцом из целого тома подобных же излияний,— проникновенная гармония звуков искупила бессмысленность слов. Алиса машинально утерла слезы и устремила на бледное лицо Гамута взгляд, полный умиления и восторга, который она не могла, да и не старалась скрыть. Кора одобрительно улыбнулась тезке царя израильского в награду за благочестивое рвение, а растроганный Хейуорд оторвал свой суровый взор от входа в пещеру и смотрел теперь то на Давида, то на лучистые влажные глаза Алисы. Нескрываемое сочувствие зрителей вдохновило страстного любителя музыки, и голос его вскоре обрел звучность и полноту, не утратив той волнующей задушевности, которая придавала ему такую прелесть. Гамут до предела напряг свои восстановившиеся силы, и своды пещеры вновь загудели от протяжных мощных звуков, как вдруг снаружи донесся вой; священный гимн мгновенно прервался, и певец смолк так резко, словно сердце его буквально подступило к горлу и пресекло дыхание.

— Мы погибли! — вскрикнула Алиса, бросаясь Коре на грудь.

— Нет, еще нет! — взволнованно, но бесстрашно возразил Хейуорд.— Вой донесся с середины острова — он вырвался у дикарей при виде убитых соплеменников. Они еще не обнаружили наше убежище; значит, надежда не потеряна.

Как ни маловероятны, даже ничтожны были виды на спасение, слова Дункана не пропали даром, потому что сестры нашли в себе силы молча ждать дальнейших событий. За первым воплем незамедлительно последовал второй, после чего голоса зазвучали во всех концах острова; наконец, совсем рядом с голой скалой, нависшей над пещерами, послышался дикий победный клич, сопровождаемый такими жуткими завываниями и возгласами, на какие способен только человек, да и то пребывающий в состоянии самой закоснелой дикости.

Шум доносился со всех сторон. Одни индейцы окликали других с окраин острова, те отвечали им с высоты скалы. Крики раздавались и в опасной близости от соединявшей обе пещеры расщелины, смешиваясь с хриплым ревом, который поднимался из глубины ущелья. Одним словом, дикие звуки разносились по голой скале с такой быстротой, что когда испуганным слушателям казалось, будто эта адская музыка раздается где-то внизу, она на самом деле гремела уже выше и вокруг них.

Наконец в это оглушительное смятение ворвался торжествующий клич, раздавшийся всего в нескольких футах от замаскированного входа в пещеру. Хейуорд, решив, что их убежище обнаружено, оставил всякую надежду Однако он вновь воспрянул духом, услышав, что голоса приблизились к тому месту, где белый разведчик так неохотно расстался со своим ружьем. Среди доносившихся до него выкриков на разных индейских наречиях он ясно различал не только отдельные слова, но даже целые фразы на франко-канадском диалекте. Целый хор голосов внезапно завопил: «La Longue Carabine!»[Длинный Карабин {франц.).] Гулкое лесное эхо громко подхватило возглас, и Хейуорд, вспомнив, что это прозвище было дано врагами прославленному охотнику и разведчику англичан, только теперь понял, кто был его недавним спутником.

«Длинный Карабин! Длинный Карабин!» — переходило из уст в уста, пока наконец вся шайка не столпилась вокруг трофея, возвещавшего, по всей видимости, о гибели его грозного владельца. Индейцы устроили шумное совещание, то и дело прерывавшееся оглушительными взрывами дикого веселья, после чего вновь рассеялись по острову, выкрикивая имя врага, чей труп, как догадался по их восклицаниям Хейуорд, они рассчитывали отыскать в одной из расщелин.

— Вот теперь наступает решительная минута! — шепнул он дрожащим сестрам.— Если наше убежище не привлечет внимания гуронов, мы спасены! Но в любом случае, судя по тому, что я слышал, нашим друзьям удалось бежать, и часа через два мы можем ждать помощи от Вэбба.

