Пришла Лилибет и села рядом со мной. — Она не боялась умирать, Катрина Энис. Она устала.

— Тяжело ей было в доме, где траур и тишина все время. Она хотела покоя. И нашла.

— Да, — согласилась со мной Лилибет.

— И все же жаль, что она ушла.

— Она все равно не могла тебе помочь.

— Помнишь тот день последний, когда она молчала все время? Она всю свою жизнь вспоминала, так ведь? Ей так не хватало тех цветов из Медвежьей Долины...

— Ей не только этих цветов не хватало, Катрина Энис.

Усталая, я прилегла около могильного холмика и стала поглаживать выросшую на нем траву. Я подумала: интересно, а как это — заснуть навеки? А сны она видит? Иногда я бываю такой усталой, когда спать ложусь, что, когда просыпаюсь, никаких снов не могу вспомнить. Смерть, наверно, такая и есть? Сон без сновидений, от которого просыпаются только в Судный день? Это время, наверное, пролетит, как ночь без сновидений — быстро, как мгновение ока? А может, смерть — это наоборот, как страшный сон, когда снятся кошмары?

— А какая она, смерть, Лилибет?

— Я ничего не знаю о смерти, Катрина Энис. Я знаю только жизнь. И ты думай только о жизни.

— Смерть повсюду вокруг меня. Она всегда там, где я.

Смерть была не только на кладбище, она окружала нас везде и всюду.

— И жизнь тоже. Тебе надо выбрать.

Слова Лилибет часто повергали меня в недоумение. Иногда она казалась мне ребенком, таким, как я сама, а иногда даже старше, чем миссис Элда. Она что-то хотела мне показать — это было нечто важное, что изменило бы все. Но я никак не могла это понять, как ни старалась. К тому же я слишком устала от событий последней ночи, чтобы сегодня думать о чем-нибудь серьезном. Возможно, она не поняла, что я имела в виду, говоря о смерти. То, о чем я говорила, было внутренним чувством. Оно было у меня даже там, на лугу в долине Кай, когда ярко светило солнце, — я чувствовала, что всех нас окружают какие-то темные силы. Я понимала, что совершила ужасный грех, но было еще что-то, чего я не понимала. Одна часть меня изо всех сил желала найти то, что я искала, а другая, наоборот, не хотела ничего менять.

Я всегда любила смотреть, как сквозь темную, плотную завесу туч вдруг открывается небо, и лучи солнца, как острые копья, пронзают воздух и врезаются в горы. Но даже в самом воздухе я порой ощущала такую силу, что по спине пробегал холодок, а по коже мурашки. Во всем этом был Бог, но и что-то другое было тоже. Разные духи и демоны, как говорила бабушка. Я же как будто стояла между тем и другим. Ад был близко, я чувствовала, как меня затягивает его мрак, а небо так недосягаемо далеко...

Каким-то образом пожиратель грехов мог ответить на эти вопросы. Если только я его найду.

Оставив варенье на кладбище, я вышла за ворота и спряталась в зарослях папоротника, чтобы увидеть, когда придет пожиратель грехов, а самой остаться незаметной.

Я стала ждать.

Становилось все теплее. Я стала зевать и легла на спину, согнув колени и подложив под голову руки, глядя на голубое небо сквозь зеленый шатер леса. Кругом с ветки на ветку порхали птички, шумно чирикали и щебетали. Постепенно сквозь полог деревьев на меня стала опускаться жара, от которой тяжелели веки и клонило в сон. Я повернулась на бок, устроившись так, чтобы передо мной было кладбище, потом слегка раздвинула листья папоротника: нужно было видеть то место, где я оставила банку. Теперь, если придет пожиратель грехов, я его сразу увижу. К тому же мне будет мягко, тепло и уютно в этой лесной постели.

Я проспала довольно долго и проснулась от яркого света, бившего мне в лицо. Открыв глаза, я очень удивилась, обнаружив, что сплю на земле. Но потом вспомнила, в чем дело, встала на колени и осторожно раздвинула густые ветки папоротника. Варенье было по-прежнему на месте. Слегка расстроившись, я отпустила ветки, и они вернулись на прежнее место. Наверно, пожиратель грехов так быстро не придет. Если вообще придет.

Тогда я оставила свой наблюдательный пост и пошла к миссис Элде.

— Ну, какие успехи? — спросила она из глубины своего крыльца. Мне не надо было спрашивать, что она имела в виду.

— Ничего, мэм. Это огромная гора, да он и не очень-то хочет, чтоб его кто-то нашел.

— Ну, и ты руки опустила. Бог за шесть дней весь мир сотворил, а ты какого-то человечишку жалкого за восемь дней на такой горе найти не смогла.

— Не сдалась я. Я поставила банку с вареньем на бабушкиной могиле — она так делала.

— Украла, что ли?

Я опустила голову.

— Если это не твое, то это никакой не подарок. Ну, как ты цветы с моего же луга мне даришь.

Я почувствовала, как краска стыда залила мое лицо. Комок подступил к горлу, и я с трудом выдавила слова в свою защиту: — Мне ж нечего дать.

— Да ты просто об этом не думала, — ответила она, закрыла глаза и стала медленно покачиваться в своем кресле.

У меня внутри как будто все упало. Я пошла вдоль ее грядок, где росли овощи, время от времени вытаскивая сорняки. Забывшись, я добрела до леса. Когда опомнилась, передо мной была река. Тогда я пошла по берегу к ущелью, где был мост из поваленного дерева — запретное для меня место.