Оставив хуторянку в восхищении разглядывать настоящий гребень, я вновь тронул поводья и поспешил к выезду. Семья пышной красавицы держала три коровы и поила молоком всю окрестность, но нам с Мией всегда ставили крыночку «за даром». Опять же, когда-то давно мы с Добряком чем-то им помогли и заслужили уважение. А уважение в деревне – оно как деньги, порой даже дороже. Гребень же этого уважения только прибавит, вроде как стыдно мне уже месяц пить дармовое молоко, так что решил отплатить.

– Н-да, – протянул я, жуя травинку. – И это еще Константин жаловался на интриги. Да тут прямо мадридский двор, а не хутор близ Диканьки.

Наконец я остановил коня напротив дома мясника. Спрыгнув с козел, манерно дернул за веревку колокольчика. Можно было просто перекинуть руку и открыть замок, а потом постучаться прямо в парадную дверь, но так дозволялось поступать только с близкими друзьями. В наш-то с Мией колокольчик таким образом никто не звонил, все предпочитали стучаться на крыльце, а вот я всегда стоял на улице. Держал расстояние – опять же это прибавляло моей персоне некоего веса и статуса.

Из ладного сруба, покрытого добротной черепицей, вышел крепкий мужик. Высокий, с пудовым кулаком и бородой чернее гари. Его звали Пилигрим, что заставляло меня икать при каждом произнесении столь родных слуху звуков.

– Тим, засыпа, решил до города съездить? – спросил меня мясник, пожимая руку.

Я хотел было сказать, что мне за выслугу лет вообще положено спать до третьих, а то и до пятых петухов, но смиренно стерпел «засыпу».

– Решил, – кивнул я. – Стены уже подправил, надо бы крышей заняться. А то как хлынут дожди, а у меня на крыше солома да ветки с глиной.

– Ну ладно, если помощь какая нужна, ты кликни, я своих дерьмоедов тебе на подмогу выдвину.

– Спасибо, Пилигрим, я уж сам как-нибудь.

Мясник засмеялся:

– Да ты всегда сам. Еще, помню, малым здесь носился, тоже все сам да сам, а кого потом из колодца доставали?

– Доставали Добряка, потому что он перепил и не мог за мной угнаться, – с ходу парировал я.

– Тоже верно. Ну слухай сюды. Как до Гальда доедешь, там на базарной площади к пятой палатке подойди. Спросишь Харума – скажешь, что от меня. Он тебе лучшую черепуху-то и подгонит. Скидки какой не обещаю, но, может, сторгуетесь по-божески.

– Спасибо тебе, Пили, – улыбнулся я и вновь полез в мешок. На этот раз я отдал бирюзовую шелковую ленточку: – На вот. Слышал, у твоей именины скоро.

– Да, – отмахнулся мясник, впрочем, ленту забрал и аккуратно убрал такое сокровище за пазуху. Ленты в волосах могли себе позволить только жены самых зажиточных хуторян. – Мясо-то тебе к вечеру нести или пораньше?

Как вы могли догадаться, мясо я тоже получал хоть и не бесплатно, но по сходной цене. Семь медяшек против двадцати за кило свинины или почти серебрушка против почти двух серебряных за говяжий окорок – это уже о чем-то говорит.

– Да пока не надо, я третьего дня из леса с хорошим уловом вышел.

– С хорошем уловом он вышел, – прозвучал знакомый голос, и мы с мясником мигом втянули головы в плечи. Это была жена Пилигрима – Гнелька, всем известная бабища. По-другому не назовешь. Она когда-то лично при мне целого борова над головой подняла – штанговый спорт по ней рыдал горькими слезами. – Вот, Пили, смотри, какой молодец: и с охотой справляется, и торгуется, будто ему демон на язык наложил, – вопреки логике это было вовсе не оскорбление, впрочем, это не мешало моим ушам сворачиваться в трубочку. – И дом сам правит, а жинку-то какую достал – первую красавицу. А что твои? Все по гульбам да к восьмому вечеру – в таверну.

– Они и твои, между прочим, тоже, – насупился мясник.

– Мои, да пошли в тебя. – Глядя на зажатую в руках скалку толщиной с молодую березку, я невольно сделал пару шагов назад. – Тимка, вы бы с Мией пришли к ужину. Я вон рагу сделала, пирожков напекла, посидели бы немного.

– Простите, Гнелья, но мне дела еще делать. Крышу править, сарай ставить, забор поднимать.

– Сарай? – удивилась супруга мясника. – А то, что ты две декады как поставил, – это разве не сарай?

– Эткнюшня, – процедил я, отворачиваясь в сторону.

– Что-что?

– Мне второй нужен, – натянуто улыбнулся я.

– Во! – уважительно кивнула Гнелька. – Смотри, какой молодец вышел, а твои что?!

– А что мои?

Так, переругиваясь, супруги ушли в горницу, а я, развернувшись, поспешил к повозке. Вы не подумайте дурного, у них просто так сложилось. Сколько помню эту пару – всегда собачились, но живут душа в душу, насколько это возможно при бесконечных криках.