Рация зашипела и затихла.

– Ты б разделась. – Урд присела на краешек кровати.

Эмьюз хотела ответить, что «не может подняться», но только замычала.

– Ясно, – улыбнулась та. – Давай я помогу.

Урд легко подняла девочку на руки.

– Хаулинг, расстели постель по-человечески, – попросила она. – Клер, иди сюда.

Тень закрыла глаза. Эмьюз могла только не мешать подругам. «Вот что чувствует Софья». – Расстегнув несколько верхних пуговиц, Урд стянула с девочки рубашку, едва не оставив бедняжку без ушей.

– Продень руки, – Клер усадила мисс Варлоу на кровать. – Уверена, что именно это у ночной сорочки должно быть спереди?

– Уверена, – отрезала Йонсон. – Посмотри: есть бантик, нет бантика. Ты там не спишь?

– …нет, – с трудом выговорила Эмьюз.

– Умница, только глаза открой, – улыбнулась Би. – Столько времени ждала, а пятнадцать минут – уже десять – потерпеть не сможешь?

Одеяло сегодня казалось гораздо мягче, чем обычно, а подушка будто пахла травами. Тень подняла свинцовые веки: мысль, за которую мертвой хваткой уцепилось растворяющееся сознание, нашлась не сразу.

– Где Пеппер? – почти внятно спросила Эмьюз.

– Лучше подумай, как станем оправдываться за ковер, – вздохнула Робин. – С носового платка та гадость не отмывается.

– Слюну мимика не могла убрать с платья даже Тэсори, – вспомнила она.

– Совсем забыла! – Би громко шлепнула себя по лбу. – Тебе же тоже пришло письмо от Тэсори! Только не от Марии, а от Росарио.

– Здорово, – объяснять подруге, что это одна женщина, а не две, Эмьюз не стала.

– Вдруг пес просто испугался мимика? – Робин зевнула. – Хочешь, я его поищу?

В комнату вернулись третьекурсницы.

– Все плохо, – объявила Йонсон. – Коврик не спасти. Нужно решить, как не выдать присутствие в университете опасного монстра.

– Найдутся те, кто сможет определить, что это за пятно, – подхватила Клер. – Тогда Синего прикажут разобрать на доски и запрут в подземелье.

– А вы разве не можете… сжечь грязную часть ковра? – предложение Би звучало отлично, хоть и безумно.

– Ты во мне сомневаешься? – Урд хитро прищурилась. – Но за испорченное имущество все равно кому-то придется отвечать. Возьму вину на себя, вы еще успеете испортить репутацию.

Девочка подошла к столу и перевернула листок с недописанным письмом пустой стороной вверх и для верности придавила чернильницей.

– Где Пеппер? – спохватилась Клер.

– Я не видела его с того момента, как Синего стошнило, – призналась Робин.

– Он же призрак. Чего ему бояться? – пожала плечами Йонсон.

Тут-то голова Пеппера и показалась из-за двери. Точнее, прямо в двери. Призрачный пес прошел ее насквозь и принялся скрести лапой, как если бы очень хотел обратно.

– Открой. – Эмьюз привстала в постели.

Робин с опаской подкралась и потянула ручку на себя.

В черноте коридора фигурка Софьи в просторной белоснежной сорочке выглядела пугающе. Тусклый свет, источаемый шерстью призрачной гончей, ложился на лицо спящей девочки восковой маской.

Софья отступила на шаг, нагнулась, подняла с пола длинный толстый сверток и бодро вошла. В ее темных волосах заблудились разноцветные ленты, а на губах играла легкая улыбка.

Девочка уверенно шлепала по голому полу босыми ногами, каким-то чудом не наступая на рукава своей сорочки, в сопровождении довольного прозрачного зверя.

Синий виновато отполз поближе к кровати, освобождая место.

– Софочка, что это? – пролепетала Би.

Естественно, та не ответила. Софья молча расстелила овальный ковер на месте старого и свернулась клубком в самом центре. Словно бы игнорируя всеобщее недоумение, Пеппер зевнул и вытянулся рядом.

Что только не привидится в полудреме. На мгновение Эмьюз показалось, что карие глаза Софочки смотрели осмысленно. «Мы же обе спим», – нелепое объяснение утонуло в шуме несуществующих волн океана, на берегу которого мисс Варлоу никогда не бывала.

Руфус несколько раз убедился, что вся округа спит, и ни в самом замке, ни за его стенами ничего подозрительного нет. Казалось, так просто признать смерть Найджела, отпустить слепое пятно и жить дальше, только что-то внутри противилось. В минуты слабости он начинал подозревать себя в глупой попытке уцепиться за прошлое, частью которого Борджес был. Но потом разум в очередной раз спасал положение, доказывая, что дело не в сентиментальности, а в логике.