— Нам с ним не удалось пообщаться, — отвечает Эд, и это действительно так, — думаю, стоит пригласить его на ужин. В ближайшее время.

— Хорошо. Но он тебе понравился, да? Ты так его себе представлял?

— Я никак его не представлял. Но он мне очень понравился.

— А Сэл и Пол? Что ты думаешь?

— Ну, — он делает паузу, — мне совсем не нравится, что ты дружишь с журналистами из желтой газетенки.

— Что? Ты что, серьезно?

— Ммм, да. Я бы ничего не имел против, если бы они работали на центральном телевидении, но их газета — это же такая грязь. Мне кажется, что они, ммм, не нашего круга.

Кажется, назревает скандал.

— Что значит «не нашего круга»?

— Дорогая, я просто не доверяю им, вот и все.

— Но ты ни черта о них не знаешь.

— Не ругайся, Либби.

— Извини. Но это двое самых замечательных людей, которых я знаю. Я не могу поверить, что мои друзья не понравились тебе только потому, что они работают в газете! И это вовсе не желтая газетенка, — они делают новости, а не подстерегают людей на пороге дома.

— Все равно, — говорит он, бросая на меня быстрый взгляд. — Хотя, может, ты и права, я не имею права осуждать их. Но что меня поразило, так это то, что ты вообще знакома с этим оборванцем Ником. Откуда ты его знаешь?

— С Ником... «с этим оборванцем Ником»... — В моем голосе появляются металлические нотки. — Он — знакомый Сэл. А что?

— А, — кивает он, — ну, тогда все ясно.

Как он смеет... Как он смеет...

— Что... тебе... ясно? — Я произношу каждое слово очень медленно, по отдельности, а это тревожный знак, — если Эд, конечно, заметил.

— Он ужасно одет — такой неряшливый. Я и не предполагал, что ты способна общаться с таким человеком.

— Но ты с ним даже парой слов не обмолвился.

— Ради бога, Либби. Да ты только посмотри, на кого он похож! Потрепанная одежда, живет на пособие... Я думаю, лучше тебе с ним больше не видеться.

— Не могу поверить, что я выслушиваю все это. Не могу поверить, что ты сидишь здесь, — я чуть не шиплю от ярости, — и смешиваешь моих друзей с грязью! И самое главное, я не могу поверить, насколько мелочны твои суждения. Ты оценил всех моих друзей, основываясь на внешности или роде занятий, — я-то думала, ты успел поумнеть, в твоем-то возрасте. Очевидно, в отличие от тебя, — я цежу сквозь зубы, — я выбираю друзей, потому что они нравятся мне как люди, а не потому, что у них куча денег или они окончили какую-нибудь распрестижную частную школу.

Тут мой запал кончается. Я сижу и трясусь от злости. Всю оставшуюся дорогу мы не произносим ни слова.

Бывали такие случаи, когда я знакомила приятеля со своими друзьями и он им не нравился. Я злилась на своих друзей, потому что не понимала, как это они не могут разглядеть в нем все то хорошее, что вижу я. Злилась, что у них хватило наглости сказать мне правду. Даже с некоторыми из-за этого разругалась. Но на этот раз не вижу ни капли правды в том, что говорит Эд. Я не могу признать, что мои друзья — плохая компания, потому что у них недостаточно денег, они не одеты в безупречные дизайнерские костюмы и не общаются с Бинки и Банни Доннелл.

Когда мы выходим из машины у дома Эда, я думаю, не слишком ли упряма. Может, Ник — действительно оборванец, а Пол и Сэл — не нашего круга? Будет ли мне так трудно прекратить с ними всякое общение? Честно говоря, я не знаю, смогу ли и здесь пойти на уступку — забыть о них, смириться с тем, что они — неподходящий круг общения для жены Эда Макмэхона.

Мы раздеваемся в гробовой тишине. Я забираюсь в постель и поворачиваюсь к Эду спиной. И тут он начинает извиняться. Я его игнорирую. Он прикасается к моему плечу, но я отбрасываю его руку, а он снова извиняется.

— Я не хотел тебя обидеть, — говорит он. — Ты права, я ошибся. Я слишком поспешно сужу о людях. Либби, дорогая моя, прости меня, пожалуйста.

Я поворачиваюсь и вижу, что у него в глазах слезы. Похоже, на самом деле говорит искренне. Когда он начинает гладить мое бедро, принимаю извинения. Но ничего не чувствую. Абсолютно ничего. Потом он решает, что достаточно предварительных ласк, и входит в меня, и я опять ничего не чувствую. Пока он дергается внутри меня, я даже не пытаюсь представить себе, как иду к алтарю, а просто лежу под ним и ощущаю странную, тупую боль в груди. Комок подступает к горлу. И вдруг я начинаю плакать.

Я рыдаю, всхлипывая, не сдерживая себя. Как ребенок. Отталкиваю Эда и бегу в ванную, запираю дверь и очень долго смотрю на себя в зеркало.

Никогда в жизни мне не было так одиноко.

Но представьте себе, только я прихожу в офис на следующее утро, как снимаю трубку и звоню Сэл.

— Ну? Как он тебе?

— Он очень милый! — восклицает Сэл.

Мне становится легче.

— Правда? Он тебе понравился?

— Он очень обаятельный. Очень. Вы отлично смотритесь вместе.