Как я описал здесь, сам смысл этих вопросов развивался вместе с нашим пониманием Вселенной. «Почему есть что-то, а не ничто?» — следует понимать в контексте космоса, где смысл этих слов не такой, как был раньше, и само различие между чем-то и ничем начало исчезать, где переходы от одного к другому в различных ситуациях не только распространены, но обязательны.

Таким образом, сам этот вопрос стал второстепенным по мере нашего стремления к знаниям. Вместо этого мы стремимся понять процессы, которые управляют природой, что сможет позволить делать прогнозы и, по возможности, влиять на наше будущее. При этом мы обнаружили, что мы живем во Вселенной, где пустое пространство, которое ранее могло считаться ничем, имеет новую динамику, определяющую нынешнюю эволюцию космоса. Мы обнаружили, что все признаки указывают на Вселенную, которая могла и, вероятно, возникла из глубокого ничего, включая отсутствие самого пространства, и которая может однажды вернуться в ничто через процессы, которые могут быть не только доступны для понимания, но также и процессы, которые не требуют какого-либо внешнего контроля или управления. В этом смысле наука, как подчеркнул физик Стивен Вайнберг, не лишает возможности верить в Бога, а скорее позволяет не верить в Бога. Без науки все является чудом. С наукой есть вероятность, что никаких чудес нет. Религиозная вера в этом случае становится все менее и менее необходимой, а также все менее и менее адекватной.

Конечно, каждый из нас может выбирать, прибегать ли к понятию божественного творения, и я не ожидаю, что продолжающиеся споры угаснут в ближайшее время. Но, как я уже подчеркивал, я считаю, что, если мы хотим быть интеллектуально честным, мы должны сделать осознанный выбор, осознанный благодаря фактам, а не откровению.

Целью этой книги было представить осознанную картину Вселенной как мы ее понимаем и описать теоретические предположения, которые в настоящее время стимулируют движение физики вперед, когда мы, ученые, пытаемся отделить зерна от плевел в наших наблюдениях и теориях.

Я ясно высказал свое собственное предпочтение: то, что наша Вселенная возникла из ничего, кажется мне самой убедительной интеллектуальной альтернативой в настоящее время. Вам делать свой собственный вывод.

Я хочу закончить свое обсуждение, вернувшись к вопросу, который я лично нахожу еще более интеллектуально захватывающим, чем вопрос о чем-то из ничего. Это вопрос, который задал Эйнштейн: был ли у Бога какой-либо выбор при сотворении вселенной. Этот вопрос обеспечивает базовую мотивацию для почти всех исследований в области фундаментальной структуры материи, пространства и времени, исследований, которые занимали меня на протяжении большей части моей профессиональной жизни.

Раньше я думал, что существует нелегкий выбор при ответе на этот вопрос, но в процессе написания этой книги, мои взгляды изменились. Ясно, что если есть одна теория, включающая в себя уникальный набор законов, которые описывают и, по сути, предписывают, как наша Вселенная возникла, и правил, которые направляли ее эволюцию с тех пор (что является целью физики, начиная с Ньютона или Галилея), то ответ, по-видимому: «Нет, все должно было быть таким, каким оно было и остается».

Но если наша Вселенная не уникальна и является частью обширной и, возможно, бесконечной мультивселенной, было бы ответом на вопрос Эйнштейна громкое «да, есть множество вариантов бытия»?

Я в этом не уверен. Могло случиться так, что есть бесконечный набор различных комбинаций законов и вариантов частиц, веществ и сил, и даже различных вселенных, которые могут возникнуть в такой мультивселенной. Возможно, что только определенная очень ограниченная комбинация, приводящая к образованию вселенной такого типа, где живем мы, или очень похожая, может поддерживать эволюцию существ, которые могут задавать такой вопрос. Тогда ответ Эйнштейну по-прежнему останется отрицательным. Бог или Природа, которые могли охватывать мультивселенную, были бы столь ограничены при создании вселенной, в которой Эйнштейн мог задать вопрос, что был бы (если бы был) только один вариант непротиворечивой физической реальности.

Я нахожу странной убедительную возможность того, что, при любом сценарии, даже, казалось бы, всемогущий Бог не имел бы никакой свободы выбора при создании нашей Вселенной. Несомненно, причина в том, что это также предполагает, что Бог является ненужным или в лучшем случае излишним.

Ничто так не расширяет ум, как расширяющаяся Вселенная. Музыка сфер — это детский стишок, перезвон в сравнении с величественными аккордами Симфонии галактики. Изменения метафор и размерностей, пыль веков и туманы того, что мы позволяем себе называть «древней» историей, скоро будут сдуты постоянными и разрушающими ветрами геологических эпох. Даже возраст Вселенной, уточненный, как уверяет Лоуренс Краусс, до четвертой значащей цифры в 13720 миллионов лет, незначителен по сравнению с триллионами лет, которые еще будут.

Но крауссовское видение космологии отдаленного будущего парадоксально и пугающе. Научный прогресс, вероятно, пойдет в обратном направлении. Мы естественно думаем, что, если в 2-х триллионном году н. э. будут космологи, их видение вселенной будет шире нашего. Вовсе нет, и это один из многих сокрушительных выводов, которые я делаю в завершении этой книги. Плюс-минус несколько миллиардов лет, мы живем в очень благоприятное время, чтобы быть космологом. Два триллиона лет Вселенная будет расширяться, пока все галактики, но не галактика космолога (какой бы она ни была), не окажутся за эйнштейновским горизонтом, настолько незыблемым, настолько недоступным, что они станут не только невидимыми, но и потеряют всякую возможность оставить какой-либо след, сколь угодно косвенный. С таким же успехом они могли не существовать вовсе. Всякий след Большого взрыва, скорее всего, будет утерян навсегда без возможности восстановления. Космологи будущего будут отрезаны от их прошлого и не смогут знать, где находятся, в отличие от нас.

Мы знаем, что находимся среди 100 миллиардов галактик, и мы знаем о Большом Взрыве, потому что у нас есть свидетельства: красное смещение излучения от далеких галактик говорит нам о хаббловском расширении, и мы экстраполируем его в прошлое. Нам посчастливилось видеть эти свидетельства, потому что мы смотрим на Вселенную в младенчестве, нежащуюся в том возрасте, когда свет еще может путешествовать из галактики в галактику. Как остроумно выразились Краусс с его коллегой: «Мы живем в совершенно особое время… единственное время, когда мы можем экспериментально проверить, что мы живем в совершенно особое время!» Космологи третьего триллионнолетия будут обречены вернуться к нашему ограниченному видению начала XX века, запертые, как мы тогда, в единственной галактике, которая, во всем, что мы знали или могли себе представить, была синонимом Вселенной.