— Да, госпожа, — выжидательно сказал кметь.

— Ты сможешь найти в степи ставку хакана Кури? — великая княгиня невольно оглянулась на дверь.

— Да, госпожа, — Игрень наклонил голову, ничуть не удивляясь вопросу.

— Да, правда, я и забыла… — Ирина запнулась и продолжала уже о другом. — Возьми на столе кольцо.

Она опять помолчала.

— Отдашь это кольцо хакану. А потом отдашь ему вот это бересто, — она обронила на стол небольшой берестяной свиток.

— Сделаю, госпожа, — кметь упрятал бересто за пояс.

— Но ты должен выбраться из Киева так, чтобы этого никто не видел.

— Хорошо, госпожа.

Вновь скрипнула дверь, и Игрень исчез, а великая княгиня сжала ладонями пылающее лицо.

Черниговский кром высился над Десной на самой круче. Внук Кия, Черниго, не зря поставил его на том месте — уже и в ту незапамятную пору это была сильная крепость. Чернигов сидел как кость в горле у Степи. После того как козары побили утургуров, а дулебы — обров, в Степи дышать стало много свободнее. Северяне-черниговцы с немногими радимичами обратной волной хлынули в полуденную лесостепь, заселив её до самого Псла. Но потом, когда неистовый удар печенегов при козарском попустительстве погубил донскую державу, в ужасе бросились на закат угры, кои устрашили даже Вольга Вещего, жизнь на Черниговщине вновь стала опасной. Тогда-то вдругорядь и опоясали Чернигов рубленые высокие городни крепостных стен. Небольшие города опоясывались рвами и валами. А те, кто успел выбраться далеко в Степь, спешно бежали обратно за Змиевы валы.

А хозяин ныне в Чернигове — княжий наместник, воевода Слуд. Сын воя-огнищанина, Слуд служил князю Игорю, потом Вольге, потом — Святославу, выбился храбростью сначала в кмети, потом — в гриди. Служил в грецких войсках, воевал в Италии и Египте, Палестине и Абиссинии, на Кипре и в Армении, в Сицилии и Месопотамии. Вместе со Святославом громил Козарию, воевал с болгарами и греками. Ныне же, с Ярополковых ещё времён, был наместником великого князя в Чернигове.

В черниговском кроме тихо — в подвалах наместничьего терема не слышно ни единого звука. Терем строили лучшие мастера Поросья, опытнейшие древоделы и зодчие.

Наместник спустился в подвал. Скрипнув, откатилось в сторону тяжёлое полотно двери. Навстречу воеводе Слуду пахнуло жаром и противно-тошнотворным духом палёной шерсти и кожи, горелой плоти, дымным чадом факелов. Воевода чуть поморщился и шагнул через порог. Дверь за спиной поспешно захлопнулась, и Слуд криво усмехнулся — ненавычны вои к тому, что творится в этой клети. И хорошо, что ненавычны.

Перехваченный вчера Гюрятой в Вышгороде вестоноша висел на дыбе и едва слышно стонал сквозь зубы.

С пронзительным скрипом, заставив всех сморщиться, провернулось, наматывая на ворот верёвку, колесо. Вестоноша хрипло застонал сквозь зубы, что-то неразборчиво рыча.

— Ну? — обронил наместник, чуть прищурясь. Он разглядывал висящего с равнодушным любопытством.

— Стойкий, зараза, — сплюнув сквозь зубы, с каким-то странным удовольствием процедил кат в чёрной льняной скурате, хлопнул кнутом, прицеливаясь, и велел подручному. — Подвысь!

Вновь скрипнуло колесо, вестоноша застонал, а после вдруг принялся ругаться матом.

— Здоров лаяться, — с насмешливым уважением бросил наместник и подошёл ближе. — Ну, что скажешь, Яруне? Ты, говорят, Гюряте в Вышгороде сказал, будто ты из моей дружины. А я вот что-то в своей дружине такого удальца не ведаю. Так за что ж тебя имали-то, ведаешь, или как?

— Или как, — хрипло ответил Ярун. На его правой скуле радужно зацветал полновесный синяк. — За что ж?

— А я вот от тебя это услышать хочу, — хмуро сказал Слуд и кивнул кату. — А ну!

Кат шевельнул рукой, кнут, извиваясь, хлестнул по спине вестоноши. Рубаха туго лопнула наискось через всю спину, обнажив первый багровый рубец. Ярун коротко взвыл.

— Рассказывай, Яруне, — всё с той же хмурой ласковостью посоветовал наместник.

— Да что рассказывать-то? — простонал Ярун сквозь стиснутые зубы.

— Всё рассказывай, что ведаешь, — безжалостно ответил Слуд. — Кто замешан, с кем сговор имеешь, кто куда бить будет, что намерены дальше делать… кто тебя куда и к кому послал.

Кат ворошил очаг, и пляшущее пламя бросало на стены пляшущие причудливо ломаные чёрные тени. Яро рдели в огне калёные железные клейма и крючья, а кат поглядывал на Яруна и оглаживал рукоять кнута, словно капризную девку.

— Так что ж ты молчишь, Яруне?

Через час, когда дело дошло до раскалённого железа, деревянных подноготных гвоздей и горящих сухих веников, вестоноша всё-таки сломался и заговорил.

Слуд узнал всё.

И рать Свенельда в Киевских лесах.

И заговор в Чернигове.