Шрифт:
Он закатывает глаза.
— О боже, я знаю, что это значит. Надо предупредить менеджера в банке.
— Нет, дорогой, — говорит она, — мне мы ничего покупать не будем, мы купим Либби. Хотя, если я увижу что-то, что мне очень понравится...
— Знаю, знаю, — смеется он. — Вас подвезти или пойдете пешком?
Джулс смотрит на меня, и на лице у нее написано отвращение, потому что она знает, как я ненавижу ходить пешком, — если бы Бог хотел, чтобы мы гуляли, он бы не придумал машины, — и мне ничего не надо говорить. Я просто смотрю на нее умоляющим взглядом, она сердито вздыхает и говорит:
— Подвезти.
Мы прыгаем в «БМВ» Джейми и играем в нашу обычную игру — я сажусь на переднее сиденье, рядом с Джейми, а Джулс дает мне поносить свое обручальное кольцо. Мы едем по улице, и я высовываю руку в окно, на случай если мимо пройдет знакомый, чего, естественно, никогда не происходит. Джейми высаживает нас у метро.
— Джулс, — зовет он из окна, прежде чем уехать, — купи мне пару носков.
Она кивает и со вздохом поворачивается ко мне.
— И кто сказал, что у жен адвокатов роскошная жизнь?
Мы идем в «Вислз», «Коокай» и «Агнес Би», прочесываем «Уотерстоунз», «Ау Прайс» и «Дэвид Уэйнрайт». Охаем и ахаем в «Николь Фархи», и, наконец в маленьком спортивном магазинчике в самом конце улицы я нахожу именно то, что мне нужно.
— Ты не можешь купить это, — говорит Джулс в ужасе.
Я стою перед зеркалом в навороченных кроссовках «Адидас».
— Почему? — Я прикидываюсь невинной овечкой, хотя знаю, что она скажет.
— Но это не твой стиль! — в негодовании восклицает она. — Ты мисс Прада, мисс Гуччи. Но никак не мисс Адидас.
— Так, — медленно и серьезно произношу я, чтобы она поняла, — скажем так: я устала быть изысканной Пэтси Кензит, хочу почувствовать себя разбитной, как ее муж Лайм Галлахер. Для разнообразия.
— О чем ты говоришь?
— Пэтси всегда носит «Прада» и «Гуччи», а Лайм — кроссовки «Адидас». Мне теперь нравится более непосредственный стиль, и эти кроссовки — именно то, что я искала.
— Но что ты наденешь с кроссовками?
— Футболку и джинсы.
— «Футболку и джинсы»?
— Да. Футболку и джинсы.
— Но у тебя нет футболок и джинсов.
— Есть, Джулс. Не будь глупой. Спасибо, — говорю я продавщице своим самым профессиональным тоном, — я их беру.
Конечно, вся эта болтовня про Пэтси и Лайма — полное дерьмо, но мне не хочется все объяснять сейчас. Нет, я не пытаюсь измениться ради Ника, конечно, нет. Я ведь едва с ним знакома, просто мне кажется, это больше в его стиле, и не могу же я заявиться в паб в Хайгейте в своих дизайнерских шмотках. Эти кроссовки — гораздо более подходящая вещь. Да и мне давно такие хотелось. Честно.
Вооруженные новыми кроссовками (всего 54,99 фунта), мы идем пить каппуччино, и, когда садимся, я достаю мобильник и звоню на автоответчик, чтобы проверить: может, кто-нибудь звонил, а я не слышала? Но голос на пленке на другом конце говорит: «У вас... — пауза, — нет... — пауза, — новых сообщений». Теперь я действительно нервничаю. Джулс угадывает мои мысли и говорит:
— Нет. Прекрати. Он позвонит.
Я немного расслабляюсь.
За кофе Джулс спрашивает:
— Ты уверена, что не влюбишься в него?
Я встряхиваю головой, будто отметаю все ее сомнения, и смеюсь очень взрослым смехом, как человек, который все держит под контролем. Говорю ей, что она, должно быть, шутит, и все-таки, почему же он до сих пор не позвонил? Номер моего мобильника записан на автоответчике дома, и я могла бы позвонить, чтобы проверить сообщения, но тогда потом не смогу нажать 1471, чтобы узнать, кто звонил последним. Может, он один из тех, кто ненавидит мобильники и автоответчики, поэтому позвонил, но не оставил сообщения? Боже мой, Либби, заткнись. Кажется, ты сходишь с ума.
— Почему ты думаешь, что у нас не может быть просто секса? — наконец спрашиваю я. — Знаешь, просто секс — без всяких обязательств?
— Потому что у тебя это не получится, — твердо говорит Джулс.
— Вот тут ты ошибаешься. У меня давно не случалось таких отношений, но раньше была куча коротких романов с мужчинами без всякой эмоциональной привязанности. Они мне нравились, но не более того, и я понимала, что они мне не подходят.
Джулс на минуту задумалась.
— И когда это было в последний раз?