— Да, актер он был замечательный, — сказал я. — А вот как человек — похоже, не очень.

— Откуда ты знаешь? — настороженно спросил Володя.

— Знаю, — ответил я. — Один источник мне поведал… Близкий, так сказать, к актерским кругам.

— Поделишься? — осторожно спросил Коробов.

— Чем?

— Источником…

— Нет, — ответил я. — Источники — это святое…

— А информацией? — спросил Володя.

— Информацией поделюсь, — пообещал. — Так, значит, вы с Гришей и Васей уже успели потолковать?

— Да, мы ребята шустрые, — даже в трубку было слышно, как Коробов улыбается.

— А вы успели с ним поговорить? — спросил я, имея в виду Петруху.

— С Самохиным? — переспросил Володя.

— Его фамилия Самохин? — задал я вопрос, ответ на который, собственно, и сам давно должен был бы знать.

— Самохин, — сказал Коробов. — И до его ранения мы с ним переговорить успели.

— Поделишься? — в моем голосе была явная просьба.

— Чем? — спросил Коробов, как незадолго до этого его спрашивал я.

— Ну, не Петрухой же. Информацией, ра-зумеется.

— Но учти, — предупредил Коробов. — Информация мутная и полного доверия не заслуживает.

— Значит, на него все же думаете… — я на мгновение задумался. — А кто его самого тогда ножиком пырнул?

— Ну, а как поступают со случайными киллерами? Вернее, с нанятыми на один раз? — голос в трубке был уверен в своей правоте. — Сделал дело, стал не нужен, как человек, знающий либо нанимателя, либо посредника, вот и пырнули… Но видишь, неудачно, слава Богу, он живой. Мы к нему охрану прикрепили, чтобы в палате не добили.

— Значит, все же убийство Санина заказное, а не рядовая бытовуха?

В трубке на это мое замечание промолчали.

— А Путятина, что же, совсем со счетов списали? — так и не дождался я ответа от Коробова. — Что, не подозреваете его больше? Так у него хоть мотив был… Даже два.

— Нет, Путятина не списали, — ответил Володя. — Будем продолжать разрабатывать и его.

— Значит, двое подозреваемых, — констатировал я.

— Да, — коротко ответили в трубке.

— А что все же вам сказал Петруха?

— Это не по телефону, — немного помолчав, ответил Володя.

— Хорошо, — согласился и предложил: — Тогда что, опять в «Мечте»? Кухня там хорошая.

— В ней, — услышал я ответ.

— Во сколько?

— Давай в шесть вечера…

— В шесть, — повторил я и нажал на кнопку «отбой»…

А хорошо сидеть в «Мечте» вечерами! Особенно хмурыми, колючими и с моросящим пронизывающим дождиком.

Здесь уютно и благостно. Народу немного; приглушенно и как бы вдалеке играет музыка; тепло, мягко. Даже слышно иногда, как потрескивают дрова в камине. Так бы и остался здесь после ужина ночевать, улегшись на мягком диванчике и прикрывшись пледом. А под голову положил бы две своих ладошки, как в детстве, когда был совсем маленьким.

Так нельзя же, попросят!

Однажды увидел в каком-то старом фильме, как потерявшийся мальчик улегся на скамейке в парке и так же подложил под голову свои ладошки. И я тоже хочу подложить обе свои ладошки под голову, как тот мальчик из черно-белого фильма… А утром пусть меня разбудит запах только что сваренного кофе с кусочком мягкого белого хлеба с хрустящей корочкой, на котором тонкий слой сливочного маслица, а на нем — черная икорка, слоем, скажем, с большой палец. И я откусываю от такого славного бутерброда кусочек за кусочком, смакуя вкус и запивая все это горячим кофе…

— А здесь очень уютно, — в унисон моим мыслям звучит голос Коробова. — Так бы здесь и остался до самого утра.

Я улыбнулся. Стопроцентное попадание! В мои мысли и желания. Он такой же, как и я, этот Володька Коробов…

— Ну, ты что, дремлешь? — снова донесся до меня голос Коробова.

— Блаженствую, — расплылся я в улыбке.

— У меня мало времени, давай по делу, — сказал Володя.

— Ты же хотел остаться здесь до утра? — удивленно посмотрел я на него.

— Хотел бы, но не останусь, — мой университетский товарищ посмотрел с укоризной. — Давай, что ты там накопал по Санину…

— Игорь Валентинович был не такой уж и приятной для окружающих личностью, — начал я. — Один человек, который рядом с ним работал, говорит, что Санин запросто мог нахамить на площадке персоналу только потому, что у него плохое настроение, послать даже на три буквы, не считаясь ни с полом, ни с возрастом. Считал, что ничего никому не должен, что он царь и бог, и мог сорвать съемку по пьянке или капризу. Некоторые продюсеры просто отказывались с ним работать.

— А их фамилии тебе известны? — спросил Володька.