Шрифт:
— Грабят! — завопил он дико.
Устинья со смехом откинулась в глубь кошевки. Ошалелые кони понеслись, как ураганный ветер.
Прогнав еще с версту, Елизар завернул взмыленных лошадей обратно к городу и поехал шагом.
Девушка вышла из кошевки возле квартиры земского.
«Эх, парнем бы тебе родиться», — подумал довольный Елизар, глядя вслед дочери, и, обтерев полой полушубка залепленное снегом лицо, постучал в дверь.
Устинья, раскрасневшаяся от быстрой езды, вошла в магазин Кочеткова. Выбирая нитки, почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Повернувшись вполоборота, она увидела стоявшего недалеко от прилавка юношу, одетого в черный полушубок. Глаза молодого человека в упор смотрели на нее. Поправив платок, девушка поспешно рассчиталась за нитки и, сбежав с крыльца, торопливо зашагала по улице.
Прошло недели две. Однажды на рождественских святках в дом Елизара Батурина ввалилась толпа ряженых девушек и парней. Они со смехом вытащили из-за стола Епифана и Устинью и стали кружить их по комнате. Заиграл гармонист. В избе зазвучала уральская «подгорная»:
…Моя милка семь пудов, Не боится верблюдов… —выделывая коленца, ухал один из ряженых. Взмахнув платочком, Устинья вышла на круг:
…В Марамыше девки — мыши, А в Кургане — кургаши, А в Кургане — кургаши, У нас на горке хороши… —задорно пропела она и, остановившись перед «стариком», пристукнула каблуками и игриво повела плечом. Тот погладил кудельную бороду, вышел на круг и поклонился. Елизар крякнул и вопросительно посмотрел на жену. Улыбнувшись, та шутливо погрозила ему пальцем.
— Вижу и тебе, старый дуралей, поплясать охота. Куда уж нам, — проговорила она, — отошло, видно, времечко.
Подперев щеку рукой, мать ласково стала смотреть на танцующих. Дочь плавно прошлась раза два по кругу, на какой-то миг замерла, затем, гордо откинув голову, под торопливые звуки музыки дробно застучав каблучками, запела:
…Мой-то милый долговязый, Только веники вязать. Провожал меня до дому, Не сумел поцеловать.— Ух! — взмахнув платком, Устинья поплыла по кругу. За ней, отбивая чечетку, отчаянно хлопая руками по голенищам сапог, мелким бесом закружился незнакомый «старик».
…Девушки, красуйтеся, Да в бабью жизнь не суйтеся…— Ух! — Танцор взлетел вверх и, продолжая выделывать коленца, вихрем закружился возле девушки.
Елизар, не утерпев, крикнул сыну:
— Епифан! А ну-ко нашу горянскую!
Парень не спеша вышел на круг, посмотрел на сестру, поправил чуб, яростно грохнул коваными каблуками об пол и, слегка побледнев, стремительно закружился. В стремительной пляске Епифана было что-то захватывающее. Лихой, веселый гармонист, склонив голову на плечо, с увлечением растягивал меха. Теперь плясали все ряженые.
— Пошли, мать. — Елизар подошел к жене и погладил бороду. — Ну, тебя к лешакам, не дури, — отстранила его та рукой. — Пусть пляшут молодые.
Наконец усталые парни и девушки высыпали на улицу. Епифан с Устиньей вышли их провожать. У ворот ее задержал ряженый под старика. Выждав, пока толпа скроется за углом дома, он прошептал ей на ухо:
— Приходи завтра вечером на мост.
— Стану я к какому-то старику бегать, что мне, горянских ребят мало, что ли? — улыбнулась Устинья.
«Старик» поспешно стянул с себя бороду, и девушка смутилась. Перед ней стоял тот незнакомый парень, которого она не так давно встретила в магазине Кочеткова.
— Придешь? — юноша с надеждой посмотрел на Устинью.
— А вы чьи будете? — спросила она несмело.
— Фирсов, может, слыхала? Наш дом стоит на площади.
— Знаю, — девушка затеребила концы платка. — С городскими мы не водимся, наши ребята не любят их.
— А мне какое дело, лишь бы ты меня любила, — Сергей сделал попытку ее обнять, но девушка, упираясь локтями в его грудь, строго сказала: — Ишь ты, какой прыткий! Догоняй-ка своих, а то отстанешь.
— Ну и какая беда, — тряхнул головой Сергей. — Придешь?
— Спрошу у тятеньки, — рассмеялась Устинья и, вырвавшись от Сергея, поднялась на крыльцо. Наклонившись на перила, подперла рукой пылающую щеку и долгим, внимательным взглядом посмотрела на юношу.
«Приду», — чуть слышно прошептала она.
Глава 5
Следующий день для Устиньи тянулся томительно долго. С утра она вызвалась съездить вместе с Епифаном за сеном, помогла сметать его на крышу и вечером, подоив коров, ушла в свою светелку. Долго смотрелась в небольшое висевшее на стене зеркальце, разглядывая смуглое, как у отца, лицо с тонкими дугообразными бровями, темнокарие глаза, красиво очерченные губы. Откинув со лба прядь каштановых волос, улыбнулась, обнажая ряд ровных белоснежных зубов.