Наступила устрашающая тишина: дикари, как сообразил Хейуорд, принялись за поиски более настойчиво и тщательно. Не раз различал он шаги гуронов, задевавших за ветви сассафраса, не раз слышал, как шуршат сухие листья и ломаются сучья. Наконец груда ветвей слегка осела, угол одеяла упал, и внутрь пещеры проник слабый луч света. Кора в отчаянье прижала Алису к груди, а Дункан с быстротой молнии вскочил на ноги. В ту же секунду раздался крик, словно исходивший из недр скалы, а это могло означать только одно: враги ворвались наконец в первую пещеру. Еще через минуту число голосов умножилось, и они стали громче,— признак того, что возле убежища собралась вся шайка.

Так как внутренние входы в обе пещеры были расположены вблизи друг от друга, Дункан сразу понял, что бежать невозможно. Он покинул Давида и девушек и в ожидании роковой встречи встал так, чтобы принять на себя первый удар. Потом, подавленный безвыходностью положения, он вплотную приблизился к жалкой преграде, за которой, всего в нескольких футах, находились его беспощадные преследователи, прижался лицом к случайной щелке и с равнодушием отчаяния стал наблюдать за гуронами.

На расстоянии вытянутой руки он увидел мускулистое плечо индейца исполинского роста, чей низкий повелительный голос, видимо, и отдавал приказания. Чуть позади него, под сводом первой пещеры толпа дикарей ворошила и ломала нехитрую утварь разведчика. Кровь из раны Давида окрасила листья сассафраса в цвет, который, как отлично было известно индейцам, не соответствовал времени года. Это явное доказательство успеха исторгло у дикарей ликующий вой, подобный тому, какой издает свора псов, вновь напавших на потерянный след. Испустив свой победный клич, краснокожие растащили благоуханные ветви, послужившие путникам постелью, вынесли их в расщелину и разбросали по сторонам, словно подозревая, что под ними спрятано тело того, кого они так долго ненавидели и боялись. Свирепого и дикого вида воин подошел к предводителю с охапкой сассафраса в руках и, возбужденно указывая на темно-красные пятна, выразил свою радость громкими воплями, смысл которых Хейуорд уловил лишь благодаря частому повторению имени «Длинный Карабин». Когда неистовый восторг дикаря несколько умерился, он швырнул свою охапку на кучу ветвей, наваленную Дунканом у входа во вторую пещеру, и закрыл таким образом щель, через которую смотрел майор. Его примеру последовали другие: они вытаскивали ветви из первой пещеры и бросали их на растущую груду, не подозревая, что сами прячут тех, кого ищут. Ненадежность преграды оказалась главным ее достоинством: никому из дикарей не пришло в голову раскидать ветви, которые, как сочли они в сумятице торопливых поисков, были набросаны руками их же товарищей.

Когда под тяжестью все новых охапок зелени одеяла подались назад, а ветви, осев под собственной тяжестью, забили проход, Дункан вновь вздохнул свободней. Мягкими шагами и с легким сердцем он вернулся на середину пещеры и занял прежнее место, с которого мог наблюдать за вторым выходом, обращенным к реке. Между тем индейцы, словно повинуясь единому порыву и мгновенно переменив свои планы, всей гурьбой выскочили из расщелины и ринулись обратно, к месту их высадки на островок. Новый жалобный вопль доказал, что они опять собрались вокруг трупов своих соплеменников. 1

Только теперь Дункан отважился взглянуть на спутников: до этого, в минуты наибольшей опасности, он боялся, что тревога, написанная на его лице, еще сильнее перепугает тех, кто и так был не в состоянии противиться страху.

— Они ушли, Кора! — прошептал он.— Алиса, они вернулись туда, где высадились, и мы спасены! Хвала небу—только оно избавило нас от столь беспощадных врагов!

— В таком случае возблагодарим его! — промолвила девушка и, выскользнув из объятий Коры, преклонила колени в порыве пылкой признательности.— Оно спасло от слез нашего седовласого отца, сохранило жизнь тем, кто мне дороже всего на свете...