До тех пор ЦРУ предпринимало скромные и нерешительные меры для поддержки моджахедов с территории Пакистана. Когда руководитель ближневосточного отдела Чак Коган подключил Харта к афганской программе, он не позволил себе давать ему указания относительно политики США и ЦРУ в этом регионе. Оба они вместе прошли через иранский кризис с заложниками и пережили неудачу спасательной миссии. Они были духовными братьями, и Коган оставлял на усмотрение Харта, следует ли Агентству усиливать свою роль в афганской войне.

Как новый начальник оперативного пункта в Исламабаде, командного центра афганской операции ЦРУ, Харт быстро пришел к выводу, что настало время действовать. Вжившись в роль организатора постоянно возрастающих поставок оружия моджахедам, он чувствовал себя фельдмаршалом. Впоследствии он отметил, что после Вьетнама еще ни один американец не отправлял в бой так много людей. Но главное, он стал первым офицером, получившим мандат на истребление настоящего противника Америки — войск Советской армии. Он держал все нити в своих руках, и было немыслимо, что какой-то конгрессмен, которому он читает лекцию, сможет сыграть важную роль в грядущих событиях. Харт не имел понятия, что оба они движутся курсом на столкновение.

С точки зрения Харта, нужно было просто создать у конгрессмена памятное впечатление: показать ему оперативный пункт ЦРУ изнутри и сообщить немного секретной информации, прежде чем он улетит в Вашингтон. Тогда оперативник сможет вернуться к своей главной работе. Не имея настоящего представления о человеке, к которому он обращался, Харт устроил Уилсону стереотипный брифинг и на некоторое время полностью завладел вниманием конгрессмена, пока рассказывал мрачную историю советского вторжения в Афганистан.

Он сообщил Уилсону, что более 100 000 советских солдат, находившихся в Афганистане, расквартированы во всех крупных городах, военных базах и аэропортах. В Кабуле и других городских центрах КГБ контролировало деятельность афганской разведки KHAD, а в каждом министерстве имелись русские советники. Харт презрительно заметил, что Кремль называет свою военную группировку «ограниченным контингентом». Согласно официальной позиции Москвы, «в Афганистане не проводится никаких военных действий».

Уилсон восторженно слушал рассказ Харта о несгибаемом боевом духе моджахедов. По словам Харта, уже сейчас священная война при поддержке ЦРУ набирала обороты. Чем больше афганцев гибло от рук советских солдат, тем больше присоединялось к джихаду. В самом начале моджахеды воевали как в XIX веке: вели снайперский огонь из винтовок Энфилда и устраивали засады наподобие полковника Лоуренса и его арабских воинов. Нестройные толпы повстанцев набрасывались на советские караваны танков и бронетранспортеров, прикрытые тяжелыми пулеметами, реактивными ракетными установками и тактической поддержкой с воздуха. Тысячи и тысячи афганцев погибали, но остальные, питаемые своими религиозными убеждениями и легендарными воинскими традициями, отказывались признать поражение. Теперь, почти три года спустя, они действовали гораздо более умело и организованно. То, что раньше было досадной помехой для Советской армии, превратилось в кровоточащую рану.

Человек из ЦРУ рассказал о массовом переходе афганцев через границу. Некоторые прибывали из долин, где не ступала нога чужеземца, и говорили на наречиях, не известных больше никому на свете. Обычно там не было телефонов, радиоприемников и даже почтовой службы, но каким-то образом до них доходила весть, что Пешавар стал Меккой джихада — местом, где можно достать оружие для войны. Все они двигались в одном направлении и разбивались на маленькие группы, но в совокупности превращались в удивительно эффективную партизанскую армию. Моджахеды пересекали Афганистан пешком или в седле. Они перевозили свои семьи в Пакистан. Вожди кланов прибывали со своими сыновьями и родственниками в поисках оружия и возвращались обратно в виде семейного или деревенского ополчения.

Харт не питал иллюзий относительно этих людей, большинство из которых были пуштунскими кланниками. Он знал, как они упрямы, примитивны и несговорчивы. Знал, как чуждо им понятие единства ради общей цели. Знал, как жестоко они обходятся с пленниками, если вообще берут пленных. Для Харта, стратега времен холодной войны, существовало простое уравнение: пока моджахеды готовы платить почти любую цену за возможность убивать русских, для Америки это счастливая возможность помогать им в битве против общего врага.

Чарли Уилсон внимательно выслушал Говарда Харта, и у него осталось хорошее впечатление. «Я стал лучше относиться к Харту после этой беседы, — вспоминал он спустя годы. — У него был энтузиазм для затяжной борьбы, но я имел в виду нечто иное. Он хотел быть шилом в заднице у русских, постоянно доставать их, и действительно стремился к этому. Но он даже не рассматривал возможность убить зверя».

Дело в том, что в лице Говарда Харта Уилсон столкнулся с типичным умонастроением ЦРУ, давно привыкшего защищать безнадежные начинания. У Агентства было два успеха, на которые часто ссылались в книгах — правительственные перевороты в Иране в 1953 году и в Гватемале в 1954 году, — но это были недолговечные чудеса из дыма и зеркал, какие в Латинской Америке называют «путчами».

Над другими попытками вмешательства, призванными сдержать наступление коммунизма с помощью диверсионных актов по всему миру, неизменно витал дух обреченности. Любой офицер, который давал волю своим эмоциям на этой жестокой арене, где велась игра в «сдерживание», мог ежегодно разбивать себе сердце нескончаемыми и неудачными попытками свергнуть Сукарно, колоссальным провалом кубинской операции, долгой и безнадежной войной в Индокитае. Это стало едва ли не торговой маркой для Оперативного отдела ЦРУ: бороться, проигрывать, терять свое прикрытие, а затем подвергаться насмешкам и очернению в прессе, в Конгрессе и даже у себя дома,